Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант

– Я хотел сказать тебе, что после того, ну, увиденного мной в ее доме, я… не хотел бы заниматься этой барышней, которая у мужчин того… В общем, ты понимаешь.

– Конечно… Если бы она занималась такими вещами не со стариком, а с тобой, то тогда было бы совсем другое дело, верно? – посмотрел Сева на Африканыча.

– Верно, – почти с вызовом ответил Неофитов.

Долгоруков посмотрел на Неофитова и едва покачал головой…

Сколько они знают друг друга? Лет пятнадцать? Больше?

Они познакомились в одна тысяча восемьсот семьдесят втором году. К этому времени клуб «Червонные валеты» существовал уже пять лет, и о нем в Москве были хорошо наслышаны. Основали знаменитый клуб купеческий сын Кеша Симонов, профессиональный карточный игрок Огонь-Догановский, помещик из Нижнего Новгорода многоженец де Массари, самочинно присвоивший себе титул графа сын тайного советника Давыдовский, отпрыск генерала от артиллерии Шпейер и четыре юных прожигателя жизни – Неофитов, Каустов, Протопопов и Брюхатов. Бессменным председателем клуба был единогласно выбран Павел Карлович Шпейер, тот самый, который тремя годами позже продаст губернаторский дворец на Тверской заезжему английскому лорду за сто тысяч рублей серебром, что и приведет впоследствии к судебному следствию и кончине клуба…

«Червонные валеты» продавали несуществующие имения, ловчили с фальшивыми векселями и долговыми расписками, нечисто играли на бирже и облапошивали за карточными столами подгулявших купчиков. А познакомил Севу Долгорукова с Самсоном Неофитовым и прочими «валетами» случай…

В один из апрельских дней тысяча восемьсот семьдесят второго года действительный студент выпускного курса юридического факультета Всеволод Аркадьевич Долгоруков был безмерно счастлив. Он только что сдал на «отлично» свой последний экзамен; в душе бушевала весна, и вообще жизнь казалась нескончаемым праздником. Сева и его приятель Сергей Юшков, с которым вместе снимали на двоих квартиру на Маросейке близ церкви Косьмы и Дамиана, решили прогуляться по Воздвиженке. Ведь хорошо гулять, когда на улице и в душе весна! Юшков предложил Севе поиграть в лотерею. И Долгоруков, не долго думая, согласился. Лотерея проводилась, как обычно, в здании Городской Думы. Народу было не протолкнуться, но молодость и крепкие плечи взяли свое.

– Мне бы два билетика, будьте добры, – сказал Долгоруков, сунул руку в карман и… застыл.

– Ну, давай, бери, что же ты! – заторопил его Юшков.

– Портсигар украли! – выдохнул Сева.

– Что?

– Портсигар украли фамильный, подарок отца, – промолвил Сева, бледнея, и стал осматриваться. Весна в душе улетучилась, уступив место зимней стуже…

– Это он, касатик, точно он! – сказала Долгорукову невесть откуда взявшаяся крохотная старушка, указывая на франта с прилизанными волосами, что стоял рядом с Севой.

– Что? – не понял Долгоруков.

– Да он, хлыщ этот самый, у тебя, касатик, из карману что-то вытащил и другому такому же хлыщу в толпу передал. Своими глазами видела, милостивец ты мой.

Долгоруков поднял глаза на франта. Тот дернулся было, но Юшков уже крепко держал его за руку.

– Вы не имеете права, – торопливо произнес франт, пытаясь высвободиться из цепких рук друга Севы. – Это возмутительно! Я решительнейшим образом протестую против подобного обращения!

Тотчас подошли усатые крепкие ребята при шашках из ближайшей полицейской части, вежливо поинтересовались, что произошло, и повели крепко затосковавшего прилизанного франта в участок.

– Он, он это, – семенила за ними старушка. – Своими глазами видала, милостивцы вы мои…

Из участка Сева с Юшковым отправились обедать. Долгоруков был явно расстроен и, не доев харчей, молча исчез, не сказав куда. Вернулся он часов в шесть вечера, раскрасневшийся и возбужденный.

– Ты откуда такой? – спросил его Юшков.

– Потом, потом, – быстро ответил Сева и отправился в свою комнату.

– Да что такое произошло? – прошел вслед за ним Юшков и увидел, что Долгоруков достает из комода револьвер «Смит и Вессон», оставшийся после отца, служившего в молодости прапорщиком на Дальнем Востоке. – Это тебе зачем?

– Надо, – ответил Сева.

– Не пущу, пока все не расскажешь, – безапелляционно заявил приятелю Юшков.

– Нельзя, ты можешь испортить все дело, – резко ответил Сева.

