Антон Кротков - Загадка о двух ферзях

Никто ничего не понял. Был ли это несчастный случай? Маловероятно. Минасевич считался очень опытным пилотом и механиком. Трагедия случилась не на каком-нибудь особенно крутом вираже или при выполнении неизведанной фигуры высшего пилотажа, а во время обычного полета по прямой. Как такое могло произойти, никто не знал. Правда, падкие до сенсаций газетчики потом всячески обсасывали версию неудачной любви и карточных долгов, которые якобы и довели авиатора до самоубийства.

И только немногие знали правду. Минасевич приговорил себя сам, так как, будучи офицером, не смог переступить через присягу, закон чести, и выполнить приказ революционеров.

К большой радости Елизаветы Павловны, ее супруг безоговорочно принял мальчика, не почувствовав подмены. Со временем она и сама забыла, что Сережа не родной ее сын. Потом скончался старый доктор, так что никто теперь не мог уличить женщину. Сердце ее возликовало, когда однажды муж, ласково глядя на малыша, пробующего делать первые шаги по ковру гостиной, проговорил:

– Спасибо тебе, душа моя. Ты подарила мне наследника, и за то я тебе век благодарен буду.

Свободные от службы и столичных развлечений, Карповичи целиком сосредоточились на воспитании долгожданного сына, порой вгоняя в конфуз нанятую гувернантку-француженку. Из-за этого они даже меньше стали общаться с соседями – почти не выезжали и очень редко принимали у себя. Это было не принято, поэтому вскоре Карповичи прослыли гордецами, московскими штучками (родители Елизаветы Павловны проживали в Москве), что в этих местах было хотя и мягким, но порицанием.

Впрочем, возможно, от этого выиграли все. Никто не заметил и не разнес слух о том, что наследник Карповичей совсем не похож на родителей. Мальчик просто купался в родительской любви. Мать и отец баловали его, не считаясь с расходами. Как это часто бывает в жизни, стесняющиеся своей провинциальности родители мечтали о блестящей карьере сына. С раннего возраста мальчик был окружен самыми лучшими учителями.

Однако, несмотря на утонченное воспитание, Сережа рос сорванцом и непоседой. Вечно с ним что-нибудь случалось: то он упадет с дерева, пытаясь добраться до птичьего гнезда; то чудом останется жив, так и не переплыв бурную речку… Своими выходками Сережа доводил нянек и воспитательниц до икотки. Тем не менее матушка никогда не бранила его за озорство. Журила – да, особенно если мальчик задирал французскую бонну и разодетого, напомаженного и завитого домашнего учителя, специально выписанного родителями из Петербурга.

Этот франт живо интересовал Сережу своим важничаньем, позой «столичная штучка в окружении деревенщин» и манерой при каждом удобном случае небрежно ронять: «Chez nous а Petersbourg» – «У нас в Петербурге». За пристрастие к коричневому цвету в одежде мальчик прозвал учителя Короедом. Коренастый, с растопыренными усиками-щеточками, в коричневом фраке, действительно напоминающем панцирь жука, учитель удивительно соответствовал своему прозвищу.

Если похожая на ленивую породистую корову бонна была объектом вполне невинных шуточек Сережи, то ее заносчивый коллега порой попадал по вине ученика в чрезвычайно неприятные ситуации. Однажды за обедом, намереваясь занять место за столом подле хозяев, этот строгий поклонник этикета, гордящийся столичными манерами, бережно раздвинул фалды своего фрака. И тут раздался характерный звук выходящих из человеческого тела газов. Учитель страшно сконфузился, взбитый хохолок на его красивой головке поник. Правда, хозяева постарались сделать вид, что ничего не слышали. Но в конце обеда, когда учитель выходил из-за стола, история повторилась. Несчастный почти выбежал из столовой.

Почти сразу нашелся виновник жестокой шутки. Сережа придумал, собрал и спрятал под столом устройство для имитации неприличных звуков. Родители заставили шалуна извиниться. Во время объяснения учитель был так рассержен, что топал ножкой в лакированном башмачке, а кремовый бант под его подбородком дрожал от возмущения, как мотылек, который вот-вот улетит. Однако гнев наставника нисколько не напугал мальчишку и не отвратил его от новых шалостей. В конце концов у учителя сдали нервы и он отказался от места.

Озорнику все сходило с рук. Не только маман, но и отец никогда всерьез не наказывал сына – даже тайком гордился его штучками. Иногда, впрочем, терпение хозяина дома заканчивалось, и он вызывал проказника к себе в кабинет.

