Борис Акунин - Сокол и Ласточка

— Вы лучше о «жучке» вспомните, — огрызнулся Николас. — Есть такое русское слово razborka. Оно тоже подразумевает разбирательство, но отнюдь не в суде, а на плэнере, с применением насилия. Очень возможно, что разбираться будем не мы между собой а некто посторонний со всеми нами. Так что, джентльмены, давайте жить дружно и не пугать друг друга. Иначе предлагаю разбежаться. Возможно, в данных обстоятельствах это самое мудрое решение.

Его поддержал Делони:

— Заткнитесь, Минни! Ник прав, нам надо быть вот так. — Он плотно сложил два толстых пальца, на одном из которых сверкнул перстень. — Держаться вместе, по-товарищески. На кону такой куш! Двадцать миллионов баксов!

— Сколько-сколько?! — хором воскликнули тётя с племянником.

— Это Мини подсчитал. Он по части бухгалтерии дока. Расскажите им, старина.

Нотариус улыбнулся — кажется, впервые за всё время, что Ника наблюдал этого человека. Улыбка у него была кривоватая, в половинку сухого рта. Должно быть, мышцы, отвечающие за весёлость, несколько атрофировались от редкого использования.

— Мой предок Бастьен-Кристоф Салье оставил довольно точное описание сокровища, — с удовольствием начал рассказывать Миньон. — Согласно его сведениям, добыча, захваченная во время рейда на Сан-Диего, оценивалась в 250 тысяч испанских дублонов. По тогдашнему курсу это десять миллионов французских ливров. Для перевода данной суммы в современный денежный эквивалент этих сведений недостаточно, поскольку из описания неясно, какую часть составляло золото, а какую серебро. Как известно, стоимость этих благородных металлов с тех пор изменилась неодинаково. На рубеже семнадцатого-восемнадцатого веков золото оценивалось всего в 15 раз дороже. Однако с развитием технологии извлечения серебра из различных руд соотношение кардинально изменилось. Я внимательно слежу за коэффициентом. На вчерашний день он составлял 83,7:1. — Нотариус безо всякого затруднения называл цифры по памяти, как-то особенно вкусно их проговаривая. Сразу было видно: человек в своей стихии. — Но трудность в подсчёте современной стоимости клада меня не смутила. Я обратился к испанским источникам и довольно точно сумел восстановить размер и состав контрибуции, изъятой английским корсаром Джереми Праттом в Сан-Диего.

Про Джереми Пратта магистр слышал в первый раз, но на всякий случай кивнул — мол, как же, как же, знаем.

— В сундуках, вывезенных корсарами с материка, было золото в монетах и стандартных штампованных брусках весом по 4,87 унции, то есть по 137 грамм, а также серебро — в виде монет и посуды. В те времена стоимость ценных металлов определялась по весу. Так вот, согласно испанским данным, из города было вывезено примерно 800 килограммов 22-каратного золота и около 500 килограммов серебра. По современному счёту на чистый вес, без надбавки за художественную ценность (которая в случае серебряной посуды может оказаться весьма существенной), это стоит порядка 23 миллионов долларов. Треть стоимости контрибуции пришлась на ювелирные украшения из драгоценных камней, сложенных в один большой ларец. Эта часть сокровища, к сожалению, утрачена. Трудно даже вообразить, сколько бы она сейчас стоила, — вздохнул Миньон. — И всё же с учётом ювелирной и коллекционной ценности оставшиеся золото и серебро могут быть реализованы самое меньшее за двадцать миллионов долларов США.

Николай Александрович попытался сосчитать, сколько будет сорок процентов от двадцати миллионов, но цифры путались в голове. А Делони сказал:

— Жалко, ларец с камнями сгинул. Мой предок нашёл на берегу моря один из них, самый красивый — огромный розовый бриллиант. Очевидно, выпал при переноске. Мичман увидел в этом счастливое предзнаменование. Он соорудил плот, вышел в море и вскоре был подобран английским кораблём. Жака доставили на Барбадос. Парень он был башковитый и, чтоб не гнить в тюрьме до конца войны, принёс присягу британской короне. С тех пор мы, превратившись из Делонэ в Делони, заделались британцами. Уже за одно это мичман Жак заслуживает вечной благодарности.

Мсье Миньон удивлённо приподнял бровь, ничего не сказал и только красноречиво пожал плечами.

— А что розовый бриллиант? — спросила мисс Борсхед.

— Жак спрятал его, как он пишет, «в укромнейшем Вместилище своего бренного Тела», — Фил хохотнул. — А выйдя на свободу, обменял камень у одного барбадосского корсара на корабль. Очень уж парню хотелось вернуться на Сент-Морис за золотом. Но мореплаватель из Жака, видать, был неважный. Он посадил судно на риф, едва выйдя из бриджтаунской гавани. Обнищал, хлебнул лиха. На Сент-Морис больше так и не попал. В конце концов, он осел на Джерси. Мы, Делони, одна из старейших фамилий на острове. Вот и всё, что я на данном этапе готов вам рассказать.

