Энн Перри - Предательство по любви

Бледность Дамарис приобрела сероватый оттенок, и лицо ее словно сморщилось.

– Я не могу вам сказать. Это… это убьет Певерелла. – Она метнула взгляд на Эстер. – Нет. Нет, клянусь вам, это не то, что вы думаете.

– Вам никто не поверит, – тихо сказала мисс Лэттерли, хотя сама уже прониклась к ней доверием. – Что еще это могло быть?

Миссис Эрскин уронила голову на руки и еле слышно заговорила, периодически всхлипывая:

– Когда я была моложе и еще не повстречала Пева, я влюбилась в одного человека. Сперва я любила его… целомудренно. Потом… полагая, что теряю его, полюбила безумно… по крайней мере, мне так казалось. А после…

– Вы вступили с ним в интимную связь, – отчетливо произнесла Эстер. Она не была шокирована. Возможно, на месте этой женщины она поступила бы точно так же. Даже не обладая эффектной внешностью Дамарис, мисс Лэттерли уже успела испытать на себе чары любви.

– Да. – Миссис Эрскин задохнулась. – Я не думала… что все так закончится.

Эстер ждала. Похоже, ей еще многое предстояло услышать.

Кое-как справившись с собственным голосом, Дамарис продолжила:

– Я узнала, что у меня будет ребенок. И мне помог Таддеуш. Я как раз это имела в виду, когда упоминала о его отзывчивости. Я и не представляла, что мама в курсе… Брат предложил мне на время уехать и после родов отдать ребенка в хорошие руки. Это был мальчик. Я видела его всего один раз. Такой хорошенький… – Она не смогла удержаться от слез, и тело ее сотрясли рыдания.

Мисс Лэттерли тоже соскользнула на пол и обняла руками вздрагивающие плечи Дамарис. Наконец та слегка успокоилась, и Эстер повторила вопрос:

– Так что вы узнали тем вечером?

– Я узнала, где мой сын был все это время. – Красавица всхлипнула и села прямо, доставая носовой платок – крохотный клочок кружевной ткани, ровным счетом ни на что не пригодный.

Ее гостья поднялась с пола, прошла в гардеробную и, взяв кусок мягкого льняного полотна, молча вручила его Дамарис.

– Ну? – спросила она через некоторое время.

– Спасибо. – Ее собеседница по-прежнему сидела на полу. – Я узнала, где он. Я узнала, что сделал Таддеуш. Кому он его… отдал.

Эстер опустилась в кресло, не проронив ни слова.

– Фэрнивелам, – жалко улыбнувшись, продолжала миссис Эрскин. – Валентайн Фэрнивел – мой сын. Я поняла это, как только его увидела. Ведь я помнила его совсем маленьким ребенком, так как почти не бывала в доме Фэрнивелов из-за того, что недолюбливала Луизу. И даже если бывала, Валентайн все равно в это время находился в школе. А в этот раз он был дома после кори. Я встретилась с ним… – Женщина глубоко и прерывисто вздохнула. – Он так изменился и теперь как две капли воды похож на своего отца в юности…

– На своего отца? – Мисс Лэттерли напрягла память. Валентайн и в самом деле кого-то напоминал ей, но кого?

– Чарльз Харгрейв, – тихо сказала Дамарис, и Эстер словно прозрела. Ну конечно: глаза, рост, размах плеч, манера держаться…

И тут же другая ужасная мысль пришла ей вголову.

– Но почему вас так убило это открытие? Вы же были не просто потрясены, а именно убиты! Почему? Даже если бы Певерелл узнал, что Валентайн – сын доктора Харгрейва, он бы не связал это с вами…

Миссис Эрскин прикрыла глаза. Голос ее вновь был исполнен боли:

– Я не знала, что Таддеуш растлил Кассиана, поверьте, не знала. Но я знала, что папа растлил самого Таддеуша, когда тот был ребенком. Я видела это по его глазам. В них были страх, смущение, боль и тайное удовольствие. К сожалению, с Кассианом я тоже виделась редко. А о брате я все знала еще и потому, что… сама однажды увидела это.

Эстер хотелось сказать ей что-нибудь, но она не находила слов.

Дамарис зажмурилась:

– А теперь – то же самое выражение в глазах Валентайна, – сдавленно проговорила она. – Я поняла – его тоже растлили. Решила, что это Максим, и возненавидела его до такой степени, что готова была убить. Но мне и в голову не приходило, что и Таддеуш тоже… О господи! Бедная Алекс… Неудивительно, что она убила его. Я бы сделала то же самое на ее месте. Знай я точно, что это он растлил Валентайна… Но я не знала; думала, этим грешат только родные отцы… – Она хрипловато, почти истерически засмеялась. – Я так же виновна, как и Александра, если не в поступках, то в намерениях. Меня остановила только нерешительность – только это…

– Многие из нас невинны лишь потому, что не представилось возможности совершить преступление, – мягко сказала мисс Лэттерли. – Не корите себя. Вы сами не знаете, решились бы или нет, будь у вас такой шанс.

– Решилась бы, – без колебаний ответила красавица, а затем посмотрела на Эстер. – Что мы можем сделать для Алекс? Будет чудовищно, если они повесят ее! Любая мать поступила бы точно так же.

