Юлия Алейникова - Тайное сокровище Айвазовского

Он уже собрался вернуться на диван, когда услышал тихий всхлип. Этого терпеть он никак не мог. Всю жизнь не переносил женских слез, потому и научился виртуозно обходиться с женщинами. Никита приоткрыл дверь.

Маша сидела на кушетке спиной к двери, обняв колени, и едва заметно вздрагивала. Перед ней лежал раскрытый фотоальбом.

Как, должно быть, страшно ей жить на свете. Совершенно одна — ни родителей, ни братьев, ни сестер, ни мужа, ни ребенка. Вообще никого. Ей даже пожаловаться некому, не с кем поделиться, не к кому обратиться за помощью и поддержкой.

Заболела, потеряла работу, бросил любимый — и никого рядом! На Никиту накатила такая волна жалости, что он чуть не задохнулся. Ему ужасно, до боли захотелось защитить ее, утешить. Сказать, что она всегда может на него рассчитывать, что бы ни случилось, что теперь она не одна. В конце концов, он перед ней в долгу. Точнее, его дед, а теперь, значит, по наследству он.

Он вошел в комнату, сел рядом с Машей на кушетку и решительно ее обнял.

— Ты что? — Она отшатнулась и поспешно вытерла глаза.

— Ничего. Просто хочу, чтобы ты знала — я теперь с тобой. Всегда. Не дам в обиду и вообще. — Слова звучали глупо, как-то фальшиво. Никита снова смутился.

Маша смотрела на него настороженно, с холодным недоумением.

И тогда, чтобы выйти из неловкой ситуации, он взял и поцеловал ее.

Что он делает? Что она делает? Она что, с ума сошла от одиночества? Остановиться. Немедленно! Зачем она отвечает на поцелуй? Оттолкнуть и выгнать вон.

Она все больше растворялась в поцелуе. Так тепло, уютно и надежно ей давно уже не было. Хотелось плыть на этих жарких убаюкивающих волнах все дальше и дальше, и будь что будет.

И неизвестно, как далеко бы они уплыли, если бы Никита не был так слаб. Федор как в воду глядел, когда сказал, что домогательств Маше опасаться нечего. Она улыбнулась этим словам, тихонько лежа под мышкой у спящего Никиты.

Он беззаботно сопел, прижав к себе Машу, а вот ей не спалось. Как им теперь быть? Что будет утром? Как себя вести — как будто ничего не было, а ведь это так и есть, или понимать сегодняшний поцелуй как начало романа?

Ужасно хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Но, во-первых, среди ночи это в принципе невозможно, а во-вторых, не с кем ей советоваться. Нет у нее таких близких задушевных подруг. Разве что с Федькой. От этой идеи Маша едва не прыснула. Пусть, в самом деле, Никита решает, он начал, ему теперь и выкручиваться. Беспокойство ушло, и она заснула безмятежным сном.

Никита проснулся в прекрасном настроении. Голова не кружилась, не болела, вот только рука немного онемела.

Он открыл глаза, повернул голову глянуть, что давит на руку, и сладкую утреннюю истому как ветром сдуло. Когда первый приступ страха прошел, он еще раз взглянул на спящую Машу. Лицо ее было безмятежно, спала она тихо, как ребенок, даже дыхания не было слышно, и Никита вновь испытал приступ нежности. Значит, вчера он не ошибся. Поступил верно, по зову сердца. А раз так, то паниковать не из-за чего, все идет своим чередом. К чему приведет — пока не ясно, но чему быть, того не миновать.

Главное, что по морде ему вчера не дали и за дверь не выставили. Он нежно поцеловал Машу в лоб. Хотелось завтракать, а сам он был не в том состоянии, чтобы топать на кухню.

— Тебе уже лучше, а мне на работу надо, — сидя напротив Никиты с тарелкой, улыбалась Маша.

Он все еще не вставал и даже завтракал лежа на диване, с подносом, поставленным на грудь.

— Иди, конечно, только будь поосторожнее с этой, как ее…? Которая меня сковородой огрела.

— Ирина Кондратьевна, — подсказала Маша. — Не волнуйся. Она не разбойница с большой дороги, а просто старая жадная дура. То, что она дура, я догадывалась и раньше, а вот то, что такая жадная, даже и не предполагала. Ладно, я пошла. Сухой паек оставляю у дивана, если что — звони.

Как ни странно, утро прошло легко и чудесно. Никита разбудил ее поцелуем, не приставал, но и не шарахался, и все было легко и естественно. И настроение у Маши было превосходным. А что касается бабушки, так мало ли что там Митя в своих дневниках нацарапал. К реальной жизни его фантазии не имеют никакого отношения, а значит, и расстраиваться не из-за чего. И Маша поспешила на работу.

— Добрый день! — с порога поздоровалась Маша с коллегами.

— Мария, как ваш раненый? — заходя вслед за ней, поинтересовалась Татьяна Константиновна.

— Спасибо, лучше. — Маша прошла на середину общей комнаты и обратилась ко всем присутствующим. — Представляете, удалось выяснить, кто на него напал. Валерий Мережко, сын Ирины Кондратьевны.

