Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс

— Что ж, положите и его, — согласился Антон Радаев. Он выглядел явно озадаченным всем происходившим. В самом деле, двое мужчин с пистолетами, явившиеся неизвестно откуда, производили несколько странное впечатление. Они не то чтобы были очень страшными, но всё же весьма необычными.

Однако Шумилов не давал хозяевам собраться с мыслями и жизнерадостно бубнил:

— Вы знаете, нас поразил тот романс, что только что исполнила Мария. Вы могли бы сказать нам, как он называется и кто его автор?

— Этот романс сочинил я, — просто ответил Антон. — Называется он "Прощание с изгоем".

Вслед за хозяевами Шумилов и Раухвельд прошли в большую богато обставленную гостиную. Там находились ещё две молодых пары — две девушки и юноши. В канделябре горели четыре свечи, шторы на окнах были задёрнуты, а в камине потрескивали дрова — в общем, в комнате царила атмосфера в высшей степени интимная. Отблески огня отражались в позолоте богатой лепнины, в рамах портретов, развешанных по стенам, в большом зеркале, установленном в простенке между окнами.

После краткой церемонии представления гостей Антон поднёс обоим шампанское в хрустальных фужерах.

— Предлагаю выпить за знакомство, — сказал он.

— Очень приятно иметь таких музыкальных соседей, — подыграл ему Шумилов. — А как давно был сочинён романс, привлёкший наше внимание?

Антон обменялся взглядами с сестрой, наморщил лоб, припоминая.

— Да уж года с два тому назад… — не очень твёрдо ответил он, — Машута, не напомнишь?

— По-моему, это был январь восемьдесят шестого. На дне рождения у Шестопалова мы пари заключили, что сочиним романс за четверть часа. Получилось удачно, хотя можно было бы и получше.

— Да, в самом деле, — улыбнулся Антон Радаев, — "Прощание с изгоем" родился в результате спора. Музыку сочинила Маша, слова же — я. Вот такой у нас творческий тандем.

— Гм… Чрезвычайно интересно, — Шумилов почувствовал, что подходит к какому-то важному открытия, только пока не понимал к какому именно. — А вот посмотрите-ка на мою находку…

Он принёс из прихожей тубус, брошенный нападавшим, и подал его Антону:

— Здесь написаны слова вашего романса.

Антон принялся с любопытством рассматривать шумиловскую находку. К нему подошли два других молодых человека, став с боков, они тоже не без интереса стали её изучать.

— А откуда это у вас? — поинтересовался один из молодых людей.

— Да, знаете ли, нашёл. Меня поразило то, что слова, написанные на тубусе, совпали с теми, что пели у вас.

— Похоже, эта вещица побывала во многих руках, — заметил Антон. — Вот тут надписи разных владельцев. Видимо, он друг другу передавали тубус.

— Наверное, провинциальные студенты, — предположил один из товарищей Антона. — Чертёжные принадлежности довольно дороги, вот они и передают ненужное по "наследству".

— Но раз кто-то из владельцев знает ваш романс, то, возможно, он знает и вас самих, — резонно заметил Шумилов. — Может быть, он учится с вами? Вы, кстати, где обучаетесь?

— В Горном институте, — ответил Антон. — Мы все трое там учимся. Насчёт того, что владелец знает меня и мой романс — что ж! — сие вполне допустимо. Возможно, и я знаю этого человека. Или мы, по крайней мере, бывали в одной компании. Вот только чей это тубус, сказать не берусь. Кто-нибудь знает «Йорика» или "Пулю"?

Последний вопрос он адресовал своим товарищам. Те синхронно пожали плечами.

— Понимаете, мы с иногородними не очень-то общаемся, — пояснил Антон. — Они живут в съёмном жилье целыми «коммунами», вместе ходят на занятия, вместе отдыхают. Нет, особого антагонизма между нами нет, но разница в имущественном положении всё же сказывается. Подождите-ка секундочку.

Молодой человек вышел из гостиной и через полминуты вернулся с другим тубусом, несколько меньшего диаметра, чем тот, что принёс Шумилов. Обтянутый чёрной кожей, этот тубус выглядел куда изящнее и был явно новее.

— Посмотрите-ка сюда, это мой собственный, — Антон перевернул тубус и показал на донышке оттиск клейма. — Видите, это эмблема мастерской чертёжных принадлежностей… "Эккерт и K°", если не ошибаюсь, и год изготовления. Очень хорошая мастерская, между прочим, инструмент отличный делает. Инженерная готовальня четвертной стоит, что вы хотите! Тубус этот я купил в магазине и никому отдавать его не собираюсь. Тот же тубус, что вы показываете, сменил нескольких хозяев. Явно, что это были не очень богатые студенты, скорее всего из провинции. Кстати, посмотрите на клеймо на донышке, кто изготовитель?