— А что можете сообщить о вашем предке вы? — спросил Ника у нотариуса.

Тот пожевал губами, словно прикидывая, стоит ли делиться информацией. Заговорил осторожными, тщательно взвешенными фразами:

— Бастьен-Кристоф Салье состоял на фрегате «Ласточка» в должности адмиралтейского писца. По современной терминологии это что-то вроде государственного контролёра. Лекарь Эпин, про которого мой предок пишет в весьма неприязненных выражениях, напоил его отравленным ромом и бросил умирать в ущелье. Придя в себя, Бастьен долго бродил по горному лабиринту. Лишь на третий день, уже отчаявшись, он сумел выбраться в джунгли. Там чуть не утонул в болоте. Все свои злоключения он описал очень подробно, но я не буду их пересказывать. Вернуться к водопаду он не пытался. Один вид горного массива вызывал у Бастьена ужас и отвращение. Предок мистера Делони, очевидно, уже уплыл на своём плоту, и Салье две недели прожил на острове один. Питался ракушками и фруктами. Поседел. Молился Богу. Дал зарок, если вернётся домой, никогда больше не покидать суши. Две недели спустя вернулась «Ласточка» и подобрала писца. Он сменил ремесло и действительно никогда больше не выходил в море. Его письмо, собственно, оставлено в назидание детям: вот-де до чего доводят авантюризм и погоня за химерами. Но путь от каменного изваяния до водопада описан с исключительной точностью. Некоторые детали у нас с мистером Делони вызывали сомнение, потому что Бастьен, дитя своего времени, много пишет о колдовстве и заклинаниях. Однако его указания безошибочно вывели нас к нужному месту. Найти вход в тайник — это уж ваша прерогатива, мистер Фандорин.

— «Сэр Николас», — строго поправила Синтия.

Магистр истории сосредоточенно осмысливал новые сведения: горный массив, лабиринт, водопад. Ясности от всего этого не прибавилось. Скорее наоборот.

— Вы говорили, Фил, у вас уже есть план. Самое время его изложить, — сказал Николас и сделал приглашающий жест в сторону джерсийца, будто уступая ему трибуну.

Делони полностью оправился от потрясения. Очевидно, разговоры о миллионах вернули ему боевитость.

— К чёрту шпионов! — Он погрозил кому-то невидимому пухлым кулаком. — Пусть только сунутся. Мы сумеем защитить свои интересы. А план предлагается вот какой. Завтра утром мы прибываем в Форт-де-Франс. Корабль стоит там два дня, потом плывёт дальше уже без нас. Мы остаёмся.

— Кроме меня, — вставил Фандорин. — Я рассчитываю продолжить плавание. Думаю, двух дней достаточно, чтобы понять, есть на Сент-Морисе тайник или нет.

— Вы хотите сказать, что искомый объект запрятан неглубоко? — быстро спросил Миньон, так и впившись в Нику глазами.

— Полагаю, да, — с небрежным видом ответил Фандорин. Если сама местность не придаст считалке хоть какой-то смысл, рассчитывать всё равно было не на что. — В случае крайней необходимости я могу, конечно, задержаться ещё на день-другой. Догоню теплоход на Барбадосе.

Синтия сказала:

— Интересы племянника при составлении описи сокровища буду представлять я.

При этих словах на лицах всех участников совещания появилось мечтательное выражение.

— О'кей, нет вопросов. — Фил энергично потёр руки. — Я всё подготовил. Завтра на пристани нас встретит Фреддо и сразу, не теряя времени, доставит на Сент-Морис.

— Фреддо? — переспросил Ника. — Это имя или фамилия?

— Понятия не имею. Я всегда звал его просто «Фреддо». Минни его знает. Это хозяин рыболовной базы на Сент-Морисе. Единственный житель острова — если не считать сына. Парнишка подрос и теперь помогает папаше. Раньше-то Фреддо управлялся на острове в одиночку. Он не всё время там торчит. В сезон дождей туристы ловить рыбу не приезжают, поэтому Фреддо живёт полгода в Форт-де-Франсе, а полгода на Сент-Морисе. Такой у них семейный бизнес. Я знаю старого пройдоху сто лет — ещё с тех пор, как приехал на Сент-Морис искать клад в самый первый раз.

— Стало быть, этот человек в курсе дела?

— Что я, с ума спятил? — Делони даже обиделся. — Он считает, что я археолог. Там, на острове, в шестнадцатом и семнадцатом веке были испанские рудники. Вот их-то я и исследую. Может, вначале Фреддо что-нибудь и подозревал. Он не простачок. Но столько лет прошло. Он же видел, что никакого навара от моих поездок нету. Миньона в своё время я представил как своего коллегу из Франции. Минни похож на сухаря-профессора, правда? — Джерсиец подмигнул нотариусу, но тот не улыбнулся. — Про мисс Борсхед я написал, что она светило исторической науки из Оксфорда. Вы, Ник, насколько я понял, что-то вроде историка?