Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе

От чрезмерного потребления пива и кровяной колбасы у этих людей были огромные животы, но они умели драться, особенно с перевесом шесть к одному в их пользу. Какойто злой центурион из иностранных войск на рейнской границе устроил этим бугаям несколько лет легионерской подготовки. У них было огромное оружие, кельтского типа с плоским клинком, которым они размахивали над головами и на уровне пояса, в то время как меня грубо заставили опустить вниз мой короткий, острый римский кинжал. Под костюмом жреца у меня была короткая кожаная куртка и защита для рук — маловато против шести вопящих маньяков, которые получали удовольствие от одной мысли порезать мою соленую хрустящую корочку, словно кабана из Черного леса. Пертинакс засмеялся.

— Улыбайся дальше, — горячился я, глядя на германцев. — Я разделаюсь с твоими тявкающими комнатными собачками, а потом доберусь до тебя!

Он покачал головой и направился к выходу. Но Туллия оказалась там раньше. Благодаря страху перед ним — теперь, когда он знал, что она обманула его, — ее ноги стали быстрыми, а руки уверенными. Она ринулась по коридору привратника, пробежала мимо двух пустых комнат и распахнула огромную, обшитую металлом дверь. Туллия выскочила на улицу — а вместо этого внутрь вломился Мило.

При виде нашего монстра, не имеющего чувства юмора, Пертинакс в нерешительности замер и обернулся. Я видел, как он быстро побежал к лестнице. Я был в ловушке, крепко прижатый половиной дюжины тяжелых клинков. Пока я отчаянно отбивался, их напор, когда они касались моего меча, выбивал из моей руки всю силу. За Пертинаксом побежал Курций Гордиан — его неловкая, похожая на мешок фигура, горящая долго вынашиваемой надеждой на месть, с опасной быстротой спускалась по лестнице. Он ловко держал в руке маленький, острый нож, который мы использовали во время обряда, все еще мокрый от горла нашего жертвенного ягненка.

Мило своими коровьими мозгами размышлял, что ему делать: мой любимый головорез.

— Сделай одолжение, брось флейту и возьми меч, Мило!

Мило раздобыл меч простым способом: схватил ближайшего наемника, поднял безумца над землей и избивал его до тех пор, пока тот не выпучил глаза и от слабости не выронил меч.

— Прижми еще нескольких! — выдохнул я, пока сам пытался разоружить следующего, а тем временем мой ботинок оставлял на его чешуйчатых штанах след, о котором, если его интересовали женщины, он потом горько пожалеет.

Теперь мы с Мило могли встать спина к спине и отойти от стены. Круг противников расширился, но у нас было больше времени следить за ними. Когда двое наступали с разных сторон, мы, договорившись, пригнулись и дали им с отвратительным хрустом пронзить друг друга.

Грубое фехтование длилось меньше, чем я думал. Двое последних, которые еще могли бегать, оттаскивали раненых. Чтобы скрыть, что они както связаны с домом Пертинакса, мы с Мило выбросили мертвых на улицу в канаву напротив, как грязные остатки от какойнибудь пьяной ссоры прошлой ночью.

— Тебе досталось, Фалько?

Еще ничего не болело, но я весь истекал: на левом боку у меня был длинный разрез. После пяти лет в должности осведомителя я больше не чувствовал необходимости падать в обморок при виде собственной крови, но сегодня я меньше всего этого хотел. Мило торопил меня идти искать врача, но я покачал головой.

Мы поспешили обратно, чтобы найти Гордиана. На наш крик никто не ответил. Я запер дверь на улицу и забрал ключ. Я нашел кран и выключил фонтан; когда вода остановилась, и упала последняя капля, в пустом помещении наступила действующая на нервы тишина.

Мы осторожно поднимались по лестнице, постоянно прислушиваясь. Мы одну за другой распахивали двери. Пустые гостиные и заброшенные спальни. На фронтоне нетронутая пыль. Одуревшие мухи, врезающиеся в закрытые окна в душном одиночестве.

Гордиан был в последней комнате первого коридора, который мы обыскали. Он ударился о мраморный пьедестал, и мы подумали, что, возможно, он мертв. Мы ошиблись; он просто был в отчаянии.

— Я догнал его — воткнул в него нож, — но он ударил меня, и я все испортил…

Посмотрев, не ранен ли он, я сочувственно пробормотал.

— Это совсем разные вещи — предавать смерти какуюнибудь овцу у алтаря или отнимать человеческую жизнь… — Пертинакс крепко привязал Верховного жреца к стене. У него было не так много синяков, но в таком возрасте шок и напряжение имели свои негативные последствия. Гордиан дышал с таким трудом, что я беспокоился за его сердце.

