Сандра Лессманн - Тайна старой знахарки

Ален положил маску и накидку леди Сен-Клер на стул у камина. Придворная дама была в платье из зеленого бархата с узкой талией и глубоким вырезом спереди. Туго затянутый корсет выставлял на обозрение роскошные груди. Пышные, доходящие до локтей рукава открывали тонкие кружева сорочки. Разделенная спереди надвое юбка приоткрывала черную, обшитую кружевами нижнюю юбку.

— Вы целую вечность не почитали нас своим присутствием, миледи Сен-Клер, — с преувеличенной обидой произнес Ален.

В ответ дама рассмеялась.

— Ненастная погода облегчает возможность оставаться неузнанной, приходя сюда, — пояснила она. — Пешком я выходить из дому не отваживаюсь. Поэтому я была вынуждена оставить карету у лавки торговца шелком неподалеку от вас. Патер Блэкшо здесь?

— К счастью, да. Он у себя, — ответил Ален. — Может, не следовало бы об этом говорить, но и он соскучился. Если позволите, я провожу вас к нему.

Аморе последовала за лекарем вверх по лестнице. Остановившись у двери в комнату Иеремии, Ален повернулся к даме.

— Вы разбиваете мое сердце, заставляя расставаться с вами, миледи, — нарочито театральным тоном произнес он, припадая к руке Аморе для поцелуя. — Ох эти милые пальчики, как же они заледенели! — с деланным ужасом воскликнул лекарь.

— Да, я по рассеянности оставила муфту в карете. А на улице ужасный холод.

Невольно Ален взял ее руки в свои, желая согреть. Аморе не воспротивилась, несмотря на то что Ален уже перешагнул незримую границу, существовавшую между ними, и, строго говоря, ей следовало бы напомнить ему о приличиях. Ей был по душе этот простой лекарь, который обладал куда большим светским обаянием и непринужденностью, чем любой куртуазный лев, и ей нравилось общаться с ним. Прежде чем отпустить руки, он с мольбой заглянул в глаза женщины. Но, почувствовав, как в нем закипает кровь, Ален резко повернулся и в два прыжка одолел лестницу, словно молодой олень, почуявший скорую весну.

Аморе с улыбкой смотрела ему вслед. Нет, этот ловелас всю жизнь таким и останется, несмотря ни на какие его заверения.

Тихонько постучав кончиками пальцев в дверь, леди Сен-Клер вошла в комнату. Сидевший за столом Иеремия что-то писал; повернувшись, он отложил перо и, широко улыбаясь, поднялся из-за стола навстречу гостье.

— Какая приятная неожиданность! Мадам, вы? Сколько же вас не было? — Иеремия потер лоб в раздумье. — Раз так, наверняка у вас не было нужды в исповеднике…

— И мой внезапный визит объясняется тем, что я вернулась к прежней грешной жизни? Я правильно вас поняла? — не дала ему договорить Аморе. — Могу вас заверить, отец, это не так. Грехи, конечно, есть, однако вполне простительные. А вот вас мне недоставало. Увы, но жизнь моя тосклива и монотонна. Я скучаю по придворной жизни, по празднествам, по сюрпризам, большим и маленьким, и даже по интригам. Ужасно мне всего этого недостает.

— Разве ради богоугодной жизни не стоит иногда поскучать? — наставительно вопросил святой отец.

— Но не могу же я целыми днями не выходить из дому? Я просто задыхаюсь в четырех стенах! Для такой жизни я не создана.

— Уж не собрались ли вы вернуться ко двору? — разочарованно поинтересовался Иеремия.

Аморе сердито повела плечиками.

— Вам хорошо известно, что не мне это решать. Когда двор спасался бегством от чумы, сменив Лондон на Солсбери и Оксфорд, король велел мне сопровождать его. Но я осталась здесь — из-за вас. Вы были больны и нуждались в заботе. Я нарушила королевское повеление. И поэтому не могу рассчитывать на немедленное и безоговорочное прощение его величества. Вполне может быть, что он воспретит мне и появляться при дворе.

— Так вы с ним еще не виделись?

— Нет. Карл хоть и снова в Уайтхолле, но королева и придворные дамы по-прежнему пока в Хэмптон-Корте.

— Но вы простите меня, если я не стану желать вам удачи в вашем предприятии? — сухо осведомился Иеремия.

— А разве у меня есть иной выход, святой отец? — возмущенно отозвалась Аморе. — Я же говорю вам, что сидя взаперти я просто погибну.

— Никто не требует от вас сидеть взаперти и оставаться в одиночестве. Выйдите за того, кто вам по сердцу, создайте семью.

— Ах, знаю, знаю, истинное счастье обретаешь лишь в браке и согласии, все остальное — грех!

— Так и есть.

