Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Дальнейшие события показали, что гений сыска, как всегда, оказался прав.

Отпечатки пальцев в комнате Марии и на шмайссере оказались идентичными.

В доме Кузьмы Шалаева произвели обыск. Сам он куда-то пропал, но в саду обнаружили своеобразную братскую могилу. В ней лежали семь трупов разной степени разложения. Главным пособником преступления Кузьмы был тот самый лакей в малахайке, который гнался за Соколовым. Убивали заезжих денежных людей, опытных картежников, которых не сумел обыграть Кузьма.

Клеопатра, которую, как выяснилось, по паспорту зовут Манефой, была саратовской мещанкой и наложницей Кузьмы. Именно она, ревновавшая Кузьму к Марии Школьниковой, открыла тайник, едва полицейские вошли в дом. На чердаке, в стропилах, находился массивный золотой браслет, украшенный полусотней изумрудов и бриллиантов. Некогда дочь Петра I Императрица Елизавета преподнесла его супруге лейб-медика Лестока.

Сменив нескольких хозяев, браслет попал наконец к харьковскому генерал-губернатору. Банда социал-революционера Милютина-Душителя, известного нашим читателям, вырезала всю семью губернатора, похитила ценности.

Милютин, не догадываясь об истинной стоимости браслета, сдал его в революционный общак. Когда партии понадобились деньги, через Марию Школьникову браслет продали Кузьме. Выложив за браслет деньги, он затосковал: рубль в чужих руках оскорблял его. Явившись в ближайшую ночь к Марии, якобы на любовное свидание, он ее зарезал, забрал свои капиталы. Желая хотя бы на время скрыть убийство, Кузьма сволок труп на кладбище (в помещении, разлагаясь, он запахом быстро бы привлек к себе внимание), а на дверь для отвода глаз навесил замок.

Лакеи убийцы ни словом не обмолвились о том, что пытались убить Соколова, справедливо полагая, что это усугубит их наказание. Все они были отправлены на каторгу. Клеопатре-Манефе “за недоносительство ” выпало смехотворное наказание — год тюрьмы. Учли ее помощь следствию.

Самого Кузьму Шалаева нашли почти через месяц. Убегая от Соколова, он грохнулся в глубокую яму, сломал ногу и выбраться наверх не сумел. Смерть его была ужасной. Муравьи, лисы, мыши сделали свое дело: скелет убийцы был идеально чистым, и его отправили в местный университет на кафедру анатомии — служить студентам и для пользы науки. Много любопытных нарочно являлись поглазеть на эти кости.

Соколов отправился искать того, кто постоянно незримой тенью стоял за всеми этими преступлениями, — “брата ” Марии Школьниковой. И здесь его ожидало нечто ошеломляющее. Близилась заключительная сцена жуткой истории.

Король сыщиков граф Соколов продолжал охоту за кровожадными преступниками - революционерами. Когда уже казалось, что сыщик вот-вот схватит злодеев, ему доставались лишь трупы — Мария Школьникова, Кузьма Шалаев... Но агентурные сведения убеждали: на Николая II во время его посещения Москвы готовится покушение. Вот почему был нужен живой свидетель. И Соколов решил достать его во что бы то ни стало. Наступил финал кровавой трагедии.

Жарким, раскаленным, словно сковородка, утром на террасе дома скрипача Казарина собрались московские сыщики — Кошко, Жеребцов, начальник охранки Евгений Сахаров, фотограф Ирошников. Местную власть представлял короткошеий и с торчащими усами полицмейстер Дьяков. Стройная супруга музыканта Валентина Прокофьевна разливала из гудящего самовара чай.

Когда Соколов появился в Саратове, Казарин сразу же предложил:

— Милый Аполлинарий Николаевич, сделайте одолжение, остановитесь у нас. Мы так будем рады, весь второй этаж пустует!

Соколов улыбнулся:

— Вспомнили мудрость: свято место пусто не бывает? Давно ли террористка Школьникова со своим братцем, или кем он ей там приходится, готовила в этих комнатах бомбы, а теперь — “милости просим!” Нет, в “Метрополе” я себя чувствую хорошо. Тем более, что скоро жду сюда своих славных коллег, негоже мне от них отдаляться.

Заметив огорчение на лице скрипача, добавил:

— Но с удовольствием всей компанией будем приходить к вам на завтрак! Заодно станем проводить утренние совещания. Не боитесь скомпрометировать себя связями с полицией? Пойдет слух, что на нас работаете.

Казарин возразил:

— Так ведь не на германских шпионов! Революция для России — самая страшная болезнь, бороться против нее — святой долг каждого порядочного человека, к тому же у меня личные счеты с этими господами-смутьянами.

