Эллис Питерс - Покаяние брата Кадфаэля

В сумраке нефа двигались лишь едва различимые фигуры служителей храма. Было еще рано, и только алтарные лампады тускло светились, словно маленькие красные язычки, хотя в хоре диакон уже зажег первые свечи, и ровные столбики пламени поднимались в неподвижном воздухе. Перед боковым алтарем, где только что загорелись свечи, стоял молодой человек, вне всякого сомнения, мирянин. Оружия при нем не было, но с пояса свисали две кожаные петли, предназначенные для ножен меча и кинжала, а темный, простого покроя плащ был сшит из добротной шерсти и недурно скроен. Широкоплечий, ладный молодой человек стоял неподвижно, не сводя с алтаря почтительного взора. Не приходилось сомневаться в том, что он молится и молитва его идет из глубины сердца.

Разглядеть лицо стоявшего вполоборота прихожанина Кадфаэль не мог, однако же в этом подбородке, задиристо вздернутом, словно молодой человек беседовал с Богом чуть ли не как с ровней и считал, будто имеет право не только просить, но и требовать помощи в своем деле, монаху почудилось что-то знакомое. Кадфаэль слегка передвинулся, чтобы вглядеться получше, и в этот момент фитилек одной из свечей неожиданно вспыхнул, отчетливо высветив лицо юноши. Тот быстро подправил фитиль, огонек потускнел и выровнялся. Но и за этот краткий миг монах успел отметить четкий профиль с волевым подбородком. Судя по всему, это был юноша благородного происхождения, знающий себе цену.

Когда Кадфаэль шелохнулся, молодой человек уловил его движение и повернулся. Монах увидел по-отрочески округлые щеки, широко раскрытые, уязвимо-бесхитростные глаза, высокий лоб и густую шапку каштановых волос.

Удивленный взгляд скользнул по фигуре монаха, сознавая его присутствие, после чего молодой человек собрался уже вернуться к своей молчаливой беседе с Создателем, но неожиданно замер, а потом обернулся снова. Теперь он простодушно, словно дитя, уставился на монаха, открыл было рот, собираясь что-то сказать, стушевался — видимо, подумал, не обознался ли, — и наконец решился.

— Брат Кадфаэль! Неужто это ты?

Кадфаэль заморгал, вглядываясь до боли в глазах, но юношу не узнал.

— Не может быть, чтобы ты меня забыл, — оживленно воскликнул молодой человек — Ведь это ты доставил меня в Бромфилд. Помнишь, тому уже шесть лет минуло. Тогда еще Оливье приехал за мной и Эрминой. Я с тех пор, ясное дело, изменился, потому как подрос, а вот ты — ни чуточки. Каким был, таким и остался.

В ровном ярком свете горевших между ними свечей, словно туман, рассеялись прошедшие шесть лет. В этом рослом, широкоплечем малом Кадфаэль признал наконец того бойкого мальчугана, которого в студеном декабре встретил в лесу между Стоком и Бромфилдом и вместе с его сестрой препроводил в Глостер. Тринадцатилетний парнишка, как и следовало ожидать, стал за это время сильным, отважным и уверенным в себе молодым человеком. Сейчас ему, наверное, лет девятнадцать.

— Ив! Ив Хьюгонин. А, теперь-то я тебя узнаю… По правде сказать, не так уж сильно ты изменился. Но как тебя сюда занесло? Я думал, ты где-нибудь на западе — в Бристоле или Глостере.

— Я ездил в Норфолк, к графу, по поручению императрицы. Сейчас она направляется в Ковентри, и ей необходимо собрать вокруг себя всех союзников, а Хью Байгод обладает большим влиянием на баронов, чем кто-либо другой.

— Стало быть, и ты собираешься присоединиться к ее свите, — не без удовольствия в голосе отметил монах. — Мы могли бы поехать вместе. Ты один? Если был один, то считай, что уже нашел себе компанию. Рад видеть тебя в добром здравии и хорошем расположении духа. Кстати, я здесь с Хью, и он тоже будет рад с тобой встретиться.

— Но ты-то, брат, ты как здесь оказался? — спросил лучившийся от радости юноша. Он крепко сжимал и тряс обе руки монаха. — В тот-то раз, как я помню, тебя отпустили из обители пользовать больного, но как вышло, что ты едешь на встречу лордов и прелатов? Правда, — добавил юноша с грустной улыбкой, — будь эти вельможи такими же, как ты, у нас было бы больше надежд на согласие. Бог свидетель, я искренне рад тебя видеть, но интересно узнать, как ты ухитрился выбраться в это путешествие.

— Я отпущен из обители до окончания совета, — сказал Кадфаэль.

— Но почему? Насколько я знаю, аббаты не слишком щедры на такие разрешения.

— Отец Радульфус отпустил меня, чтобы я смог разузнать кое-что об одном рыцаре из Фарингдона. Там, куда съедутся принцы, я наверняка хоть что-нибудь да выведаю.

