Жан-Франсуа Паро - Дело Николя Ле Флока

— Благодарю вас, сударь, — ответил Николя, — вы можете идти.

Повернувшись к магистратам, он продолжил:

— Вспомните показания Юлии, служанки госпожи Ластерье. Казимира попросили, а, точнее, заставили сказать, что он отнес письмо на почту. Так вот, это письмо — подложное, и, как выяснено, его составили, подделали и запечатали не на улице Верней. Госпожа Ластерье обожала зеленый цвет и пользовалась только зеленым воском. Письмо запечатали вне ее дома, где — не могу сказать, и бросили в почтовый ящик в квартале, где находится улица Верней. Специалист по почеркам, господин Роделе, чьи познания и проницательность во Дворце правосудия никто не ставит под сомнение, только что засвидетельствовал, что эти строки написаны тем, кто подделал записку и завещание Жюли.

И он, подняв лист, помахал им над головой.

— Автор этих строк переписывает ноты, играет на клавесине и является одним из убийц Жюли де Ластерье. Его имя Фредерик фон Мальво.

— Ошибиться в этой области довольно просто, и вам, сударь, вряд ли следует полностью полагаться на высказанное здесь мнение, — заметил Ленуар. — Мне кажется…

— Мне очень жаль прерывать вас, — ответил Николя, — но ради всего святого, позвольте мне продолжить. Почему я уверен, что эти фальшивки написаны рукой именно предполагаемого преступника? Еще одна деталь убедила меня в этом. Вы все заметили, что когда я попросил господина фон Мальво запечатать письмо красным воском, он без колебаний взял зеленую палочку. Почему? Почему он не заметил, что на столе не было красного воска? Он использовал зеленый цвет точно так же, как дважды использовал красный, запечатывая так называемое письмо Жюли, адресованное мне, и завещание, где я объявлялся единственным наследником госпожи де Ластерье. Оба раза он использовал красный воск, то есть самый распространенный, а потому оказавшийся под рукой. Иначе говоря, воск, которым никогда не пользовалась Жюли де Ластерье. Вывод? Желая в очередной раз обвинить невиновного, он вновь промахнулся. Почему такой изобретательный человек, как Мальво, допустил столь грубую ошибку, причем неоднократно? Ответ, господа, я получил в результате беседы с доктором Семакгюсом, корабельным хирургом. В разговоре с ним я упомянул путаницу с цветами, и тот вспомнил ученую дискуссию восточных лекарей, состоявшуюся несколько лет назад в Мадрасе. Он присутствовал при сей дискуссии, где обсуждались вопросы об аномалиях зрения, и в частности, о том, что некоторые люди не могут отличать зеленый цвет от красного и от цветов, близких к красному; об этой аномалии еще в древности упоминали персидские и арабские врачи[61]. Я полагаю, это случай господина фон Мальво.

— Нет возражений, — согласился Сартин, — действительно, удивительно изобретательный ход. Однако если нам понятно, почему вас ненавидит Камюзо, то как объяснить, что молодой человек, если, конечно, он не стал слепым инструментом в руках бывшего комиссара, преследовал вас с таким ожесточением, что даже убил госпожу де Ластерье, лишь бы скомпрометировать вас?

— Господа, — улыбнулся Николя, — я могу объяснить, на чем держатся мои доказательства, подтвердив тем самым правильность своих выводов. Коротая время в термах, я играл в игру своего детства, а именно в анаграммы. Увы, я был слеп, слеп с самого начала! Мальво… Иностранное звучание этого имени ввело нас в заблуждение. Но стоило изменить порядок букв, как у меня получился Моваль. Прозрачно, не так ли? Настолько прозрачно и очевидно, что мы до этого сразу не додумались. Так называемый господин фон Мальво — младший брат Моваля, наемного убийцы и клеврета влиятельного комиссара Камюзо, четырнадцать лет назад надзиравшего за игорными заведениями, продажного магистрата, которого в результате одного из моих расследований лишили должности. Я стал причиной увольнения Камюзо, а также, пребывая в состоянии законной защиты, в гостиной «Коронованного дельфина» я убил Моваля, пытавшегося по наущению Камюзо, убить меня. А наш так называемый Мальво родился в Бургундии.

Николя извлек из кармана бумагу.

— Вот копия из приходской книги, где зарегистрировано его рождение. Несколько минут назад он имел дерзость упомянуть название своего родного города, неожиданно пришедшее ему на ум. Он родился в 1751 году и рано потерял родителей. После их смерти его опекал старший брат, а после гибели Моваля о нем заботился Камюзо, давший ему достойное воспитание. Но бывший комиссар растил его с единственной и пагубной целью — отомстить за брата, несправедливо убитого неким комиссаром Ле Флоком.

