Наталья Андреева - Бездна взывает к бездне

– Вас, должно быть, расстроит это известие. Кажется, я только что убил господина Соболинского.

– Да-да… Это хорошо… – Она говорила это не ему, и даже не себе. Просто потому, что надо было что-то сказать. Какие-то слова, которые теперь уже не значили ничего. Его больше не было.

– Хорошо? – удивленно переспросил граф. – Мне казалось всегда, что вы сильно любили его. Я думал, что вы сейчас будете рыдать, быть может, упадете в обморок. Вы – необыкновенная женщина!

Шурочка молчала.

– Угодно вам сегодня же ехать со мной?

– Как? Сейчас? Сию минуту? – вздрогнула она. Ей хотелось бы с ним попрощаться.

– Мне нечего больше делать в этих краях. Да и вам, кажется, тоже. Вам надо поскорее обо всем этом забыть. Поверьте мне: время лучший лекарь. Так угодно?

– Да, я готова. Куда мы едем?

– Вам не все ли равно? – усмехнулся граф. Кажется, он все понял.

Как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, все было на ее лице, в ее глазах. Ее первая любовь умерла, но в то же время осталась с нею навсегда. Если бы это было по-другому, если бы не было этого убийства, она со временем забыла бы Сержа. Но теперь его призрак все время будет ее преследовать. Они оба это понимали.

– Идите к себе, Александра Васильевна, – сказал граф. – Мне надо поговорить с вашим отцом. Это не займет много времени.

Появился Василий Игнатьевич, от чрезвычайного волнения враз протрезвевший.

– Присядьте, – сказал ему граф, словно бы это он был здесь хозяином.

Шурочка вышла из гостиной, оставив их вдвоем. «Смогу ли я ему это простить? – подумала она. – Он отныне будет спокоен, не опасаясь более за свою дворянскую честь. Но я? Что будет со мной?» Она начала медленно подниматься по лестнице.

– Барышня! – кинулась к ней горничная Варька.

– Что такое? – устало спросила она. – Что еще?

– Барышня, вас спрашивают!

– Кто?

– Дворовая девка пришла из усадьбы Соболинских. Впустить?

– Какая еще девка? – удивилась Шурочка.

– Так не впускать? – обрадовалась Варька.

– Впусти, конечно!

Из усадьбы Соболинских! Шурочка заволновалась. Ей принесли весточку! А вдруг он жив? Она замерла на лестнице. Вошла девка, в домотканом сарафане, босая, но лицо ее было чистым и необыкновенно красивым, русая коса в руку толщиной, огромные голубые глазищи. Несомненно, у нее было какое-то важное известие.

– Идем со мной, – велела Шурочка.

Они поднялись наверх. Девка вошла в ее комнату и стала с интересом оглядываться.

– Ну? – требовательно спросила Шурочка. Она ожидала письма.

– Велели передать.

– Ну, так давай! – в нетерпении сказала она девке.

Та полезла за пазуху и вытащила оттуда обитый бархатом футляр. Увидев его, Шурочка невольно вздрогнула.

– Вот. Барин велел передать.

– Какой барин?

– Сергей Михайлович. Мой барин.

Шурочка покачала головой. В футляре наверняка алмаз! Доверить целое состояние дворовой девке! Но потом она поняла: лучшего помощника Сержу не найти. Как она сейчас сказала! Мой барин! В огромных голубых глазах обожание и безмерная тоска.

– Что с ним? – спросила она, сжимая в руке футляр.

– Живой, – коротко ответила девка. – Плох только очень. В грудя ему пуля попала. В горячке он. Все вас кличет. «Александрин, Александрин…» Чудно!

Она заметалась.

– Вы, барышня, сейчас к нему не ходите, – сурово сказала девка. – Без памяти он.

– А как же это? – сказала она, имея в виду футляр.

– Давеча очнулся, как доктор его смотрел, так первым делом мне приказал: возьми в кабинете на моем столе черную коробочку да снеси ее барышне Александрин. Помираю я. Вот ей, мол, от меня. Пусть помнит.

– Серж умирает?! – Шурочка вздрогнула.

– Да вы, барышня, сильно-то не убивайтесь. Лекаря мы тотчас отослали. Бабка у нас на деревне есть. Знахарка, травница. Эта выходит, – уверенно сказала девка.

Шурочка ей не поверила. Серж еще жив! Но если он отослал ей алмаз, значит, не надеется, что выживет. Иначе бы он с камнем не расстался.

– А письма разве барин не передал? Письма для меня?

– Никак нет, барышня. Вчера писали весь вечер. Но давеча, как в память ненадолго пришли, так тотчас велели все сжечь.

– Отчего же сжечь?

– Почем я знаю? Только я все делаю, как барин велит.

Девка уставилась на нее, беззастенчиво разглядывая.

– Ступай, – сказала ей Шурочка.

– Барышня, отчего ж мой барин вас так любит? – спросила вдруг девка. – Не шибко вы меня краше! Платьице на вас только господское да руки белые. Так ведь не любите вы его! Нет, не любите!

