Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе

Я указал в том направлении, куда пошел Анакрит, намекая на срочные дела в другом месте. Камилл попросил меня остаться с Еленой, пока он будет искать повозку, и умчался прочь.

Мы с ней стояли в одном из таких широких коридоров дворца, что они сами по себе были почти целыми комнатами, а мимо нас тудасюда проходили разные служащие. Я не собирался прекращать наши нежные отношения под безвкусной роскошью приемной Нерона, так что я вел себя грубо и ничего не говорил.

— Ты знаешь! — спокойно обвинила меня Елена, все еще глядя на своего отца, который находился за пределами слышимости.

— Даже если и знаю, то не имею права сказать.

Она посмотрела на меня таким взглядом, от которого у дикобраза отсохли бы иголки.

Пока эта тема медленно таяла между нами, я наслаждался тем, что рассматривал Елену. Громоздкие складки ее столы, какую обычно носили почтенные женщины, только подчеркивали нежные формы, которые они должны были скрывать и которые, как совершенно неожиданно оказалось двумя неделями ранее, принадлежали мне. Встреча с ней этим вечером окутала меня знакомым чувством, что мы оба знали друг друга лучше, чем когданибудь узнаем когото другого — хотя никто из нас пока не разгадал и половины всего…

— Такой ты мне нравишься, — поддразнил я. — Большие карие глаза и пылающее возмущение!

— Избавь меня от этого постыдного диалога! Я полагала, — напряженным голосом сообщила мне ее светлость, — что мы могли бы увидеться и раньше.

В общественных местах у Елены был прелестный осторожный взгляд, от которого мне всегда хотелось подойти поближе, чтобы защитить ее. Одним пальцем я очень нежно провел от мягкой ямочки на ее виске до прекрасного контура подбородка. Она с таким упрямством позволила мне это сделать, что говорило о ее полном безразличии, но под моим прикосновением ее щека побледнела.

— Я думал о тебе, Елена.

— Думал о том, чтобы бросить меня? — Мне потребовалось десять дней, чтобы принять решение больше с ней не встречаться — и десять секунд, чтобы решить не расставаться. — О, я знаю! — гневно продолжила она. — Сейчас май. Тогда был апрель. Я была девушкой последнего приключения месяца! Все, чего ты хотел…

— Ты чертовски хорошо знаешь, чего я хотел! — вмешался я. — Это еще одно, чего я не могу тебе сказать, — продолжил я чуть тише. — Но поверьте мне, госпожа, я был очень высокого мнения о вас.

— А теперь ты забыл, — резко отпарировала Елена. — Или, по крайней мере, хочешь, чтобы я забыла…

Как раз в тот момент, когда я собирался продемонстрировать, как хорошо я помню и как не хочу, чтобы ктонибудь из нас забыл, яркая фигура ее великого отца снова появилась в поле зрения.

— Я приду к тебе, — вполголоса пообещал я Елене. — Мне нужно кое о чем поговорить…

— О, есть вещи, которые ты можешь нам сказать? — Она намеренно дала своему отцу услышать это. Камилл, должно быть, видел, что мы ссорились, и к этому факту отнесся с нервной скромностью, и это противоречило его истинному характеру. Когда требовали обстоятельства, он был довольно волевым человеком.

Прежде чем Елена смогла опередить меня, я сказал ему:

— О душе вашего брата позаботились с должным почтением. Если подземное царство на самом деле существует, то он валяется на травке в Гадесе и бросает палки Церберу. Не спрашивайте, откуда я это знаю.

Он воспринял это легче, чем Елена. Я коротко попрощался с ними, дав понять, что мне нужно работать.

Я вновь присоединился к Анакриту, и мы стали ожидать своей очереди у дверей императорского зала с сильным напряжением, от которого почти никто не может избавиться перед посещением такой важной особы; его расположение к нам может легко измениться. Анакрит ковырялся ногтем между зубами. Я был подавлен. Я нравился Веспасиану. Обычно он выражал это тем, что давал мне невыполнимые задания, за которые я едва чтото получал.

Нас вызвали. Управляющие императорским двором шарахались от нас, словно мы были покрыты язвами от какойто восточной болезни.

Веспасиан был не одним из тех высоких аристократов с длинной шеей, а дородным бывшим военачальником. Его роскошная пурпурная туника сидела на нем так же просто, как коричневая деревенская шерстяная одежда. У него была репутация человека, который боролся за возможность давать закладные и кредиты, но он любил рисоваться в роли императора, берясь за работу с такой хваткой, которую не показывал ни один из его предшественников со времен Августа.

