Елена Ярошенко - Карающий ангел

— Женя, мне страшно вас слушать!

— Ой, не надо! Вы-то, Елена Сергеевна, не из пугливых!

— Вы не верите в Бога? Я поражаюсь, как вы не побоялись взять на себя столько греха?

— Бог и грех — понятия либо для тупых неразвитых крестьян, либо для философствующих, занимающихся богоискательством интеллигентов. Я не отношу себя ни к тем, ни к другим. Есть поступки рациональные и нерациональные. Заботиться о себе и своем будущем — рационально.

— Значит, в своих действиях вы руководствовались исключительно завистью?

— Вы вульгарно трактуете мотивы моих поступков. Зависть — это слишком мелко. Речь идет о справедливом перераспределении между отдельными представителями человечества благ земных. Подчеркиваю, о справедливом! Почему Марии Антоновне все земные блага в нарядных свертках, перевязанных цветными бантиками, были выставлены уже к колыбели? Потому что ее предки уже лет триста, а то и пятьсот назад успели хапнуть денег? И заметьте, никто не интересуется, честным ли путем графы Терские на всех этапах существования своего семейства приращивали богатства! А теперь пришел мой черед кое-что прирастить для себя, изъяв у случайной и недостойной владелицы. Знаете такую революционную песню — «В борьбе обретешь ты право свое…»? Вот я и борюсь за свои права! И не таким идиотским способом, как вы с гусыней Мари. Я пошла другим путем! Вам знакомы труды Маркса?

— Знакомы. И не могу сказать, что я от них в восторге. Я не отношусь к числу поклонников Маркса. Но неужели и вы называете себя марксисткой? При всей неоднозначности его теории, Маркс все же писал о другом.

— Каждый имеет право творчески преломить философские догмы, применяя их на практике.

— Простите, я не имею желания развязывать дискуссию касательно основ марксизма. Лучше ответьте — тогда, в Слепухине, вы пытались убить нас с Марией, испортив тормоза авто?

— Боюсь, я не слишком сильна в технике, и этот опыт нельзя назвать удачным. Лучше использовать проверенный яд, чем возиться с тормозами без гарантии на успех.

— А почему вы позже не повторили попытку? Ведь у вас было много возможностей отравить нас с Марией Антоновной. Вы часто ели за одним столом с нами.

— У меня, видите ли, поменялись планы. На вас я, собственно, и не хотела покушаться, тогда, в автомобиле, вы случайно подвернулись под руку в комплекте с вашей подругой. А потом мне пришла в голову забавная мысль — надо выдать вас замуж за Нафанаила-Мишеля и поживиться еще и вашими деньгами.

— Что за дикая идея? Как вам пришло такое в голову? Допустим, поживиться чужими деньгами вы любите, но путь к моим деньгам вы выбрали неверный. Неужели вы вообразили, что Нафанаил Десницын в качестве мужа мог бы показаться кому-то соблазнительным?

— А почему нет? Вдовы порой готовы выскочить за кого угодно, хоть за черта с рогами. Но Фаня с присущей ему вульгарностью умудрился все испортить. Да, так вот, пока я носилась с этой идеей, мне нужна была и живая Мария Антоновна, ведь находиться в вашем доме и держать, так сказать, руку на пульсе событий я могла только в качестве ее служанки.

— А вы не боитесь суда?

— Честно говоря, не очень. Во-первых, никому не удастся доказать, что я имею отношение хотя бы к половине этих убийств; во-вторых, большую часть сделанного можно свалить на Нафанаила, он теперь оправдаться не сможет; в-третьих, хороший адвокат так распишет мою трагическую жизнь, приведшую меня в сети авантюриста-соблазнителя Десницына, что присяжные будут рыдать и от всего сердца мне сочувствовать; а в-четвертых, женщин вообще не подвергают излишне суровым наказаниям. Террористкам, посягавшим на основы государственной власти, взрывавшим губернаторов, а заодно и пять-шесть случайных жертв, дают лет восемь от силы, а то и меньше. А бедной девушке, которую злодей вынудил стать невольной соучастницей в убийствах, не имеющих особого социального значения, сколько дадут? Ну даже в самом страшном случае, в самом-самом, поеду и я на восемь лет в Сибирь. И что? Знаете такую песню — «Я Сибири, эх, да не страшуся! Сибирь ведь тоже русская земля…». Толковый человек, а особенно женщина, везде сумеет устроиться. Сейчас мне двадцать два года, а через восемь лет будет тридцать. Не такой уж плохой возраст! Так что, господа, до встречи в 1918 году! Еще увидимся!