Имени монах не назвал, однако лицо юноши напряглось, вмиг сделавшись серьезным и зрелым. Ив находился в поре цветущей юности, но мужчина уже готов был пробудиться в нем и дожидался лишь того дня, когда сердце молодого человека затронет глубокая и сильная страсть.

— Сдается мне, — сказал он, — что мы с тобой ищем одного и того же человека. Это Оливье Британец, верно? Я знаю, что он был среди защитников Фарингдона, и, как и все, кто с ним знаком, убежден — он никогда не изменил бы своему долгу. Его схватили и держат в неволе неведомо где. В свое время он спас меня, и я перед ним в долгу. К тому же он женат на моей сестре, и она родила ему дитя. Он мне как брат, и даже больше чем брат. Я не буду знать покоя, пока не найду его и не вызволю из плена. Я и расстался-то с ним, лишь когда он отправился в Фарингдон, — продолжал Ив. — Ведь Оливье по доброте душевной держал меня при себе с тех пор, как я стал носить оружие, и мы почитай что не разлучались. Он заменял мне брата и отца, особенно после того, как моя сестра стала его женой. Теперь она с ребенком в Глостере и томится в неведении.

Пожилой монах и юный воин уселись на скамью и предались воспоминаниям. Им было что вспомнить. Тени прошлого словно подступали к ним со всех сторон, оттуда, куда не мог проникнуть тусклый свет маленького фонаря. Ив прилагал все силы к тому, чтобы разыскать старого друга, безвестно пропавшего после падения Фарингдона, и был рад возможности поделиться своими надеждами и тревогами с людьми, которым Оливье был не только знаком, но и дорог. Уж втроем — считая и Хью — всяко можно добиться большего, чем в одиночку.

— Когда Фарингдон был выстроен и укреплен, — рассказывал Ив, — Роберт Глостерский увел оттуда своих людей, оставив крепость на попечение Филиппа. Тот назначил кастеляном Фарингдона Бриана де Сулиса и поставил его во главе сильного гарнизона. Оливье оказался там, да и я наверняка поехал бы с ним, кабы не дела в Глостере. Императрица не отпускала меня от себя, поскольку большая часть ее свиты осталась в Девизесе, и придворных при ней было немного. А потом мы прослышали, что Стефан собрал большое войско и осадил новую твердыню, представлявшую угрозу для Оксфорда и Мэзбери. Затем прошли слухи, будто Филипп шлет к отцу гонца за гонцом, умоляя прислать подкрепление и спасти Фарингдон. Но граф и сам не явился, и не прислал никого. Почему? — Ив недоумевающе покачал головой. — Ума не приложу. Возможно, он захворал, может быть, болен и по сей день. Один Бог знает, в чем там было дело. Граф порой бывает осмотрителен и опаслив, но нельзя же бездействовать в таких обстоятельствах.

— Но, — заметил Хью, — я слышал, что Фарингдон прекрасно укреплен и недостатка в припасах не испытывал. Этот замок мог продержаться и без Роберта. Мой король, при всем моем к нему почтении, не любитель долгих осад, потому как не отличается избытком терпения. Скорее всего, он постоял бы у стен Фарингдона да и двинулся дальше. Чтобы выморить голодом прекрасно снабженный гарнизон, требуется немалое время.

— Может, и так, — уныло согласился Ив. — Пожалуй, что замок был сдан не по необходимости, а по злому умыслу. Возможно, по воле Филиппа, хотя про то ведомо лишь Господу Богу да ему самому. В Фарингдоне Фицроберта не было, это точно, но это еще не значит, что крепость сдали без его ведома. Бриан де Сулис — его ближайший друг и советчик. Как бы то ни было, кастелян и пять капитанов тайком от остальных сговорились с осаждающими. Оставшись без командования, рыцари и сквайры не сумели оказать сопротивления, тем паче что изменники открыли воинам короля ворота. Три десятка молодых людей отказались перейти на сторону Стефана. Их разоружили и раздали приверженцам короля. Некоторых, я знаю, уже освободили за выкуп, но Оливье пропал без следа.

— Это и мы знаем, — промолвил Хью. — Граф Лестер раздобыл полный список пленников. Выкупа за Оливье никто не требовал, и держат его неведомо где.

— Мой дядя Лоран справлялся о нем повсюду, — сказал Ив, — но так ничего и не выведал. А пуститься на поиски сам он не может — староват уже для таких дел, да и нужен в Девизесе, где держит свой двор императрица. Но зато я намерен поднять в Ковентри этот вопрос и перед нею, и перед Стефаном и непременно добьюсь ответа. Они не смогут мне отказать.

Кадфаэль лишь молча покачал головой, чуть ли не умилившись наивному легковерию юноши. Монах-то прекрасно понимал, что ни для короля, ни для императрицы судьба отдельного человека значения не имеет. Но Ив был молод, простодушен, благороден и еще верил в справедливость сильных мира сего. Чистый сердцем, он не познал лжи и коварства, насаждаемых в этом мире нечистым, и ему еще не раз предстояло испытать горькое разочарование.