— Сюда приходил Камилл Вер! — воскликнул он, обращаясь ко мне. — И эта его дочь! — У императора был раздраженный тон. Он знал о моей связи с этой девушкой и не одобрял ее. — Я ответил, что мне нечего им сказать.

— И я тоже! — печально уверил я его.

Император уставился на меня так, словно я был виноват, что мы попали в это затруднительное положение, но потом успокоился.

— Что доложите?

Изысканное удовольствие приврать господину мира я оставил Анакриту.

— Дела продвигаются, император! — Он казался таким способным, что все мои внутренности протестовали.

— Уже нашли какиенибудь доказательства? — прогремел Веспасиан.

— На Пертинакса Марцелла донесла его бывшая жена…

Я был в ярости, слыша, как Анакрит раскрыл мою информацию о Елене, но император подскочил первым.

— Не вмешивай в это девочку Камилла! — Я не сказал Анакриту, что Веспасиан и отец Елены были в дружеских отношениях; он не спрашивал.

— Очень хорошо, император, — шпион заговорил более подходящим тоном. — После Нерона новые императоры менялись, словно игральные кости; мне кажется, эти заблудшие души недооценили вашу выдержку…

— Им нужен сноб с великими предками! — язвительно усмехнулся Веспасиан. Он славился своей приземленностью.

— И с несколькими приступами сумасшествия, — прошептал я, — чтобы завоевать доверие Сената! — Веспасиан сжал губы. Как большинство людей, он думал, что моя страсть к республике была признаком съехавших мозгов. Мы все какоето время неловко молчали.

В конце концов, император заметил:

— Чего я не прощу, так того факта, что эти предатели пытались соблазнить моего младшего сына! — Трудно было представить, как серьезные противники пытались превратить молодого Домициана в императорскую марионетку; однако Домициану, у которого был знаменитый и зрелый старший брат, узурпировать естественный порядок всегда казалось блестящей идеей. Ему было двадцать лет: это уже десятилетия потрясений.

Мы с Анакритом уставились в пол. Он был выполнен с хорошим вкусом: Александрийская мозаика — большой, рельефный, витой узор черного и кремового оттенков.

— Вы не можете обвинять меня за то, что я защищаю самого себя! — настаивал любящий отец.

Мы угрюмо покачали головами. Он знал, что мы оба считали Домициана отвратительным человеком. Старик сдерживался. Ни Веспасиан, ни его первый сын Тит никогда публично не критиковали Домициана, кроме как недовольным взглядом — хотя мне кажется, что за закрытыми дверями они откровенно задавали ему хорошую трепку.

Атий Пертинакс был заодно с драгоценным сыном императора, вот почему Анакрит доставал свои бумаги серебряными щипцами. Если мы найдем какоенибудь доказательство против его мальчика, Веспасиан захочет его уничтожить.

— Так! — воскликнул он, устав от размышлений. — Заговор раскрыт: забудьте о нем. — Тон разговора изменился. — Рим повязан со мной! Мой предшественник любезно ушел в отставку…

Это один взгляд на происходящее. Последний император Вителлий был убит толпой на форуме, легионы капитулировали. Его сын был еще младенцем, а дочь Веспасиан быстро выдал замуж с огромным приданым, что на много лет привязало к ней мужа, который будет благодарно подсчитывать богатство.

Веспасиан злобно оскалил зубы и продолжил:

— Изза этого фиаско у меня в Сенате осталось четыре пустых места. Правила ясны: сенаторы должны находиться в Риме! Фауст Ферентин уплыл распивать вино с какойто старой теткой в Ликию. Я послал ему разрешение, из уважения к тетушке… — Не нужно думать, что уважение к пожилым дамам говорило о мягкости Веспасиана; под отзывчивой внешностью угрожающе ворчала стальная воля. — Трое других клоунов скрываются за городом. Гордиан и его брат Лонгин ускакали к жрецам на побережье подальше отсюда, а Ауфидий Крисп греется на солнышке на судне в заливе Неаполя. Если ктонибудь желает отметить мое вступление в должность уходом со службы, — объявил Веспасиан, — то я не возражаю. Но сенаторы должны отвечать за себя! Курция Лонгина я попросил вернуться в Рим, чтобы дать мне объяснения, после чего, полагаю, я буду обязан сделать ему одолжение, которое он не сможет забыть… — Похоже на секретную дворцовую кодовую фразу, значения которой мне никогда не объясняли. — Он на ночь останется со жрецами в храме Геркулеса Гадитанского, а завтра его допросят. Анакрит, я хочу, чтобы ты был там…