— Но у меня нет желания выходить замуж за какого-нибудь графа или барона, который будет вечно изменять мне. Уж не этого ли вы хотите мне пожелать?

— Разумеется, не этого. Вы наверняка сможете найти верного супруга, который будет обожать вас.

— И который сразу же заявит права на меня независимо от моих чувств к нему! — в отчаянии воскликнула Аморе Сен-Клер.

Иеремия ничего не ответил. Он являл собой законченный тип священнослужителя, для которого плотские страсти соблазна не представляют, поскольку в его жизни им просто-напросто нет места, и который не подозревает о том, что другие люди могут быть совершенно иного мнения на этот счет.

— Простите меня, миледи, — негромко извинился он. — Конечно же, я не желаю вам быть связанной узами брака с тем, кто вам не по сердцу. Поверьте, мне подобное и в голову прийти не могло. Я люблю вас как родную дочь и желаю видеть счастливой.

— На свете есть лишь один, с кем я могла бы быть счастлива! — решительно заявила Аморе.

— Брендан?

— Да.

— Вы что-нибудь слышали о нем?

Миледи Сен-Клер опустила голову.

— Нет, — едва слышно ответила она.

— Миледи, Брендан вот уже девять месяцев как уехал. И вам следует свыкнуться с мыслью, что он уже никогда не вернется. Возможно, он решил отправиться на родину, в Ирландию, к своей семье. Он ведь никогда не скрывал, что ему здесь, в Англии, неуютно и что тоскует по дому.

— Вы всегда были против нашего с ним романа, святой отец. Хотя и приняли участие в его судьбе, когда ему было туго, — с укором ответила Аморе.

— Вы сами назвали ваши отношения романом, то есть внебрачной греховной связью. Брендан Макмагон — всего лишь безземельный ландскнехт, заклейменный как преступник. Король никогда не даст своего согласия на ваш брак с ним, и вы это знаете! Миледи, я стремлюсь быть с вами откровенным. Мое искреннее желание — чтобы и ноги Брендана не было в Англии. Так будет лучше и для него, и для вас, поверьте.

— Как вы можете говорить такое?! Мне казалось, вы его друг!

— Клянусь, я желаю этому человеку только добра. И ему будет легче, если он избавится от воспоминаний о вас. Возможно, у него достанет ума самому признать это. Вы с ним не пара, понимаете?

Аморе почувствовала, как в ней волной поднимается возмущение, но сумела взять себя в руки. Она не желала рассориться со своим старым другом — слишком она его любила. И чтобы разрядить обстановку, разрушить возникавший между ними барьер, решила сменить тему.

— Вы слышали, что Франция объявила нам войну?

Иеремия помрачнел.

— Да. Только об этом и говорят на улице и в лавках. Но это меня не удивляет. Все шло к тому. Король Людовик связан договором с Голландией, они ведь союзники.

— Я хорошо помню, как он, еще до того как разразился мор, прислал в Лондон троих своих посланников, которые должны были убедить Карла заключить мир с Голландией, — сообщила Аморе. — И поскольку французы не сомневались, что Карл дал уговорить себя женщинам, они попытались перетянуть на свою сторону эту глупую гусыню Франсис Стюарт.

Почувствовав откровенное неодобрение в тоне Аморе, Иеремия невольно улыбнулся.

— Если не ошибаюсь, миссис Стюарт всего-то семнадцать? Что с нее взять — она ребенок. Хотя, как мне кажется, она для своих лет очень даже зрелый человек. Единственная достойная особа среди всех придворных короля.

— Только потому, что держит Карла на длинном поводке? — иронически спросила Аморе.

— К сожалению, наш возлюбленный король принадлежит к тому типу мужчин, которые легко подпадают под пяту властным женщинам. Как рассказывают, леди Каслмейн, этой алчной особе, всегда удается настоять на своем, разыгрывая перед Карлом приступы ярости, и потребовать от короля что угодно.

— Она же понимает, что звезда ее закатывается. При дворе полно молоденьких девушек, мимо которых Карл не может пройти спокойно. Например Франсис Стюарт.

— И вы всерьез задумали вернуться в этот очаг распутства, дочь моя? — неодобрительно поинтересовался Иеремия.

— Если Карл позволит, то да, — последовал решительный ответ.

Какое-то время они молчали, вероятно понимая, что все главное сказано. В конце концов Аморе попросила иезуита исповедовать ее. Перед тем как попрощаться, миледи Сен-Клер вручила ему деньги на жизнь и для подаяний, поскольку он, как миссионер, не располагал собственными средствами, а жил на вспомоществования неофитов-католиков.

— Взгляните на все с другой стороны, святой отец, — попросила Аморе, уже уходя. — Если я вернусь в распоряжение королевы, то смогу вновь одаривать вас тем чудесным китайским чаем, который вы так любите и которого нигде в Лондоне больше не достать с тех пор, как чума парализовала торговлю.