Для Сережи это было самое интересное место в доме. Здесь все было необычно: бамбуковая мебель, восточные ковры на стенах, поверх которых висели кривые ятаганы. Массивный рабочий стол украшали забавные безделушки: китайские болванчики, чернильный прибор в виде огромной пушки, причудливые морские раковины. Ни дня ни прослужив после окончания университета ни по военной, ни по статской части и вообще редко покидая родовое гнездо, романтичный домосед грезил о далеких путешествиях и приключениях. Покупка редких вещей отчасти позволяла Карповичу утолять свою страсть.

Отец обычно встречал сына, сидя в кресле и покуривая турецкий табак из трубки на длинном черешневом чубуке. На нем был пестрый восточный халат, красная феска с голубой кистью. Закинув ногу на ногу, хозяин удивительной комнаты вальяжно покачивал ногой в туфле с загнутым мыском.

– Послушай, Серж, – обращался мужчина к мальчику, как к ровне. – Сегодня ты пересыпал пороху. Маман очень этим огорчена. Как порядочный человек ты должен дать мне слово чести, что это больше не повторится.

Дав отцу слово, мальчик старался не нарушать его, придумывая в следующий раз что-то новое.

Часто получая в подарок дорогие игрушки, юный барин предпочитал им простые игры на свежем воздухе: в лапту или в разбойников, а зимой – в снежную крепость. Вместе с деревенскими мальчишками Сережка пускал по реке самодельные кораблики из бересты, ставил силки на птиц и зайцев. Обычно проведя полдня в лесу или на берегу реки, он возвращался домой чумазый, в грязной и рваной одежде.

– Не понимаю! В кого наш сын такой бродяга? – удивлялся барин. – Он как приблудный кот, которого, сколько ни корми деликатесами, все равно убегает есть на помойку!

Елизавета Павловна, услышав такое, опускала глаза.

Сами люди достаточно простые, Карповичи со временем смирились с наклонностями своего чада, который с каждым годом все больше напоминал молодого кочевника. Получая прекрасное воспитание, Сережа рос в атмосфере удивительной для юного дворянина свободы от «оков этикета» и сословных ограничений. Его новый воспитатель, нанятый родителями во Франции Шарль Жильбер Росс, воспитывал своего русского ученика по системе, основанной на педагогической теории Жан-Жака Руссо. Росс считал, что доверенный ему юный дворянин должен вырасти «свободным человеком», которого Руссо описал в своем знаменитом трактате «Эмиль, или О воспитании».

В то время как многие его сверстники и шагу не делали без сопровождения нянек и учителей, Сережа мог отправиться верхом в трехдневную «исследовательскую экспедицию», ночуя под открытым небом у костра, или сговориться с деревенскими приятелями о совместной охоте.

Впрочем, некоторые проделки мальчика позволяли родителям надеяться, что из него вырастет достойный человек. В десять лет, начитавшись романов Вальтера Скотта, Сережа решил, что у него, как у каждого уважающего себя рыцаря, должна быть дама сердца. На свою беду, в это время лакей Филимон вознамерился испортить молоденькую горничную Дуняшу – деревенскую девушку, которая только недавно попала в домашнюю прислугу. Сережа застиг его на месте преступления. Потный от возбуждения, похотливый лакей отвратительно сопел и пыхтел, прижав свою жертву к стене. Одной рукой он закрывал девушке рот, другой – мял ее грудь, не забывая объяснять:

– Если не перестанешь трепыхаться, я устрою так, что в твоих вещах найдут любимую брошь хозяйки или серебряный портсигар хозяина. Знаешь, как тут поступают с ворами?

Получив пинок Сережиным башмаком, насильник не сразу понял, что происходит. А когда оглянулся, увидел перед собой разъяренного мальчишку. Объявив Дуняшу дамой сердца, маленький барин немедленно вызвал лакея на поединок. Вместо дуэльных пистолетов он предложил рогатки. Однако Филимон, лишенный какого бы то ни было понятия о чести, предпочел бежать от ответа. Но уже на следующий день он поплатился за свое злодейство, когда неизвестный злоумышленник обстрелял его из рогатки бумажными шариками, смоченными в чернилах. В итоге Филимону пришлось отвечать перед хозяином за испорченную ливрею[3].

Сережа бежал к Дуняше, чтобы сообщить ей о том, что она отомщена, – и застал девушку в слезах.

– Не печалься, когда я вырасту и стану офицером, обязательно женюсь на тебе, – пообещал мальчик.

Рыдая, девушка рассказала юному барину, что у ней уже есть жених, но он простой деревенский парень, а родители мечтают выдать ее за кого-нибудь из барской прислуги, которая считается аристократией среди низкого сословья.