– Засвидетельствуйте это, – незамедлительно ответила женщина. – Расскажите всю правду. Мы должны убедить присяжных, что она защищала своего ребенка.

Дамарис отвернулась. Глаза ее были полны слез.

– Но мне придется рассказать про Валентайна! – воскликнула она. – А Певереллу ничего не известно. Пожалуйста…

– Скажите ему сами, – вполголоса проговорила Эстер. – Он любит вас и знает о вашей любви к нему.

– Но мужчины злопамятны, они не прощают таких вещей… – В голосе миссис Эрскин снова зазвучало отчаяние.

Мисс Лэттерли же молила Бога, чтобы ее муж оказался в этой истории ни при чем.

– Певерелл – не просто мужчина, – задыхаясь, сказала она. – Не судите о нем, как обо всех прочих. Дайте ему возможность проявить великодушие. – Женщина говорила, не веря себе самой. – Дайте ему возможность простить вас, любить вас такой, какая вы есть, а не такой, какой вы хотели бы казаться.

– Вы думаете, он поймет?

– Ради бога, попытайтесь!

– Если не поймет, я его потеряю!

– А если вы солжете, Александра потеряет жизнь. Что бы об этом сказал Певерелл?

– Хорошо. – Дамарис медленно поднялась. – Я должна открыться ему. Видит бог, я не хотела. А Чарльз… Как мне смотреть ему в глаза? Я знаю. Не повторяйте, я все знаю сама. Я должна сказать Певу. Другого пути нет.

– Конечно. – Эстер ободряюще коснулась руки собеседницы. – Простите, но у меня тоже не было выбора.

– И это я знаю, – ответила та с вымученной улыбкой. – Только постарайтесь спасти Алекс. Мне бы не хотелось жертвовать всем впустую.

– Я сделаю все, что смогу. Все, что смогу. Обещаю.

Александра с бледным, застывшим лицом сидела на деревянной скамье в тесной камере. Ее измождение достигло предела. Под глазами залегли тени от бессонницы. Несчастная исхудала еще сильнее, а ее волосы окончательно утратили блеск.

– Я больше не могу, – устало сказала она. – Я не вижу в этом смысла. Это только повредит Кассиану – ужасно повредит. – Она глубоко вздохнула; поднялась и опустилась на груди ткань ее серой тюремной блузы. – Мне не поверят. Да и с чего бы? Никаких доказательств нет и быть не может. Как вообще можно такое доказать? Люди занимаются этим тайно, так, чтобы никто не узнал.

– Вы же узнали, – тихо напомнил ей Рэтбоун. Он сидел напротив, пристально глядя на свою подопечную.

Она горько улыбнулась.

– И кто мне поверит?

– Я не это имел в виду, – терпеливо объяснил адвокат. – Если узнали вы, значит, могли узнать и другие. Таддеуш сам был растлен, будучи ребенком.

Миссис Карлайон вскинула голову, и Оливер увидел в ее глазах удивление и жалость.

– В первый раз слышите? – Он сочувственно посмотрел на нее. – Я, признаться, думал иначе.

– Простите, – прошептала женщина. – Но если он сам… как же он мог потом… собственного сына! – Лицо ее выразило смятение и боль. – Не понимаю.

– Я тоже, – просто ответил Рэтбоун. – Поскольку мне это незнакомо. Но кое-что я могу представить. – Он замолчал, не уверенный, слушает ли его Александра.

– Да? – тихо спросила она.

– Вообразите, сколько ему самому пришлось выстрадать. Вся его жизнь была полна стыда и страха перед разоблачением. Но та непреодолимая потребность, которая заставила его растлить собственного ребенка…

– Прекратите! – потребовала заключенная, вновь вскидывая глаза. – Я и так казню себя ежеминутно. Вы что же думаете, мне легко было на это решиться? – Голос ее сорвался. – Я чуть не сошла с ума, отыскивая другой выход. Я умоляла его остановиться, отправить Кассиана в пансион, удалить его из дома. Предлагала ночами делать со мной все, что ему захочется! – Александра устремила на Рэтбоуна невидящие глаза. – Я любила его. Не скажу, что страстно, но все-таки любила. Он – отец моих детей, и я клялась ему в верности до смерти. Вряд ли он сам когда-нибудь любил меня, но он хотя бы давал мне что мог.

Она сжалась на скамье и закрыла лицо ладонями.

– Вы что же думаете, я не вижу во сне его распростертое на полу тело? Он мне снится все время. Стоит мне закрыть глаза, и снова начинается этот кошмар. Я просыпаюсь в холодном поту. Ужасаюсь, что Бог не простит меня, что я погубила свою душу навеки. – Она совсем сникла. – Но я не могла допустить, чтобы это продолжалось. Я видела, как меняется Кассиан. Вместе с невинностью он утратил веселый нрав, стал скрытным. Начал бояться меня – меня! Он никому больше не верил, постоянно лгал, пугался людей. И еще в нем проявилась… тайная радость греха. Но он кричал по ночам, свертывался в калачик – и плакал. Я должна была положить этому конец!