Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

– Вот как? – неподдельно удивился Рафаэль. – Прежде мне подобного не говорили, – перевел он лукавый взгляд на Леонардо.

– А как же еще вас назвать, если вы дали обещание женщине, а потом обманули ее?

Рафаэль, не лишенный артистизма, поднял большие выразительные глаза к сводчатому потолку:

– Бог ты мой, как же я мог обмануть столь очаровательную женщину? Возможно, в это время я был в крепком подпитии, если ничего не помню из того, что между нами произошло.

Маркиза звонким смехом побеспокоила коридоры Ватикана. Человек, находящийся в любимчиках у Папы Римского, мог позволить себе фривольные шутки даже с маркизой.

– Рафаэль, вы такой несносный!

– Так о чем же пойдет речь, маркиза?

– Вижу, что вы и в самом деле ничего не помните. Вы же обещали нарисовать мой портрет, – с заметным жаром произнесла маркиза, подавшись вперед, заставив молодого художника слегка отступить в сторону. Изобразив нечто похожее на улыбку, Санти изрек:

– Видно, у меня и в самом деле был провал в памяти, маркиза. В каком образе вы бы хотели себя увидеть: Девы Марии или преподобной Анны?

Маэстро Рафаэль говорил серьезно, с прямой линией губ, мешавшей заподозрить в ироничности, вот только в самих зрачках издевательски плясали крохотные бесенята. Маркиза, не догадываясь о лукавстве Рафаэля, премило улыбалась и воспринимала сказанное со всей серьезностью.

– Вы так меня видите, маэстро?

– Разумеется! Я очень сожалею, что не был знаком с вами раньше, иначе в соборе Святого Сикста появилось бы ваше изображение.

– Вот даже как… Да-а… Весьма большое упущение, но полагаю, что мы можем это исправить, – с прежним натиском продолжала маркиза д’Аннунцио. – Возможно, что Девой Марией я быть не смогу… в силу того, что выгляжу несколько старше, – кокетливо поправила она тонкими гибкими пальчиками высокую прическу. – Но вот для Матери Богородицы, полагаю, буду выглядеть подходяще.

– Хорошо, маркиза, давайте так и поступим. – На сей раз в голосе художника послышались нотки раздражения. Вот только упрямая маркиза никак не желала придавать им какое-то значение.

– Я знала, что вы мне не откажете, – кокетливо проговорила маркиза д’Аннунцио.

– Все очень просто, маркиза, просто я не могу устоять перед настоящей красотой.

– Вы опять за свое, Рафаэль, – притворилась маркиза обиженной девочкой. – Ведь мы же с вами договорились. Вы должны называть меня непременно Аделиной.

– Хорошо, Аделина, – легко согласился Рафаэль. – Считайте меня самым преданным поклонником вашей красоты.

– А вы проказник! – рассмеявшись, погрозила пальчиком маркиза. – Так, значит, до завтра?

– Разумеется, Аделина. Эту ночь мне предстоит провести с мыслями о предстоящем свидании.

Леонардо да Винчи улыбнулся. Рафаэль переменился, куда подевался тот стеснительный юноша, которого он знал прежде. За время разговора маркиза д’Аннунцио не бросила в его сторону даже случайного взгляда, не желала узнавать, как если бы его не было вовсе. А ведь каких-то несколько лет назад, когда он работал в Милане, она не давала ему прохода, настаивая, чтобы он нарисовал ее портрет. Все-таки однажды ему пришлось отложить свои дела и сделать на картоне ее портретный эскиз. И вот теперь на очереди был Рафаэль Санти, любимец самого Папы и, несмотря на свой молодой возраст, один из самых востребованных художников Италии. Леонардо да Винчи оставался для маркизы в далеком прошлом, видимо, позабытом. Зная силу ее хватки, Леонардо да Винчи смел предположить, что Рафаэлю не устоять перед натиском. Такие женщины, как маркиза д’Аннунцио, способны брать приступом даже неприступные крепости.

Улыбнувшись на прощание, показав при этом сеточку мелких морщин в уголках рта, маркиза устремилась по длинному широкому коридору, спешно раскланиваясь с шедшими навстречу кардиналами. Судя по тому, как она свободно чувствовала себя в стенах Ватикана, можно было догадаться, что она здесь частая гостья.

– Вот так я живу, Леонардо, – бессильно развел руками Рафаэль.

– Вы популярны, – едва улыбнулся Леонардо да Винчи, радуясь за своего молодого друга.