Соколов согласился:

— Лучший враг — враг, сидящий за решеткой!

...Так и повелось, что ежедневно по утрам бригада московских сыщиков собиралась в самом укромном месте, которое только можно придумать, — на терраске дома скрипача. Здесь никто не мог их наблюдать или подслушивать.

Сегодня докладывал о своей экспедиции в Раненбург Жеребцов. У него был победный вид:

— Признаюсь, выявить следы братца в этом городишке было не очень просто. Чуть не каждый домишко довелось обойти. И нашел! — Взор Жеребцова горел огнем. — Недалеко от рынка в доме торговца скобяными изделиями Григорьева снимает две комнаты некий Роман Львович Козелец, мещанин города Митавы Курляндской губернии — высокий курчавый молодой человек. Он бывает в доме редко — все время в каких-то разъездах. Но к нему в комнаты, даже в его отсутствие, наведываются неизвестные типы.

Самым внимательным слушателем Жеребцова был нарочно приехавший начальник Московского охранного отделения Сахаров. Рядом с ним сидел, развалясь в плетеном кресле, Кошко.

Жеребцов продолжал:

— Этот Козелец как раз отсутствовал. Я произвел у него лимитное мероприятие номер один — негласный обыск. Нашел несколько революционных брошюрок и три фунта, — Николай сделал эффектную паузу, — мелинита. Изымать не стал, чтобы не спугнуть. Снял, разумеется, отпечатки пальцев и следов ног. Последние весьма характерны: остроносые штиблеты длиною пять с половиной вершков — поболее двадцати девяти сантиметров, каблуки чуть стоптаны вовнутрь, на левом не хватает гвоздя.

— Идентифицировать удалось? — Стальной взгляд Соколова впился в Жеребцова.

— Да, и есть повод для удивления! Отпечатки пальцев совпали с теми, что мы обнаружили в доме купчихи Прозоровой — на пивных бутылках “Хольстен”, там, где была убита Школьникова, и... в этом самом доме, где мы сидим и куда к ней заходил этот самый Козелец.

Соколов поинтересовался:

— Запрос в Митаву отправил?

— Телеграфом, и уже получил ответ, — Жеребцов достал из кармана сиреневый бланк: — “Мещанин Роман Львов Козелец выбыл в 1902 году в Харьков, где, по слухам, учится в университете”. Я выяснил, что из университета, где он изучал медицину, Козелец был отчислен в связи с расстройством психики. Лечился в клинике. Его нынешнее местонахождение неизвестно.

Полицмейстер Дьяков пошевелил усищами:

— Еще как известно! У нас где-то обретается, да только вот как взять его! Ведь ксива, простите, документ у него поди, фуфловый, э-э, то есть фальшивый.

Аристократичный Сахаров поморщился:

— Что за язык у вас, дорогой полковник! Словно всю жизнь на блатной малине провели.

Полицмейстер недовольно буркнул:

— Я ведь не в институте благородных девиц танцы преподаю. А говорю дело: вид на жительство у преступника фальшивый! Так?

— Ясно, что фальшивый! — усмехнулся Соколов. — А у тебя в Саратове этот тип и вовсе действовал под носом а ты, Николай Павлович, его не замечал. Но теперь есть возможность отличиться. Прекрасная зацепка — германское пиво “Хольстен”. Это не “Калинкин”, которое вся матушка-Русь пьет. Этот “Хольстен” на любителей, на гурманов. Специально поставляют, дорогое, стало быть!

Дьяков сделал умное лицо:

— Мы, граф, предприняли все необходимое! У нас только одна лавка торгует “Хольстеном” — на Московской площади. Владелец ее — германский подданный Эрнст Шнабель. По всем сведениям — добропорядочный молодой человек. Он нам дал исчерпывающий ответ, очертил, так сказать, круг — девятнадцать человек назвал, постоянных потребителей этого напитка. Я сам допрашивал Шнабеля. Спросил: “Высокий курчавый молодой человек пиво у вас покупает?” Торговец затруднился с решительным ответом, но твердо обещал тут же оповестить полицию, ежели таковой в лавке появится. Более того, — в тоне зазвучала гордость, — вызывался стать нашим осведомителем.

Кошко взглянул на Дьякова:

— И что, проверили всех подозреваемых?

— Этих девятнадцать покупателей? А как же! Отпечатки пальцев сняли и с покупателей, и с их семейных. Даже слуг в их домах не забыли: а вдруг злоумышленник среди горничных, репетиторов, лакеев или поваров? Откатали “пальчики” почти у трех сотен человек! Не шутка, доложу вам.