Дэйл Фурутани - Смерть на перекрестке

— К демонам дружка вашего. Мальчишку-то за что?! — в голос взвыл Кадзэ.

Манасэ фыркнул. Пожал небрежно плечом. Но после, уставив почти мечтательный взор на окрашенное золотыми солнечными бликами лезвие меча самурая, все же продолжил:

— Моего друга попытался ограбить на дороге господин Куэмон. Тот сказал — убери руки, ты, ничтожество, я весьма близок к князю, да притом еще со времен его юности на берегах Исэ! Кретин же Куэмон вообразил почему-то, что друг мой везет из провинции Исэ сумму денег, достаточную для того, чтоб я покрыл свой долг ему. Вот и препроводил моего друга с честью ко мне в замок. Проводником же служил как раз приглянувшийся вашему жалостливому сердцу парнишка. После же того, как вы взяли за труд избавить меня от Куэмона, столь опекаемый вами юноша заявился ко мне в имение и требовал, чтоб я официально взял его на службу. Его, единственного человека, способного поведать миру, какова была связь меж мной и убитым самураем! Что бы вы, дорогой мой, предприняли на моем месте? Лично я колебался недолго: мальчишке лучше умереть. В конце концов, что такого? Я вечно стану оплакивать своего друга кровавыми слезами. Помимо всего прочего, он был славным самураем! Но мальчик? Безродный простолюдин? Какое кому дело, жив он или нет?

Рот Кадзэ перекосила злая и горестная усмешка.

— Да уж. Право, немало людей, до коих никому нет дела, живы они иль нет, легло в последние годы в землю нашей страны…

Рука Манасэ изящно взметнулась — словно от мошки отмахнулся князь.

— Впрочем, к делу. Что вы намерены предпринять? Отвезти меня в соседнюю провинцию и доложить там о совершенном мной убийстве?

— Нет, — тихо выдохнул Кадзэ.

Манасэ изумленно поднял нарисованные брови:

— Нет? Что ж вы тогда соблаговолите сделать?

— Я? Да отнять у вас жизнь прямо здесь и сейчас!

Манасэ расхохотался еще звонче:

— Посмеете? Ах, сомневаюсь! Ронин, игрушка судьбы, поднимет меч на даймё, управляющего целой провинцией? Нет уж, нет. Я требую официального следствия и суда.

Кадзэ медленно покачал головой:

— Что вы, светлейший! Как вы совершенно справедливо изволили мне указать, я — лишь ронин, вы же — даймё, повелевающий провинцией. Если я попытаюсь доложить о вашем преступлении властям, начнется официальное следствие — и мы с вами оба знаем, чем оно кончится. Я уверен — властям соседней провинции вы явно не станете рассказывать историю о гибели генерала Иваки, которую столь легко поведали сейчас мне. Разумеется, — ведь само обвинение в мошенничестве подобного рода означает для самурая смертный приговор! А вы, светлейший князь Манасэ, умны поистине необычайно. Зачем умирать? Да к тому времени как мы только доедем до ближайшей провинции, вы придумаете изысканнейшую историю, которая поможет вам не только себя невинной жертвой выставить, но и меня по горло в болото утянуть!

— В общем, вы собираетесь просто меня убить? — Манасэ капризно скривил губы.

— Увы, это так.

— Послушайте, — огромные глаза князя вдруг полыхнули темным огнем, — я забрал из бандитского лагеря много золота. Целое состояние, и оно может стать вашим!

— Ох, нет, — брезгливо поморщился Кадзэ, — не в деньгах тут дело. Смейтесь, коли угодно, — только никакими деньгами этого мира не вернуть к жизни мертвых.

— Смеяться? Мне действительно смешно. — С уст Манасэ сочилось презрение. — Вы не сможете убить князя, властителя провинции.

— Убить — не смогу, — спокойно согласился Кадзэ. — Казнить — запросто!

Манасэ поразмыслил несколько мгновений и вдруг выпрямился — тонкий и гордый, как древко знамени.

— Отлично! — бросил он. — Но в таком случае я настаиваю: вы обязаны предоставить мне право совершить сэппуку. Принять смерть от собственной руки — честь и привилегия всякого самурая, не говоря уж о князе!

Чуть помолчав, Кадзэ согласно склонил голову:

— Принимаю ваше право, благородный князь. Прошу вас, светлейший, вынуть из-за пояса оба меча и положить их наземь.

Манасэ повиновался незамедлительно.

— Итак, — продолжал Кадзэ, — теперь я нижайше прошу вас отойти на пару шагов.

Манасэ — согласно традиции — отошел от лежащих на земле мечей ровно на четыре шага. Кадзэ, как тень, следовал за ним.

— Я скорблю! — произнес Кадзэ. — Однако теперь мне предстоит проследить, чтобы вы, согласно данному слову, совершили сэппуку прямо здесь и сейчас[42].