– Право, даже не знаю, что мне делать с этой знаменитостью, – вздохнул Рафаэль. – Хотя маркизу д’Аннунцио я запечатлел бы матушкой самого Сатаны. Признаюсь, что лучшей кандидатуры для этого не найти, – потревожил Рафаэль громким смехом тихие коридоры Ватикана.

От того юноши, что не мог смотреть на маэстро без смущения, не осталось и следа. Теперь перед ним был не только мастер, равных которому не существовало, но и искушенный в любовных победах мужчина. Он давно не нуждался ни в совете, ни в опеке. Если ему чего и было нужно, так только стены собора, где он мог бы в полной мере проявить свой талант.

– Возможно, ты и прав.

– Рад был с вами повидаться, Леонардо, надеюсь, вы как-нибудь выберете время, навестите меня по старой памяти, но сейчас мне нужно идти. – Мягко улыбнувшись, добавил: – Папа не любит, когда я опаздываю.

– Мне тоже было приятно тебя увидеть, Рафаэль.

Леонардо вышел на площадь Святого Петра, едва не столкнувшись в дверях с двумя художниками, знакомых по Милану. Увлеченные разговором, они прошли мимо, не заметив маэстро. Или он так изменился за последние годы, что его не в состоянии узнать даже друзья? А может, причина в ином: его дела столь плохи, что никто из прежних приятелей не желает его даже поприветствовать? Ясно одно: в Риме он никому не нужен.

Вернувшись в комнаты, Леонардо да Винчи достал писчую бумагу и, макнув перо в чернильницу, принялся составлять письмо:

«Ваше Королевское Величество, пишет Вам художник Леонардо да Винчи.

В свое время я был знаком с французским королем Людовиком Двенадцатым, который был весьма добр ко мне и определил мне в Милане службу при вице-короле Шарле д’Амбуаза. Надеюсь, что я был полезен ему при работе над прокладкой каналов в Ломбардской долине. Кроме того, я выполнил несколько небольших изображений Богоматери, которыми Людовик Двенадцатый остался весьма доволен. Очень надеюсь, что одно из этих изображений Вам довелось лицезреть.

В настоящее время я нахожусь практически без работы и получаю весьма скудное жалованье от Светлейшего Папы, которого мне едва хватает на проживание в Риме. Не хотел бы выглядеть навязчивым, но если отыщется для меня работа при Вашем дворе, я бы с радостью приступил к ее выполнению. Круг моих интересов простирается гораздо шире, чем обыкновенная живопись. Я мог бы работать инженером, военным экспертом, скульптором. Уверен, что в каждом роде деятельности сумел бы стать Вам полезен.

Леонардо да Винчи, художник».

Через две недели курьер французского короля постучался в небольшую комнатку Леонардо да Винчи, располагавшуюся в Ватиканском дворце. Взяв конверт, скрепленный королевской печатью, он вытащил из него письмо и принялся читать:

«Дорогой мой Леонардо!

Я много слышал о Вас от короля Людовика Двенадцатого, не жалевшего для Вас самых лестных эпитетов. Для меня и для всей Франции будет большой честью, если Вы станете служить при королевском дворе. Приезжайте ко мне немедленно. Обещаю, что Вам будет назначено содержание, всецело соответствующее Вашим многочисленным талантам. Вы будете окружены всеобщим почетом и уважением. Вы можете заниматься своими трудами и исследованиями столько, сколько Вам заблагорассудится. И я постараюсь создать Вам для этого все подобающие условия. С Вас же в качестве службы я прошу только одного: чтобы иногда проводить со мной время в беседах на темы, интересующие нас обоих.

Жду Вас с нетерпением и надеюсь, что встречусь с Вами в самое ближайшее время.

Его Величество король Франции Франциск Первый».

В этот же день Леонардо да Винчи заявил в секретариате Ватикана о своем намерении отъехать и тотчас был отпущен.

Собрав нехитрый скарб, сложив в багаж все свои записи, немногие из картин, что у него еще оставались, а также в подарок королю «Портрет некоей флорентийской дамы». Попрощавшись с немногими друзьями, маэстро отправился на службу к французскому королю, который, как он надеялся, ждал его с нетерпением.

1914 ГОД. ФЛОРЕНЦИЯ.

Слушание о краже картины «Мона Лиза» было открытым, зал судебного заседания полон, как никогда, – большинство присутствующих были журналисты, но еще большая часть находилась снаружи, не терявшая надежды просочиться через строгого охранника, заслонявшего вход несокрушимой глыбой. Заключение во флорентийской тюрьме как будто бы пошло Винченцио Перуджи на пользу. Выглядел он свежо, с интересом посматривал на переполненный зал. Наклонившись к Перуджи, адвокат, сытенький кругленький человек, спросил: