Игорь Шприц - Каин и Авель

А пока отец с печалью наблюдал за иконописным лицом сына.

— Уезжаешь... — не прося ответа, вымолвил кряжистый Созонов-старший.

— Уезжаю, — просто молвил сын.

— А куда? — не выдержав, спросил отец.

— Правду искать, — так же коротко ответил сын.

— Дома, значитца, для тебя правды нет! — закипая, встал из-за стола Созонов-старший, но сам себя охолонил: не дело расставаться с сыном, ругаясь и матерясь. Не в лесу, чай, с работниками.

— Прощайте, батюшка. — В доме Созоновых по старинке младшие величали старших на «вы». — Простите, если что не так...

— И ты меня прости. — Созонов взял припасенную для такого случая икону со святым Егорием и окрестил ею сына. — Господь с тобой, Егорушка! Помни Спасителя нашего и нас не забывай. Ежели что, мы завсегда ждем тебя дома. Почему в простом платье?

— Так надо. — Созонов-сын трижды поцеловал икону и приложился к отцовской руке. — Я напишу вам из столицы.

— С матерью простись. — Созонов-отец тяжело вздохнул, отвернулся, смахивая непрошеную слезу, и махнул рукой. — Ступай, ступай же!

Акилина Логиновна ждала сына в прихожей, куда служка вынес сундучок с нормальным господским платьем и домашней снедью на неделю пути. Отчего-то Егорушка захотел ехать в столицу под видом извозчика, взял для этого из отцовской конюшни неказистого, но самого крепкого конька, самые добротные санки и приоделся точно извозчик-ванька — в армяк, подпоясанный широким кушаком, ватную шапку-цилиндр и теплые валяные сапоги с красными калошами.

Она уже давно не понимала того, что говорил и делал сын, — его убеждения находились далеко вне ее маленького и добротного мирка. Одно она знала точно: ее Егорушка — самый добрый и честный сын на свете. И что бы ни говорили вокруг злые люди, все было неправдой. Правду знало ее сердце, а материнское сердце не обманешь.

Вот и сейчас ее кинуло в жар от мысли, что видит сына в последний раз. Тихо заплакав горючими слезами, она припала к Егоровой груди, вцепилась в армяк и запричитала:

— Не пущу! Не пущу!

Егор осторожно высвобождал одежду из рук матери, но, отняв одну руку, она еще крепче цеплялась второй. Казалось, что восьмирукая индийская богиня ожила в простой вятской женщине.

— Не пущу... — всхлипнула мать в последний раз и отпустила.

Егор поцеловал мать в знакомый до морщинок высокий лоб, в закрытые веки, из-под которых соленым ручейком сочились слезы, и быстро вышел.

Конек уже бил копытами, чуя длинный веселый путь. Светило солнце, снег был утоптан и тверд, дорога укатана. Погрузили сундучок. Егор Созонов перекрестился на ближайшую маковку церкви Варвары-мученицы, вскочил на облучок и лихо, почти по-настоящему взмахнул кнутиком.

— Пошел! — крикнул он коньку.

Тот удивился незнакомому голосу, но пошел и взял бойко. Чуть кренясь на повороте, санки выскочили за родные ворота и покатились к тракту.

Созонов укутался в чистый, свежий тулуп и радостно засмеялся — так хорошо и морозно было на дороге, так резво бежал застоявшийся за зиму сытый конек. Господи, ну что за прелесть эта простая трудовая жизнь!

Дуся была хорошей, веселой сучкой и, как всякая собачья девочка, все схватывала на лету — и кусочки хлеба, и следопытскую науку. Она еще не настолько повзрослела, чтобы отказаться от игр и искать себе суженого. Весь окружающий мир Дуся воспринимала как один большой праздник, в котором главным затейником был ее Хозяин и Вожак — Иван Карлович Берг.

Оный молодой военный человек, волей судьбы и силой обстоятельств так же, как и Дуся, не помышлявший о женитьбе, отдался дрессуре полностью. Он был увлекающейся натурой и все в жизни старался делать по-немецки основательно и педантично. Единственной процедурой, которой он противился всей душой, было купирование Дусиных ушей и хвоста.

Нежное сердце Берга отказывалось верить в необходимость сей зверской операции, но ревнители породы были неумолимы: с целыми ушами и хвостом доступ в высший добермановский свет для Дуси был бы закрыт навсегда. И Берг дал согласие.

Процедуру эту Дуся перенесла много легче Берга, на третий день все уже позабыла и весело скакала вокруг умиляющегося хозяина. В таком виде Берг привел ее на службу — пусть привыкает к атмосфере Департамента, где ей наверняка предстоит прославить себя и своего дрессировщика.