– Много ты понимаешь! – вспыхнула она.

– А тут и понимать не надо, коли из-за вас он теперь помирает. Я б эту пулю в себя приняла, вот как я его люблю!

– Ступай, – повторила она.

Девка тут же исчезла, а Шурочка открыла футляр. Наконец-то! Огромная, сверкающая капля лежала в ее руке. Шурочка поднесла алмаз к окну, поближе к свету. Он тут же вспыхнул и заиграл, заискрилcя. Какое-то время Шурочка не могла оторвать от него глаз, потом опомнилась и захлопнула футляр.

– Довольно! – сказала она.

Кровь пролилась, но история продолжается. Он успокоится на время, но что будет дальше? Надо его надежно спрятать. И тут в ее дверь постучали:

– Барышня, господа вас кличут! Просили в гостевую!

Она спрятала футляр на груди и спустилась вниз. В гостиной ее ждали граф и взволнованный Василий Игнатьевич.

– Что ж тут поделаешь? – неопределенно сказал он. – Коли бы не вы, ваше сиятельство, так ни за что не позволил бы. Не по-людски это. Но что ж тут поделаешь?

Помещик Иванцов притворно вздохнул.

– Александра Васильевна, – слегка поклонился ей граф. – Не угодно ли пройти в мой экипаж? Если вы хотите взять из дома какие-то вещи…

– Вещи? – Она вздрогнула. – Нет, нет! Все, что надо, со мной!

Не прощаясь ни с кем, она вышла на крыльцо. Потом все-таки обернулась. На веранду вышли сестры – Мари, Софи и Жюли. Жюли! Шурочка попыталась поймать ее взгляд. Жюли заметила это, подняла правую руку и несколько раз ее перекрестила. Старшие сестры молча смотрели, как младшая садится в карету с графским гербом.

– Прощай, Юленька! – крикнула она. – Ты была здесь моим единственным другом! Как жаль, что мы больше не увидимся!

– Как знать, Сашенька, – задумчиво сказала сестра. – Пути Господни неисповедимы.

Едва карета уехала, как Софи, поджав и без того тонкие губы, сказала:

– Как же так, папенька? Что ж теперь, позор на всю нашу семью? Не венчанная уехала с графом, как девка какая-нибудь!

Мари поддержала ее, презрительно сказав по-французски что-то о дурном тоне, о том, что их теперь нигде не станут принимать.

– Молчать, сороки! – прикрикнул на них Василий Игнатьевич. – Не вашего ума это дело! Сашка теперь важной дамой станет в Петербурге!

– Ох уж и важной! – фыркнула Софи.

– Их сиятельство жениться на ней собрался.

– Жениться? – переглянулись сестры. Жюли победно улыбнулась.

– Вот, поди же ты пойми их, богатых-то! – развел руками помещик Иванцов. – И за что отродью такое счастье? Однако же дело сделано! Три дочки пристроены, ты подумай! В одно лето три свадьбы! Сашка теперь в Петербурге будет блистать, Софья станет офицершей Осинкиной, а Юлия госпожой Лежечевой. Владимир Никитич оставляет Иванцовку за мной. Мария останется на хозяйстве, вместо маменьки. Спасибо тебе, Господи! Вот все и устроилось! – с чувством сказал Василий Игнатьевич.

Обиженная Софи фыркнула. Еще вчера она смотрела на сестер победительницей, а сегодня оказалась в самом хвосте. Сестры-то, каких женихов отхватили! Теперь ее предстоящая свадьба меркла в сравнении с ожидающимся бракосочетанием Жюли, что уж говорить об Александре! Хотя, как знать? Женятся не так. Не увозят из дома в тот же день, в своем экипаже, не венчанной.

Но батюшка прав: у богатых свои причуды.

Шурочка молчала, неотрывно глядя в окно. По небу низко ходили тучи, и теперь уж точно собиралась гроза. Первые редкие капли, упавшие на землю, только прибили пыль, а все ожидали ливня. Она смотрела в окно на небо, на степь, но перед глазами ее была одна и та же картина: Серж Соболинский в красном от крови сюртуке, неподвижно лежащий на траве. Алмаз, казалось, жег грудь через футляр и платье.

«Это пройдет, – убеждала она себя. – Не сейчас. После. Пройдет».

Человек, сидевший рядом с ней, тоже молчал. Прошло какое-то время.

– Что вам сказал Василий Игнатьевич? – равнодушно спросила Шурочка.

Граф, кажется, не удивился, что она не назвала помещика Иванцова отцом.

– Он открыл мне тайну вашего рождения, – также безразлично ответил он.

– Так вас не смущает мое происхождение? – невесело усмехнулась она. – А как же общество, которое терпит оригиналов, но не терпит бунтарей? Как же сословные предрассудки?

– Мне теперь это безразлично. Но поговорим об этом после. Мы приехали, Александра Васильевна. – Она словно очнулась, увидев чугунные ворота. Как? Они вернулись в имение графа Ланина? Зачем?