— Как? Умереть без надлежащей подготовки?

Кадзэ низко поклонился.

— Простите великодушно. Не сочтите мои глупые слова за оскорбление, но, сказать по правде, я не слишком вам доверяю. Вы слишком умны для меня. Дай вам хоть немного времени на размышление — и вы играючи выпутаетесь из самой трудной ситуации. Посему, коль скоро вы изволили провозгласить свое право на сэппуку, я на коленях молю вас поторопиться и совершить его прямо сейчас. Иначе, хоть и рыдая в душе, я буду принужден отрубить вам голову.

Манасэ всплеснул руками. Сверкнул дерзкой соблазнительной улыбкой:

— Какие вы комплименты мне делаете! Как льстите! Не доверяете? Прелесть!

Кадзэ вновь склонился в почтительнейшем поклоне.

— Увы, мне случилось понять: вы — жестокий убийца, и этого факта не в силах затмить ни ваше очарование, ни изысканность, ни образованность. Впрочем, я и в страшном сне не позволю себе, светлейший, оскорбить вас мыслью о том, что красота и любовь к роскоши затмили в вашей душе принципы Бусидо.

— Что же… — пропел Манасэ. — Сейчас так сейчас…

В изящнейшей позе, подобрав под себя ноги и правильно расположив вокруг складки одежд, он сел на зеленую траву поляны, как на циновку в императорском дворце.

— Соблаговолите ли вы стать моим помощником[43]?

Кадзэ ответствовал благопристойным поклоном.

Манасэ окинул поляну нервным взглядом:

— Где же мне взять бумагу, дабы написать предсмертное стихотворение?!

— Когда вы сложите подобающие случаю стихи, — склонил голову Кадзэ, — я позволю себе смелость запомнить их наизусть. При первой же удачной возможности я запишу их и отошлю тому, кому вы пожелаете.

— В храм Исэ отошлете?

— Да. Если вы желаете, чтоб ваши предсмертные стихи попали в храм Исэ, отослать их туда — великая честь для меня.

— Прекрасно. Но ваш почерк?

Кадзэ хватило ума понять невысказанное сомнение в голосе Манасэ.

— Поверьте, князь, многие ценители щедро называли мой почерк неплохим. Однако если любительское письмо вас не устраивает, не извольте беспокоиться — я хорошо знаком с монахом, слывущим истинным мастером каллиграфии. Я паду к его ногам с просьбой самым прекрасным образом переписать ваши предсмертные стихи, — а уж потом пошлю их в храм Исэ.

— Благодарю вас, — улыбнулся Манасэ.

Кадзэ поднял с земли малый меч Манасэ — вакидзаси, клинок чести. Вынул из ножен. С поклоном протянул князю. И встал за его спиной, вскинув наготове собственную катану.

Манасэ, по-прежнему нежно улыбаясь, обвел взглядом деревья, трепещущие все еще зеленой и свежей листвой на ветру. Поднял взор к сапфирово-синему небу и золотому солнцу.

— Дивный день для того, чтоб уйти из жизни, не правда ли? — сказал он тихо и ласково.

Шалеющий от навязанной неприятной роли Кадзэ ответствовал смущенным, но согласным бурчанием.

— Ах, как печально, что у меня нет под рукой бумаги, кисти и тушечницы.

— Клянусь честью, светлейший, — рука, которая перепишет ваши последние стихи, не опозорит вашего имени!

— Вы так щедры и любезны! Думаете о чести моего имени, — прямо чудо! Простите. Сомневаясь в красоте вашего почерка, я вовсе не намеревался вас обидеть. Просто… видите ли, учитывая данные обстоятельства, я все же хотел бы полностью удостовериться в том, что мои предсмертные стихи, сколь неизящны они бы ни были, не окажутся в грубых руках, недостойных поэтического вдохновения.

Кадзэ вновь отдал поклон — дескать, все ясно.

Несколько мгновений Манасэ сидел молча, слагая в уме последние слова, какие предстоит ему сказать этому быстроменяющемуся миру…

— Вот что, — улыбнулся он внезапно, — слушайте!

Прочитал и устремил на Кадзэ ласковый, грустный взор.

— Господин Мацуяма, вас не затруднит запомнить эти жалкие строки?

— Каждое слово я намертво вырежу в своей памяти, — искренне отвечал Кадзэ. — Невероятно прекрасные предсмертные стихи!

Манасэ коротко поклонился в знак благодарности. Спустил со второго плеча оба кимоно — и верхнее, черное, и нижнее, белоснежное. Обнажилась стройная грудь. Он взял обеими руками поданный Кадзэ вакидзаси и положил его прямо перед собой. Снова слегка поклонился. Обеими руками поднял меч и вынул клинок из ножен.