Клод Изнер - Дракон из Трокадеро

Виктор налил себе еще коньяку и залпом выпил, стараясь украдкой улизнуть от будничных реалий.

– Таитянский танцовщик… А что, замечательный выход из той трудной ситуации, в которой я оказался. Торговец из Бристоля, как же это обыденно. Уильям Финч – человек скверной профессии, давайте пожелаем ему в самое ближайшее время найти другое ремесло и перестать обирать невинных жертв. Впрочем, «невинных» – это громко сказано. Прошу прощения, комиссар, что не могу поделиться с вами никакими откровениями, я не могу больше оставлять жену и дочь без защиты, даже несмотря на легкий хмель в голове.

Виктор неуверенным шагом двинулся к двери, комиссар не отставал от него ни на шаг.

– Легри, вы отъявленная шельма. Не имея доказательств, я не могу выдвинуть против вас обвинения, но знайте – для меня это дело еще не закончено. Что бы ни случилось, я поймаю этого Уильяма Финча и заставлю его вывалить мне всю подноготную вашего с ним сотрудничества!

Губка качалась на ленивых волнах канала. Вдруг перед ней грозно выросла стена. Ей не хотелось к ней плыть, но течение безудержно влекло ее вперед. Позади нарастал грохот машины: к шлюзу подходила баржа. «Я пропала!» В тот момент, когда судно ее уже чуть было не раздавило, губка почувствовала, что ее кто-то схватил и резко взмыла в небо.

– Кто ты? – спросила она у черной птицы.

– Ворона. Моя подруга, стрекоза, превозносила тебя на все лады. Но какая же ты тяжелая!

Птица открыла клюв, и губка стремглав полетела вниз, шлепнулась на поверхность бескрайней синей водной глади и тут же заметалась, переворачиваясь с боку на бок. Вода была отвратительной на вкус и соленой.

Волна вынесла ее на песчаную косу, где ее схватила чья-то маленькая ручка.

И ребенок побежал по берегу, счастливый от того, что теперь у него будет возможность укрепить крепостные рвы своего замка.

«Конец», – написала Айрис внизу страницы блокнота.

Она на мгновение прислушалась. Дети спали, их дыхание сплеталось в синкопическую мелодию, время от времени нарушавшую мерный храп Жозефа.

По-прежнему сжимая в пальцах перьевую ручку с резервуаром для чернил, позаимствованную у мужа, Айрис села в столовой за стол, положила перед собой стопку листов серой бумаги верже и принялась за письмо, запланированное еще несколько дней назад.

Дорогая мадемуазель Бонтан!

Я уже очень давно не подавала о себе известий. Я в восторге от того, что вы решили продать свой пансион юных девиц в Сен-Манде и смогли приобрести дом вашей мечты неподалеку от столь прекрасного города Ниццы, о котором я от вас премного наслышана. Надеюсь в один прекрасный день навестить вас вместе с детьми, ведь им совершенно не подходит пагубный климат столицы, хотя судьба будто преднамеренно привязывает нас к Парижу и к северу в целом. Хотя окончательно еще ничего не решено, я, девушка, никогда не увлекавшаяся чтением, вот-вот стану женой хозяина книжной лавки. Как бы там ни было, Виктор и Таша намереваются переехать в Лондон, где мой брат хочет открыть букинистическую лавку в квартале Слоун-сквер, в котором прошли его детство и юность. Он признался мне в этом недавно, после одного из своих полицейских расследований, от которых я неизменно приходила в отчаяние, а его супруга сходила с ума от страха. На этот раз оно чуть не обернулось трагедией, Виктор был ранен, к счастью, несерьезно, хотя он до сих пор хромает, а его нервная система расшатана. Вы, наверное, читали об этом деле, связанным с контрабандой перьев, в газетах, которые писали о нем с неподдельным упоением, поэтому не буду вам докучать, повторяя все еще раз.

Можете себе представить, какое влияние проекты Виктора оказали на меня и Жозефа. Если они уедут, то отец и Джина – мать Таша и моя свекровь – отправятся вслед за ними! Кэндзи тоже влюблен в Лондон, но мысль о расставании со мной и детьми его глубоко огорчает, поэтому он вырвал у меня клятву несколько раз в год пересекать Ла-Манш. Я предпочла бы путешествовать по югу, но северные края решительно не отпускают меня от себя! Жозеф, вероятнее всего, станет единовластным капитаном на борту книжной лавки «Эльзевир», что, с одной стороны, наполняет его душу чувством благодарности, но с другой – в высшей степени пугает. Муж всегда в себе сомневался, хотя неплохо разбирается в авторах и книжном деле. К тому же, его романы, пользующиеся успехом, грозят отнимать время, которое нужно будет посвящать торговле. Поэтому он желает, чтобы я помогала ему хозяйничать в этой лавке, где прошло столько счастливых лет. Разве я могу отказать ему в поддержке?