– Не испорчу. Говори, – не отставал друг.

– Ладно. Я ходил в участок, разговаривал с жуликом, – посмотрел на Юшкова Долгоруков.

– И что?

– Упрямый… Долго запирался: никого не знаю, ничего, мол, не ведаю… Тогда я обещал ему, что если он поможет вернуть портсигар, я вытащу его из участка. Согласился, гад. Потом написал записку к своим подельникам, дал их адрес и взял с меня честное слово, что я ничего никому не скажу. И пойду к ним один.

– Пойдешь? К ним?!

– Пойду, – твердо ответил Сева.

– И тебя не переубедить, – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Юшков.

– Нет.

– А что за адрес? – уже более спокойно спросил Юшков.

– Ты не поверишь, это на нашей улице, дом… – начал было Сева, но, спохватившись, произнес: – Тьфу ты, не могу назвать дом, прости. Я слово дал, что никому не назову их адрес… В общем, жди меня через час.

Сева Долгоруков не боялся идти в логово мошенников. Просто немного смущал адрес: Маросейка, дом Симонова. Он знал этот дом, что стоял почти напротив храма Николы Чудотворца и имел репутацию «веселого». Иначе – дома с карточной игрой и девицами-горизонталками…

Он не без волнения подошел к шикарному подъезду и постучал в дверь тяжелым медным кольцом. Двери почти тотчас отворились, и весьма премиленькая горничная спросила:

– Вам кого?

– Я по записке… Вот, – ответил Долгоруков и показал горничной клочок бумаги. – Мне нужен господин Шпейер.

– Проходите, – не очень уверенно ответила горничная и отступила, пропуская Долгорукова в прихожую. Потом они поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, и в небольшой гостиной перед кабинетом-библиотекой горничная попросила подождать.

Ее не было минуты две. Потом горничная вышла и жестом пригласила Долгорукова войти. И Сева вошел…

На него уставились три пары глаз.

Одна принадлежала смешливому молодому господину, почти юноше с легким румянцем на щеках. Он был пригож собой, черноглаз, а некая легкая азиатчинка, которую едва можно было уловить в его облике, вместе со взглядом черных бездонных глаз и нахально вздернутым носом делали молодого человека столь обворожительно притягательным, что ему с первого же взгляда невозможно было не довериться. Без сомнения, в него гуртом влюблялись женщины, и он умело и охотно этим пользовался, нимало не смущаясь ни своей молодости, ни последующих впоследствии разговоров и разбирательств. И вообще, из всей троицы он был самым к себе располагающим. Это и был Африканыч – Самсон Африканович Неофитов.

Вторая пара глаз принадлежала простоватому на вид мужчине лет тридцати, который единственный из всех троих был одет в домашний архалук, что позволяло предположить в нем хозяина дома, того самого Иннокентия Симонова, купеческого сына, держащего в своем доме «веселое» заведение, а иными словами, бордель.

Третья пара глаз была особенно примечательной. Можно было не сомневаться, что обладатель таких глаз точно знает, что он хочет от жизни. И то, чего он хочет, у него непременно будет. Иначе просто и быть не может! Взор этих глаз, казалось, никогда не выражал сомнения или нерешительности. По крайней мере так показалось Севе. Господину с пронзительным взором, судя по всему, не было еще и тридцати лет. И, похоже, в этой троице он был главным. Надо полагать, это и был тот самый Павел Карлович Шпейер, о котором говорилось в записке.

– Вы кто? – спросил он.

– Я Долгоруков, – ответил Сева с вызовом.

– Это мы видим, что долго-руков, – насмешливо произнес обладатель пронзительного взгляда, окидывая взором крепкую фигуру Севы. – Иначе вы сюда попросту бы не попали.

– А вы – Шпейер? – спросил Сева.

– Да, – ответил тот. – Я Шпейер. А это мои друзья: Иннокентий Потапович Симонов, – Шпейер поворотом головы указал на мужчину в архалуке, – и Самсон Африканыч Неофитов, – Павел Карлович посмотрел теперь на смешливого господина с румянцем на щеках, и тот улыбнулся.

– Долгоруков, Всеволод Аркадьевич, – сказал, в свою очередь, Сева, соблюдая нормы приличия. – Дворянин.

– Очень приятно, – произнес Шпейер. – Присаживайтесь.

– Благодарю, – Сева устроился в свободном кресле.

– А вы, и правда, Долгоруков? – спросил вдруг Неофитов.

– Да, – ответил Сева. – Только не князь.

– Значит, вы не родственник нашего многоуважаемого губернатора Владимира Андреевича? – снова спросил Неофитов. – Ну, скажем, родной племянник?

– Нет, – несколько удивленно ответил Долгоруков.