Весь мир театр (СИ) - Воля Олег

Мансарда была также захламлена бумагами, как и первый этаж. У единственного окна, пропускающего солнечный свет в эту комнату, стояли стол и кресло, в котором, сгорбившись, сидел старик и монотонными движениями заострял булавки. Напротив него сидели двое внуков и выполняли другие не менее рутинные и монотонные операции по резке проволоки и формированию головки.

– Мистер Флетчер! – крикнул Генри, памятуя о его глухоте. Старик разогнулся и, подслеповато щурясь, взглянул на вошедших.

– А… Малыш Генри, – беззубо прошамкал старик, – здравствуй, мальчик, здравствуй. А это кто с тобой? Букинист достал слуховой рожок и приставил его к уху.

– Знакомьтесь, это Роберт Паркер, мой приятель!

– Здравствуйте, Роберт.

– Шдраштвуйте, шэр. Школько же у ваш книг!

– Да уж, изрядно. И заметьте, каких! – самодовольно улыбнулся старик. – Что же привело вас ко мне?

– Мистер Флетчер, – заговорил Генри, – мне нужна ваша помощь. Вы же знаете все о гербах и их владельцах, а нам с другом как раз надо узнать, кому принадлежал герб на карете, которая подвозила нашего общего знакомого к театру.

Генри решил не вдаваться в подробности и даже не стал сообщать о смерти своего деда, чтобы не спровоцировать у Флетчера тяжелый приступ любопытства. Ибо, удовлетворяя его, можно было потратить много часов, а терять на это время было жалко. Мысленно дав себе обещание зайти к букинисту как-нибудь в другой раз, Генри поспешил направить разговор в деловое русло.

– Мой друг видел эту карету, но весь герб не запомнил. Может, вы по элементам сможете отгадать, чей он?

Паркер закивал, подтверждая слова Генри.

– Хм… Отгадать? Это удел цыганок – гадать… Ну что ж. Давайте попробуем разобраться, – кивнул старик и обратился к пацанам, отвлекшимся от работы: – Идите отдохните пока и поешьте, если мать уже сготовила.

После того, как ребятня ускакала вниз по лестнице, старик снова обратил свое внимание на посетителей.

– Вспоминай, корона на гербе была?

Билетер кивнул.

– Графская или баронская?

– Не знаю, – пожал плечами тот. Старик недовольно поморщился.

– Девиз вспомнить можешь?

– Там вроде не по-английски было, – удрученно пожал плечами билетер, потом просиял. – Но одно слово я там точно прочитал: ПЕНС.

– Что? Какой пенс?! – удивился старик. – В Англии нет ни одного герба, в девизе которого было бы упоминание…

Он резко замолчал, пожевал губами и повелительно произнес, обращаясь к Генри:

– Подай-ка мне вон тот альбом.

Генри повиновался и положил на колени старика пухлую папку с листами. Увидев, что старческие пальцы букиниста не справляются с узлами, он сам развязал тесемки на папке и откинул толстую картонную крышку.

Флетчер кивнул в знак благодарности и, перелистнув содержимое папки, вытащил лист.

– Смотри сюда, – обратился он к Паркеру. – Этот «пенс» ты видел на гербе?

Роберт привстал, взглянул на лист и согласно закивал.

– Да. Да. Именно так и было напишано.

Старик залился кашляющим смехом:

– Балда ты. Это же девиз ордена Подвязки. «Honi soit qui mal y pense», то есть «Да стыдится тот, кто подумает об этом дурно».

Роберт смущенно пожал плечами. Он, конечно, знал об ордене, но без таких подробностей. Старик же заметно оживился:

– Ну что же, теперь вычислить владельца герба будет намного проще. Их по статуту ордена не может быть больше двадцати четырех, из которых, как правило, половина – это иностранные монархи. Давай, вспоминай рисунок герба.

– Да карета-то гряшью была шабрышгана, – начал ныть Роберт. – Я толком нишего и не разглядел.

Старик хлопнул ладонью по папке на коленях, подняв облако пыли, и строго сказал:

– Не юли. Вспоминай, сколько полей было на щите? Одно, четыре или больше? Давай. Давай, напряги мозги.

Роберт прикрыл глаза, вспоминая, и шепеляво начал перечислять:

– Ну, полей было много. Больше шетырех, и все пешрые, как лошкуты на одеяле.

Старик поморщился.

– Значит, не граф Сассекс и не граф Дорсет. А я на них сразу подумал. Первый покровительствует одной труппе, а второй драмы пишет. Но нет так нет.

