Елена Хорватова - Заговор дилетантов

И только трудно представить, как юная девица, на глазах у которой убили человека, помимо прочего, ее шефа и близкого ей мужчину, с содроганием глядя на убийцу, разбирает вместе с ним документы, украденные из сейфа покойного.

Я попыталась вообразить себе подлинную картину. Но, наверное, я не являюсь человеком богатого воображения, и у меня ничего не вышло. Картина распадалась на составляющие — или уж с содроганием смотреть на убийцу, или разбирать вместе с ним документы — одно из двух.

А если представить, что делать эти две вещи можно одновременно, то следует допустить, что у агентов какая-то особая мораль, чуждая простым смертным.

Прибывший из Берлина за бумагами связной согласился сыграть перед Вами роль хозяина фирмы, чтобы отвлечь Вас и напустить побольше тумана. После этого все мы должны были исчезнуть из Москвы навсегда.

Меня все считали бы жертвой — сначала пропала и, скорее всего, была убита секретарша, потом и сам шеф — ведь это вполне естественно выглядит, не так ли ?

Мое исчезновение за несколько дней до кровавой развязки послужило бы мне, в каком-то смысле «посмертным алиби». Все считали бы, что мы оба погибли, только тело Крюднера нашли, а мое — нет.

И ведь все вроде бы было хорошо…

О, да, на редкость хорошо. Для всех, кроме Крюднера, израненное тело которого оказалось на суконном столе в следственном морге…

Но я нашла в сейфе завещание хозяина, оформленное на мое имя, и поняла, что теряю очень много — богатство, свободу, независимость, счастье. Ведь мы с Германом собирались пожениться, как только сможем собрать достаточно денег на домик в Германии и на то, чтобы обеспечить будущее наших детей.

Трогательно. Так вот он кто — счастливец, осужденный на пожизненное счастье с нашей Брунгильдой — Герман Герман. А еще морочил мне голову с каким-то чертежником, якобы влюбленным в Лидию!

Боюсь, однако, с этим приговором Герману придется повременить, его скоро ожидает другой приговор — за убийство и прочие грязные делишки.

Я не знала, что бы такое мне придумать, чтобы ухитриться вернуться и получить наследство, а с другой стороны — отвести от себя подозрение в причастности к убийству. Раз в жизни мне выпал шанс, и я не могла так глупо его потерять! И тут мне на помощь пришла Лиза Эрсберг.

Она придумала, чтобы я спряталась на предприятии, изобразила, что меня держали под замком и тоже собирались убить…

У Лизы такая богатая фантазия — она пишет авантюрные романы, которые под чужим именем издает в Германии и во Франции. Кое-что из ее произведений уже вышло и в России в переводах на русский. Может быть, Вам попадался роман «Замок на черной скале»? Он сейчас в большой моде в Москве. Это Лизина книга.

То-то все время вспоминалось это, извините за выражение, произведение — «Замок на черной скале», когда дело касалось Лидочкиных приключений! Оказывается, и у той и у другой истории один автор в жизни, не могу не заметить, это выглядело еще смешнее, чем в книге. Даже странно, что я попалась на такую дурацкую удочку!

Похоже, со всей этой бесконечной суетой, у меня просто не нашлось времени как следует обдумать все обстоятельства. Ей-богу, мой хваленый энтузиазм частенько затуманивает мозги… Но теперь-то даже у меня открылись глаза на некоторые несуразности выдуманного ей для своей подруги сюжета.

Я попыталась воплотить Лизины идеи, но, наверное, я неважная актриса. Я потерпела страшное фиаско, и теперь для меня на карту поставлено все — не только богатство Крюднера, но и вся моя жизнь!

Вы вправе сердиться на меня за то, что я так сухо вела себя с Вами, но это вовсе не потому, что я плохо к Вам отношусь! Вы в моих глазах — эталон женщины, общественной деятельницы и все прочее.

Вот спасибо на добром слове! А то я уже стала подозревать, что германские агенты меня не любят…

Я всегда очень уважала Вас, но поймите, в интересах дела мне нужно было немного от Вас отдалиться. Вы слишком глубоко узнали все обстоятельства и могли в любой момент меня заподозрить. Было лучше, чтобы Вы обиделись и отвлеклись бы от истории с моим наследством на другие важные дела.