Пожилая дама вытаращила на Машу круглые блеклые глаза и застыла.

— Зачем же вы так, Ирина Кондратьевна? Ведь человек серьезно пострадал. Вот лежит сейчас на диване и думает, подавать на вас заявление в полицию или нет.

Маша говорила громко, уверенно, чтобы все слышали.

Ирина Кондратьевна покрывалась красными пятнами и молча хлопала глазами. Наконец она ожила.

— Машенька, — растягивая губы в дрожащей улыбке, выдавила она. — Что вы такое говорите, какое нападение? И при чем здесь мой Валерик?

— При сковороде, Ирина Кондратьевна, при сковороде. Вы же ею Никиту ударили? У человека едва череп не треснул. Разбойное нападение — это, знаете ли, подсудное дело. А уж залезть ко мне в квартиру — и вовсе взлом. А я вас порядочным человеком считала, — наигранно простодушно гнула свою линию Маша.

Ирина Кондратьевна все больше краснела, но не сдавалась.

— Машенька, я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите. Но мне как-то обидно, что вы подозреваете меня в таких ужасных вещах.

— Ирина Кондратьевна, стоит ли прикидываться? Вас видели. Вас и вашего сына. У меня имеются свидетели.

— Вот те на, — присвистнула Алла, приподнимая изящно подведенные брови. — Ирина Кондратьевна, да вы настоящая Мата Хари! Столько лет нам голову морочили, представлялись скромным работником архива.

— Погодите, Алла Юрьевна, — остановила ее Татьяна Константиновна. — Маша, это правда?

— Абсолютная. Имеется свидетель, который видел сына Ирины Кондратьевны в момент нападения на Никиту, а когда после нападения он садился в машину, свидетель смог разглядеть марку и номер машины. Да и с проникновением в мою квартиру все оказалось просто, нашлись свидетели и даже пальчики, — слегка приврала Маша.

— Не знаю, что и сказать, — глядя на побледневшую Ирину Кондратьевну, проговорила Татьяна Константиновна. — Вы можете как-то объяснить свои действия?

— Нам были очень нужны деньги, — всхлипнула та. — Левушке, внуку, надо в школу идти, и живут они далеко, и квартира маленькая, а мальчик способный, а ездить далеко, а зарплата у Валерика маленькая, и цены все время растут, — бессвязно лепетала Ирина Кондратьевна, промокая нос какой-то сомнительной свежести тряпицей.

— Невероятно. — После минутного раздумья заведующая определилась: — Отправляйтесь домой, Ирина Кондратьевна, и подумайте, как вы дальше будете существовать в коллективе.

Ирина Кондратьевна зарыдала, уткнувшись в тряпицу.

— Идите, — брезгливо сморщилась Татьяна Константиновна. — Идите уже.

— Так что же у вас там происходит? — повернулась она к Маше, когда Ирина Кондратьевна покинула кабинет. — Нашли вы этот клад?

— Нет. Мы о нем вообще как-то забыли, — с привычной откровенностью принялась рассказывать Маша. Жизнь, очевидно, ничему ее не научила, и даже после нападения на Никиту она продолжала с той же легкостью делиться подробностями.

— Два убийства? Ничего себе, — раскачиваясь по-детски на стуле, восхитилась Аллочка. — Бросай ты эти поиски, Машка. Жизнь дороже.

— Как, вы сказали, звали второго убитого? Бывшего милиционера? — спросила Татьяна Константиновна.

— Коростылев, кажется. А еще Алексей Петрович сказал, что та женщина, которую убили в архиве, была то ли его женой, то ли невестой. И он даже ее ребенка усыновил, — припомнила Маша. — И вообще, я в свете этих убийств о сокровищах уже думать забыла. Не надо было сразу в эту авантюру ввязываться. А сейчас я хочу только одного — чтобы оставили в покое мою семью и не тревожили память бабушки.

— Очень вас понимаю, — кивнула начальница. — А потому давайте до конца рабочего дня проведем время с пользой. — И она вернулась к бумагам, с которыми работала.

Алексей Петрович объявился на следующий день. Заехал вместе с Федором.

Теперь он держался не так холодно и отчужденно, как в свой первый визит. Согласился выпить чаю, был добродушен, виртуозно беседовал на посторонние темы, делая вид, что не замечает Машиного с Никитой нетерпения.

— Алексей Петрович, не мучайте нас, что вам удалось выяснить? — первой не выдержала Маша.

— Не так уж много, — отставил он чашку. — Но, учитывая давность событий, не так уж и мало. Итак, Вера Молчанова действительно работала в архиве летом 1955 года. Зачем, почему? Теперь узнать удастся вряд ли. Ремонтная бригада заходила в здание через черный ход, кто открывал им дверь — неизвестно. Но такой способ проникновения в архив капитан Коростылев и его команда тогда не рассматривали. После ремонта черной лестницей никто не пользовался. Далее. У семейства Молчановых действительно был автомобиль до 1952 года, так что теоретически Вера Григорьевна могла иметь навыки вождения.