Старик поворошил бумаги и вытащил один из листов.

– Роберт Деверё, второй граф Эссекс. Фаворит королевы. Тоже охоч до театров, – старик протянул лист. – Этот герб?

Роберт неуверенно пожал плечами.

– Вроде не похош.

Старик пошебуршил в папке, вытащил ещё два листа и тоже протянул их Роберту, сопровождая каждый из них комментарием:

– Первый – Джордж Клиффорд, граф Камберленд. Чемпион королевы на турнирах. Один из членов правления Ост-Индской компании. Человек, далекий от театров, но он хотя бы сейчас при дворе. А второй герб принадлежит Гилберту Тэлботу, седьмому графу Шрусбери. Назначен королевой лордом-лейтенантом графства Дербишир и торчит там безвылазно, насколько мне известно…

Рассуждения старика прервало восклицание Роберта:

– Этот! Богом клянушь. Именно этот герб был на карете. Я этих двух одинаковых львов на щите шапомнил.

Генри выхватил лист из рук приятеля и всмотрелся. Действительно, рисунок герба был пестрым как лоскутное одеяло. Щит был разделен на двенадцать полей, и первые два поля в верхнем ряду содержали изображения золотого геральдического льва на красном и лазурном поле.

Джейкоб Флетчер почесал лысую макушку и задумчиво произнес:

– Ну, кроме самого графа Тэлбота, на этот герб имеет право и его мачеха Элизабет Тэлбот, графиня Шрусбери. Которую все знают как Бесс из Хардвика. Она у королевы лучшая подружка. Богата как Крез. Четыре раза была замужем и каждый раз от покойных супругов получала крупное состояние. Первый раз вышла замуж в возрасте двенадцати лет за сына землевладельца по соседству. Тот помер, даже не совершив консуммации. Тем не менее в ее пользу отсудили треть состояния. Потом она соблазнила своими цветущими формами Уильяма Кавендиша, казначея королевской палаты. Именно этот говнюк подгреб под себя земли и постройки моего колледжа. Он вообще сильно обогатился на конфискациях церковных земель и имущества. Но на тот свет с собой ничего не унес, и все прибрала к рукам Бесс. Но вдовствовала она недолго и через полтора-два года снова вышла замуж за сэра Уильяма Сент-Лоу, лейтенанта гвардии Елизаветы и главного дворецкого при королевском дворе. Но опять брак был недолгим. Того, говорят, отравил собственный брат, хотя дело там темное… В общем, осталась тридцатилетняя Бесс самой богатой вдовой Англии.

Генри насторожился при упоминании про отравление. Это лыко тоже было в строку. А букинист меж тем продолжал:

– Несмотря на несколько беременностей, она оставалась очень хороша собой. Так что не удивительно, что за ней толпой кобели бегали. И она-таки вышла замуж четвертый раз – за графа Шрусбери, и прожили они вместе тридцать лет. А три года назад она стала вдовствующей графиней Шрусбери. Так что карета, скорее всего, из её конюшен.

Генри внутренне возликовал. Женский след в деле был им ожидаем, а социальное положение и возраст этой женщины только усиливали подозрения.

– Значит, ей сейчас около шестидесяти лет? – уточнил он.

– Ага, – кивнул старик. – Но она не такая развалина, как я. И, говорят, до сих пор пользуется молодыми постельными грелками.

Старик захихикал и закашлялся. А подозрения Генри после его слов превратились в уверенность.

– Мистер Флетчер, а где живет эта Бесс из Хардвика?

– Домов-то у неё в Лондоне хватает, но, скорее всего, она безотлучно при королеве находится. Так что если она тебе нужна, ищи её в Хэмптон-Корт.

Конюший графини Шрусбери одним свои видом внушал уважение. Высокий, широкоплечий, с огромными сильными ручищами. На его фоне Генри сам себе казался сопляком. Впрочем, таким он казался и самому конюшему, так что тот ни на мгновение не усомнился, что Генри – посыльный от Саттона.

Ещё по пути в Хемптон-Корт Генри решил использовать имя Саттона как пробирный камень для определения лиц, замешанных в преступление. Ибо не замешанным было глубоко наплевать на существование какого-то актера, и они не должны были знать о его смерти. Именно таким несведущим оказался конюший графини. Генри Рэй передал привет от Саттона и извинился за то, что не тот не смог прибыть вчера. Генри брякнул это наугад, и, убедившись, что не ошибся, принялся развивать тему далее.