— А почему он просто не убил вас или не вызвал на дуэль? — спросил Ленуар.

— В конце концов, он бы наверняка так и сделал. Но одержимый жаждой мести, подогреваемой Камюзо, он хотел не просто уничтожить меня, а увидеть, как я взойду на эшафот по обвинению в самом страшном преступлении. В отравлении, к примеру. И наши пути скрестились в гостиной Жюли де Ластерье.

— Она была его любовницей? — поинтересовался Тестар дю Ли. — Чтение протокола вскрытия наводит на такую мысль…

— Этого мы никогда не узнаем. В память о женщине, которая была мне дорога, я не стану задаваться этим вопросом. В результате, господа, Камюзо и юный Моваль убили Жюли де Ластерье, затем Казимира и наконец дю Мен-Жиро, чьих признаний они имели все основания опасаться.

— Еще раз вызывать виновных мне кажется излишним, — произнес Сартин.

Некоторое время трое советников совещались вполголоса. Затем слово взял начальник полиции; выглядел он исключительно утомленным.

— Судья по уголовным делам и государственный советник желают, чтобы подсудимые в последний раз предстали перед судом.

Ввели Камюзо и Мальво.

— Камюзо, — произнес Сартин, — мы убеждены в том, что вы, как и фон Мальво, повинны в смерти госпожи де Ластерье, чернокожего раба Казимира и дю Мен-Жиро. Камюзо, вы будете переданы в распоряжение уголовной палаты и подвергнуты допросу с пристрастием. Что же касается вас…

Он повернулся к Мальво.

— …вас мы отныне именуем младшим братом Моваля, ибо комиссар Ле Флок только что представил нам доказательства вашего происхождения, равно как и улики, на основании которых вы ответите за ваши преступления. Когда правосудие произнесет свой приговор, вас ждет участь вашего старшего товарища.

Николя долго не мог забыть мгновенно изменившееся лицо молодого человека: оно превратилось в маску ужаса, сквозь которую неожиданно проступили черты падшего ангела, его старшего брата, пробудив в душе Николя кошмары далекого прошлого. Уста Мальво, словно адские врата, изрыгали проклятия и призывали на голову судей вечные мучения. Его отчаянные вопли испугали даже Камюзо. Проклиная Николя, юный Моваль со сладострастием описывал ужасные подробности агонии Жюли де Ластерье; комиссару пришлось заткнуть уши, чтобы не слышать этот жестокий перечень, напоминавший молитву, обращенную к божеству зла. И если ранее у кого-то в душе еще шевелились сомнения, то поведение молодого человека полностью их рассеяло. Обоих преступников спешно увели, оставив трех магистратов в полной растерянности от всего, что им только что довелось услышать. В эту минуту в зал вошел кавалер, одетый во все черное; оглядевшись, он шагнул к Сартину и передал ему большой конверт, запечатанный гербом Франции. Распечатав письмо, генерал-лейтенант прочел его, побледнел и, подняв голову и растерянно озираясь, произнес:

— Господа, меня извещают об отставке герцога д'Эгийона и приказывают немедленно отправить в изгнание за пределы королевства комиссара Камюзо и фон Мальво. Высочайшим повелением приказано не возбуждать преследований против вышеуказанных лиц. И приказано освободить господина Бальбастра. Приказ подписан герцогом де Ла Врийером от имени короля.

— Сударь… — попытался возразить Николя.

— Довольно, — отрезал Сартин. — Мы обязаны подчиниться решению, принятому в высшем эшелоне власти. Защитники закона и магистраты короля, мы служим этой власти, служим, чего бы это нам ни стоило.

Ленуар и Тестар дю Ли немедленно удалились, холодно распрощавшись с Николя. Сартин подошел к нему и, положив руку на плечо, чего с ним не бывало никогда, устало произнес:

— Вы же читали Монтескье, Николя. У него есть одна фраза, которая часто приходит мне на ум: «Но все решили, что лучше будет прекратить поиски, ибо в противном случае существует риск обнаружить гораздо более опасного врага, неприязнь к которому следовало скрывать, дабы вражда временная не превратилась во вражду непримиримую». Вы блестяще расследовали это дело, и вам не в чем себя упрекнуть. Мы с вами столпы государства, которое пытаются расшатать, и эта история лишь подтверждает мои слова. Что же касается преступников… Будьте осторожны; когда-нибудь вам придется столкнуться с этими канальями.