Елена Сергеевна, я знаю, Вы добрый человек, Вы умеете прощать — помогите мне! Вы — истинная христианка, а христианин никогда не оттолкнет просящего…

Да уж, и для некоторых просящих это весьма удобно! И кое-кто даже позволяет себе злоупотреблять чужими христианскими добродетелями…

Поймите, в каком отчаянном положении я оказалась — у меня нет адвоката, а если меня обвинят в двойном убийстве, то лишат всех прав состояния! Пусть я в чем-то виновата, пусть мои действия расценят как соучастие, я даже согласна провести несколько лет в тюрьме… Но я не могу поесть все то, что досталось мне с таким трудом. Нельзя не считаться с тем, что это заработано потом и кровью!

Потом и кровью? Боюсь, что кровь эта принадлежит отнюдь не Лидии!

Даже если придется пробыть решеткой лет пять, вернуться оттуда мне хотелось бы в свой дом и на свое предприятие!

В свой дом и на свое предприятие! Как быстро Лидия успела сродниться с наследством убитого предпринимателя! Свой дом на крови…

К тому же в тюрьме меня никто не навещает — Лиза, вероятно, боится, вы презираете, Герман арестован, Франц убит… А больше у меня не было ни одного близкого человека в Москве.

А те, кто и были, отныне просто не захотят знать о такой барышне, как Лидия Танненбаум. Например, Варвара Филипповна Здравомыслова, не так давно рыдавшая при мысли, что с юной девицей случилось несчастье, вряд ли найдет теперь нужным обивать пороги тюремного начальства, чтобы облегчить ее участь.

Да и вообще, желающим бросить в Лидию камень придется стоять в долгой очереди в затылок друг к другу….

Жизнь арестантки совершенно невыносима без передач с воли — ни теплого платка, чтобы согреться в холоде и сырости тюремных стен, ни осьмушки чая, ни сухарика, чтобы добавить к скудной тюремной пайке, ни книги, чтобы хоть как-то скрасить себе бесконечные вечера за решеткой… У меня нет даже куска мыла!

Пожалейте меня, Елена Сергеевна, ради Бога, пожалейте! Будьте милосердны!

Недостойная Вашей доброты Лидия Танненбаум.

Честно говоря, письмо произвело на меня неприятное впечатление — будучи законченной эгоисткой, Лидия даже не считала нужным особенно это скрывать. Вероятно, ей самой казалось, что письмо свидетельствует о ее незаурядности и редком сочетании практичности и ярких страстей. Или мне просто не дано понять психологию девушки, явившейся из чуждого мне мира?

Погиб человек, как я понимаю, вполне достойный, талантливый, наделенный добротой и породностью человек, любящий Лидию и не пожалевший для нее ничего, сделав перед смертью последний, королевский подарок — свое завещание. И что в ответ? Не горе, не скорбь, нет — только досада и страх. Досада и страх эгоистки, которая может обмануться в своих расчетах.

Но при всем при том женщина, заточенная в тюремную камеру, просит у меня кусок мыла и сухарь… Нельзя сказать, чтобы ее. требования переходили все разумные границы, отнюдь. Как бы ни была велика степень ее вины, разбираться с этим не мне, но уж подаяние арестанным — долг истинной христианки, та самая милость падет которую нас с детства учат оказывать…

Собрав на первый случай самое необходимое — мыло, гребень, полотенце, пару яблок, баночку меда, пачку чая и кулечек с сахаром, я присовокупила к этому шерстяной платок, за которым Шура быстро сбегала в лавочку, и литературный шедевр «Замок на черной скале». Пусть Лидия в камере насладится творением своей подруги, мне последние события отбили всякую охоту дочитывать трагическую сагу о страданиях бедной сироты до конца.

— Неужто, в тюрьму этой змее ядовитой, убивице, гостинчики повезете? — скептически поинтересовалась кухарка, укладывая передачу в корзинку.

— Я не до такой степени кровожадна, чтобы мечтать о том, как Лидия в тюрьме завшивеет без мыла и заболеет чахоткой без теплых вещей. Помочь арестантке — дело богоугодное, а сейчас, между прочим, пост, ты бы тоже лучше не злилась, голубушка, а подумала о душе.

Кухарка горько вздохнула, перекрестилась и, завернув в салфетку пару постных ржаных лепешек, которые недавно сняла с противня, уложила их вместе с остальным.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Восполненный пробел в моей элегии. — Новинская тюрьма и ее особенности. — Тюремый наряд из полосатого тика. — Я больше не намерена прислушиваться к дешевой лести. — Листок, исписанный каллиграфическим почерком. — «Не сочтите за труд» — Путь в обитель разврата на Рождественском бульваре.