— Оттиск едва читается… — пробормотал один из молодых людей, крутивший в это время тубус в руках. — По-моему, "мастерская Матросова". Дешёвый, клеёнкой обтянут. Ему уже лет восемь, если не больше. Посмотрите, как край отбит!

Шумилов понял, что ничего содержательного более услышать не сможет. Ещё около получаса он вместе с Александром Раухвельдом пробыл в компании молодых людей, прослушал пару романсов, выпил шампанского, и наконец, покинул гостеприимный дом.

Дома Александр Раухвельд осмотрел травмированное плечо Шумилова. За время, прошедшее с момента удара молотком, на плече чётко проступил его след; кроме того, появилась отёчность, хотя и не очень выраженная. Уложив правый локоть Алексея Ивановича на письменный стол, Александр Раухвельд долго проверял подвижность сустава, вращая предплечье и заводя руку то вперёд, то назад. От боли у Шумилова слёзы едва не брызгали из глаз, однако, несмотря на острую болезненность этой процедуры, результат осмотра оказался вовсе не так плох, как можно было ожидать.

— Сустав цел, никаких переломов нет, — заверил Александр. — Гематома, конечно, будет очень приличная, через пару дней почернеет, пойдёт вниз по руке с кровотоком, будет очень болеть. Но в целом, ничего фатального. Удар пришёлся не прямо в сустав, а несколько в подмышку, по касательной. Сие вас, Алексей Иванович, спасло от серьёзного увечья.

— Меня вы спасли, Александр. Если бы вы своевременно не появились, ей-ей, лежать бы мне в мертвецкой. Большое вам спасибо, я ваш должник на всю оставшуюся жизнь, — от души поблагодарил Шумилов. — Теперь, пожалуй, тридцатое апреля буду праздновать как второй день рождения.

— Вы знаете кто и для чего совершил это нападение? — поинтересовался Раухвельд.

— Есть кое-какие идеи, — соврал Шумилов и перевёл разговор на другое. — Мне бы надо как следует выспаться, поскольку я многого жду от завтрашнего дня. Сможете помочь?

— Я вам дам опийных капель, спать будете как младенец в сухих пелёнках, — заверил Александр. — Даже рука не помешает.

Засыпая, Шумилов пытался анализировать события минувшего вечера, но спутанное опием сознание вместо связных мыслей воспроизводило какие-то фрагментарные эпизоды: молоток на длинной металлической рукояти, зажатый в крепком кулаке преступника; клеймо мастерской чертёжных принадлежностей на донышке тубуса; приоткрытую створку окна, из-за которого доносился девичий голос, певший незнакомый сентиментальный романс.

Проснувшись утром первого мая, Шумилов совсем недолго раздумывал над давешним происшествием. Ему представлялось совершенно очевидным, что немотивированное нападение во дворе находится в прямой связи с его розысками по делу о двойном убийстве в квартире Мелешевич. Видимо, в какой-то момент Алексей Иванович допустил ошибку, небрежность, перепугавшую преступника и заставившую его неадекватно отреагировать. Что это была за ошибка, Шумилов понять не мог, но ломать голову над этим почитал занятием бессмысленным, поскольку извращённую логику неизвестного убийцы постичь было очень трудно. Скорее всего, преступник решил, что Шумилов опасно к нему приблизился; вся беда заключалась в том, что сам Алексей Иванович решительно не понимал, когда и как это случилось.

Свою визитку он оставлял у Ганюка: означает ли это, что ненормальный пенсионер как-то связан с убийцей? Помимо этого своим настоящим именем Шумилов представлялся домоправителю «яковлевки»: быть может, это от него убийца узнал о проводимом расследовании? А может, сыскные агенты в силу банальной неосторожности кому-то обмолвились об участии в розысках Шумилова? Наконец, не следовало сбрасывать со счетов и Аркадия Штромма. Шумилов уже не раз сталкивался с тем, что некоторые из его работодателей, будучи действительно виновными в инкриминируемых им преступлениях, использовали участие Алексея Ивановича для того, чтобы отвести подозрения от себя. Аркадий Штромм, если допустить его виновность в убийствах Барклай и Толпыгиной, вполне мог в каких-то своих видах подстроить убийство и Шумилова. В конце концов, для убийцы уже было совершенно непринципиально, убил ли он двух человек или трёх. И в том, и в другом случае ему «светили» не менее пятнадцати лет каторжных работ с содержанием в кандалах не менее трети срока.