Не стану разочаровывать Женю и рассказывать ей, что следователь знает о ее делах гораздо больше, чем ей, может быть, хотелось бы. Впрочем, не удивлюсь, если подобную особу и это не пугает…

— Буду за вас молиться, — сказала я. — А сейчас вам пора в арестный дом.

Легонтов снова заткнул Жене рот кляпом. И к лучшему, ибо, послушав ее еще немного, можно было бы разочароваться в основах мироздания.

— Ну что, Елена Сергеевна, к кому ее доставим — к судебному следователю или к полицейскому исправнику?

— Давайте передадим ее в полицию. Следователя тоже стоит наказать за грубость нрава, как вы выражаетесь. Пусть узнает обо всем самым последним. Он это заслужил…

Знакомый саквояж. — Мои драгоценности в платке с каемкой. — Возвращение васильковой папки. — Настоящее завещание. — Деятельность высших сил по наведению порядка в мире смертных. — Перстень на память. — Прогулка в хорошей компании. — «Господин Легонтов всегда к вашим услугам!»

Мы с Легонтовым спустились вниз. Александр Матвеевич открыл огромный несгораемый шкаф, стоявший в его служебном кабинете, и извлек кожаный саквояж. Саквояж был очень похож на тот, что исчез из моего дома вместе с Женей и содержимым моего сейфа.

— Узнаете эту вещицу? — спросил Легонтов. Я кивнула. Александр Матвеевич раскрыл саквояж и извлек из него мои ценные бумаги, мои украшения, завернутые в ситцевый платок с синей каемкой, и васильковую папку, принесенную когда-то Шурой из арбатского писчебумажного магазина «Надежда».

В папке так и лежали все наши тщательно собранные документы о преступлениях компании любителей чужих наследств, а также настоящее, по всем правилам оформленное завещание старой графини Терской, найденное Женей в конторе нотариуса. Наконец-то оно попало в мои руки, и теперь я могу быть спокойна за судьбу моей подруги и ее близких.

Развернув набивной платочек, я, как и обещал Легонтов, увидела свои пропавшие драгоценности, включая бриллиантовую диадему. Как ни странно, все было цело.

— Вы упомянули о крупной сумме денег, которые также были похищены из сейфа, — сказал Легонтов. — Но денег мне обнаружить не удалось — либо наши голубчики успели все потратить, либо где-то припрятали. Связанная мадемуазель не признается. Не пытать же ее — все-таки дама. Так что не взыщите, Елена Сергеевна, денег нет.

— Александр Матвеевич, деньги — не самая страшная потеря, это дело наживное. Вы вернули мне то, что действительно важно было вернуть.

— Строго говоря, этот саквояж со всем содержимым следовало бы передать судебным властям и приобщить к материалам дела в качестве вещественных доказательств. Но по своему опыту знаю, что драгоценности или неименные акции, превратившись в вещественные доказательства, имеют обыкновение к концу процесса растворяться самым магическим образом. Я никогда не следовал букве закона тупо, в этих делах нужен творческий подход. Возьму-ка на себя смелость вернуть ваше достояние непосредственно вам в руки, тем более что я заинтересован прежде всего в соблюдении интересов моей клиентки. Не думаю, что эпизод с очисткой вашего сейфа от ценностей и документов будет фигурировать на суде как значительное преступление, если речь идет о нескольких убийствах и подделке миллионного завещания. Если бы суммировали все сроки наказаний, ваша Дроздова заработала бы лет двести пятьдесят каторжных работ. А так, сколько улик ни предъявляй, небось больше десяти лет молодой девице жалостливые присяжные и судьи все равно не дадут…

— Вы мудрый человек, Александр Матвеевич! Способность прислушаться к тому, что подсказывает житейский опыт, помогает избавиться от некоторых иллюзорных представлений о справедливости. Но все же остается Божий суд, иначе Женя не попалась бы вам в руки и не сидела бы теперь связанная в ожидании переезда в тюремную камеру.

- Елена Сергеевна, я очень высоко оцениваю деятельность Всевышнего по наведению порядка в мире смертных, но не умаляйте и мои скромные заслуги! Было не так-то легко выследить Женю, скрывавшуюся на заброшенной уединенной даче в Сокольниках, и догадаться, что она пытается улизнуть под личиной безобидной старушки.