Путиловский в душе был котофилом (Макс успел приручить его), приходу Дуси он обрадовался несколько формально, погладил собаку (Макс потом два дня на него дулся), скормил ей крыловский кусочек сыру и просмотрел все фокусы, которыми к тому времени овладела гениальная псина: апорт, стояние и лежание по команде.

Медянников по своей крестьянской натуре к собакам, особливо к ученым и городским, относился как к пустому месту: никакой пользы — ни мяса, ни шерсти, чистый пустобрех. К тому же при своих ночных сыщицких вылазках он был часто собаками атакован и травмирован. Пришлось ему завести у себя в кармане пачку нюхательного табаку — кидать озверевшему псу в мордуленцию. Средство это выручало Медянникова неоднократно, вот и на сей раз Евграфий Петрович при виде Дуси предусмотрительно сунул руку в карман.

Но Дуся, уловив от хозяина токи расположения, прыгнула Медянникову на грудь и облизала все его непривычное к женской ласке лицо, чем покорила одинокого вдовца раз и навсегда. Отныне ей было разрешено вторгаться в медян-никовскую частную жизнь и творить там радость пополам с короткой шерстью, оставляемой на сюртуке. Эту шерсть Медянников собирал и подсовывал канарейкам, а те употребляли ее при строительстве гнезд, что служило на пользу птенцам. Вот так в природе воцаряется мир и согласие.

Сейчас Дуся полностью отдавалась новой игре. Берг, одетый перед сном фривольно, в галифе и одну лишь белую рубашку, прятал в разные места кусочек динамита, изъятого из раскрытой подпольной лаборатории. Без взрывателей динамит был безвреден, как простая глина. Да и выглядел он подобным же образом.

Берг спрятал коробочку с динамитом в шкаф, в карман парадной шинели. Затем он вхолостую посетил еще несколько квартирных мест. Дуся, склонив коричневую голову, смотрела на все это внимательными шоколадными глазами. Наконец Берг сунул ей под нос ладонь, пропахшую эсеровским запахом, и скомандовал:

— Ищи! Ищи!

Дуся радостно вскочила с места и стала, пользуясь верховым чутьем, вроде бы беспорядочно метаться по комнате. Но в ее метании прослеживалась определенная система: она посещала все места, обозначенные Бергом. Обежав все по первому разу, Дуся встала посреди комнаты, затем, приняв решение, ринулась в шкаф и схватилась зубами за карман шинели, но сделала это по-женски нежно, дабы не порвать сукно. После чего села рядом с шинелью и стала облаивать схрон, искоса поглядывая на Берга.

— Ай Дуся, ай молодчина! Получилось!

Берг стал целовать тонкую Дусину морду, а Божья тварь стала лизать Берга. Это называется взаимной любовью. Многие одинокие люди, отчаявшись найти таковую в жизни человеческой, посему и становятся собачниками — там такая любовь цветет пышным платоническим цветом.

Дойдя до экстаза, Берг схватил Дусю на руки и от избытка чувств стал с ней вальсировать, точно юнкер с барышней на выпускном балу в Смольном институте благородных девиц собачьего происхождения. В конце концов, своей родословной Дуся утерла бы морду многим девицам из упомянутого учреждения. А уж сообразительностью так однозначно!

И как всегда в моменты наивысшего счастья, раздался громкий стук в двери, сопровождаемый истошным воплем: «Откройте, полиция!»

Берг крику удивился, Дуся выскочила из его объятий и с громким лаем кинулась к двери, чем обрадовала своего хозяина еще раз: растет отличная охранница!

Охраняемый отворил дверь и пригласил невидимого в тени служителя закона:

— Входите! Дуся, фу!

На пороге, точно медведь из берлоги, возник улыбающийся Медянников. Радостная Дуся стала прыгать на его богатырскую грудь, между прыжками успевая длинным языком обработать всю широкую физиономию нежданного гостя.

— Собирайся, Иван Карлович. «Арсенал» взорвался!

— Весь? — Казалось, Берг ничуть не удивлен тем фактом, что крупнейший в столице оружейный завод исчез с лица земли. Он, Берг, в отличие от «Арсенала» всегда был готов к взрывам и пожарам, равно как и они были готовы к появлению Берга. — Почему я тогда не слышал взрыва?

— Непонятная вещь: там какая-то соль взорвалась, которая взрываться не должна.

— Бертолетова? — деловито уточнил Берг, натягивая сапоги.

Дуся, чувствуя нежданную прогулку, всячески ему в этом деле мешала.

— Ваня, я в этом не силен. Поэтому за тобой и прислали.

Берг по-военному быстро оделся, взялся за Дусин ошейник, и тут ему в голову пришла блестящая местами мысль продемонстрировать Ев-графию Петровичу новообретенную собачью профессию. Гениально!