В то же время у меня тоже есть своя отдушина – сказки, которым я посвящаю редкие часы досуга и которые затем иллюстрирует Таша. На днях я как раз закончила очередную и теперь собираюсь передать ее издателю. Вскоре Дафна и Артур прочитают мое скромное творение. Дафна с каждым днем проявляет все больше интереса к музыке и фортепиано, демонстрируя в этом плане определенные способности. Артур похож на отца, листает книги, попадающие ему под руку, и питает слабость к иллюстрациям Кристофа.

Виктор и Таша собираются на несколько недель съездить в Англию и снять там дом. Я подозреваю, что брат намерен повстречаться там с владельцами синематографов. Отец Таша намерен открыть в Лондоне «Никельодеон»[129] и приглашает Виктора к участию в этом проекте. Впрочем, он говорит об этом уже несколько лет, с тех пор как стал тесно общаться с Жоржем Мельесом, три года назад открывшим студию в Монтрёй-су-Буа.

Пинхас Херсон стал отцом маленького мальчика по имени Джереми. Таша полагает, что матерью малыша является подруга ее детства Дуся, хотя полной уверенности у нее нет. Четыре месяца назад та прислала ей из Калифорнии письмо, сообщая, что Нью-Йорк стал для нее невыносим и что она переезжает в Лос-Анжелес. Точного адреса она не оставила, но заверила, что сообщит его, как только найдет квартиру. И ни малейшего намека на ребенка. Пинхас в этом плане хранит молчание. Таша и Джина волнуются, и хотя поначалу не приняли этого малыша, теперь озаботились его судьбой и не понимают, почему их держат в неведении. Рулея, сестра Таша, живущая в Кракове, тоже об этом ничего не знает.

Как грустно, когда семья разъезжается! Напрасно я предвкушала приключение, у меня в голове не укладывается, как можно расстаться с теми, кого любишь всем сердцем. Видимо, я принадлежу к навсегда ушедшим временам. XX век будет эпохой массового переселения! Впрочем, вы сами указали этот путь.

Что касается Эфросиньи, то она связана с нами неразрывными узами и заставить ее отдалиться от нас могла бы только смерть. Она нередко донимает меня своими «ах, как же он тяжек, этот мой крест» и «Иисус-Мария-Иосиф», но если бы она не заведовала нашим хозяйством, мне, полагаю, было бы трудно вести дом и воспитывать наших озорников. Кухарка из меня никакая, да и домоводство никогда не входило в число моих добродетелей!

Если отец и Джина в самом деле уедут, мы с Жозефом поселимся на втором этаже книжной лавки, что позволит значительно сэкономить на квартирной плате и даст Эфросинье возможность не ограничивать себя во всем в преклонном возрасте. Она привыкла к Мели, нашему второму ангелу-хранителю, и ссоры между ними случаются все реже и реже. Что же касается консьержки, мадам Баллю, она из кожи вон лезет, лишь бы быть нам полезной. Она в восторге от того, что смогла вернуться в мансарду, сдаваемую ей моим братом, который желает преподнести ей сюрприз и переписать на нее, чтобы она стала там полноценной хозяйкой!

Ихиро Ватанабе, некоторое время в этой мансарде обитавший, был похищен – других слов я не нахожу – Эдокси Аллар, этой эпатажной экс-исполнительницей канкана и русской графиней, которая настолько им увлеклась, что даже поселила в своей квартире на улице Сент-Огюстен.

Виктор, Жозеф и Кэндзи продолжают принимать верных клиенток, которых раньше мы имели обыкновение называть «бабами», – мадам де Флавиньоль, которая питает слабость к моему брату и будет очень огорчена его отъездом, мадам де Гувелин с ее обожаемыми собаками, Хельгу Беккер, эту немецкую даму, которая сначала была без ума от велосипеда, затем от автомобиля, а сейчас, чтобы утешиться после несостоявшегося замужества, воспылала страстью к летающим аппаратам! Теперь ее бог – некий бразилец по имени Альберо Сантос-Дюмон, которому она проходу не дает своими домогательствами.

Я вполне обошлась бы без визитов некоей Валентины, навещающей нас время от времени – она какое-то время назад развелась, а Жозеф когда-то был в нее безнадежно влюблен – но недавно мне стало известно, что эта дама обручилась с Рено Клюзелем, журналистом и племянником главного редактора «Паспарту». Я этому очень рада, хотя и удивляюсь, как можно выбирать спутником жизни и отцом своих детей мужчину моложе себя.