Я помог Мило проводить жреца вниз по лестнице и быстро выпустил их обоих на улицу.

— Мило, позаботься о нем.

— Я вернусь…

— Нет. То, что здесь осталось, — мое.

Он помог наложить давящую повязку и перевязать мой бок вуалью, в которой я был во время церемонии. Потом я видел, как они с Гордианом уходили.

Вот так я и хотел: Пертинакс и я.

Снова оказавшись в доме, я запер за собой дверь. У Пертинакса, возможно, был свой ключ, когда он жил здесь, но теперь он ему не поможет. Когда я работал душеприказчиком, первым делом я поставил новые замки.

Я медленно шел от двери. Один из нас, в конце концов, возможно, выйдет этим путем. Это была единственная дверь. Особняк богатого человека. В Риме полно взломщиков, а это драгоценное имение было построено для мультимиллионеров, чьи сокровища нуждались в охране. Внешние стены были совершенно пустыми, чтобы их защищать. Окна выходили внутрь. Свет попадал в дом только из внутренних двориков и через открытую крышу атрия. То, что происходило снаружи на улицах города, относилось к совершенно иному миру.

Пертинакс находился в доме. Как и я. У меня был ключ. Пока я его не найду, мы оба останемся здесь.

Я начал искать. В доме было огромное количество комнат и несколько проходов, по которым он мог проскочить мимо меня. Поэтому некоторые места мне приходилось проверять дважды. Я потратил много времени. Рана начала гореть и беспокоить меня. Ткань пропиталась кровью. Я ступал тихо, чтобы шагами не предупредить Пертинакса и сохранить свои силы. Постепенно я обошел все комнаты. И, наконец, вспомнил об одном месте, которое пропустил; так что я знал, где он скорее всего был.

Я второй раз медленно шел по красному коридору. Ботинки опасно скользили по блестящей гладкой мозаике на полу. Я прошел между двумя постаментами, где раньше стояли базальтовые бюсты, и оказался в роскошной сероголубой спальне, которая когдато была приютом хозяйки дома. Меня любезно приняла теплая насыщенная голубизна стен. Я почувствовал себя любовником, идущим по привычному секретному маршруту.

Я заметил небольшое рыжеватое пятно, расплывшееся на геометрическом узоре белосеребристой мозаики. Я с некоторым трудом опустился на колени и потрогал его пальцем. Сухое. Пертинакс прятался здесь уже давно. Возможно, он был мертв.

Поднявшись, я потащил свои уставшие ноги к деревянным раздвижным дверям. Они были заперты. Но когда я открыл их, из дальнего конца садика Елены его злые глаза встретились с моими.

Я доковылял до каменного бордюра и болезненно опустился, оказавшись в полусидячем положении лицом к нему.

— Две развалины!

Пертинакс гримасничал, глядя на мое состояние, чем пытался облегчить свои страдания.

— Что сейчас будет, Фалько?

— Один из нас кое о чем поразмыслит…

Он сидел в тени. Я был на солнце. Если бы я отодвинулся, то фиговое дерево закрыло бы от меня Пертинакса. Поэтому я остался на месте.

Пертинакс вел себя неугомонно и нетерпеливо; у меня была куча времени. Он замолчал и своим напряженным узким лицом наблюдал за мной.

— Сад вашей жены! — весело произнес я, оглядываясь вокруг. Все было наполнено приглушенным солнечным светом и яркой зеленью. С одной стороны колоннады — потертая каменная скамейка с львиными лапами. Низкая, украшенная скульптурами живая изгородь со слабым запахом розмарина, где я поломал кусты, когда пытался присесть. Тонкие кустики ракитника. И маленькая статуя Купидона, льющего воду — похоже, Елена сама его выбирала.

Сад Елены. Сдержанный, цветущий маленький дворик, такой же тихий и изысканный, как и она сама.

— Спокойное, уединенное место для беседы, — сказал я Пертинаксу. — И хорошее, уединенное место для того, где можно умереть человеку, которого все равно не существует… А, не беспокойтесь. Я пообещал вашей жене — вашей первой жене — не убивать вас. — Я дал ему успокоиться, а потом заговорил стальным голосом: — Я только планирую нанести серию тяжелых, не смертельных ударов, которые убедят вас, что оставаться живым настолько больно, что вы сами себя прикончите!

Жрец уже положил им хорошее начало. Тем лучше; некоторые смерти требуют времени.

Пертинакс сидел на земле, боком ко мне, облокотившись на одну руку. Ему было неудобно почти в любой позе. Приходилось вертеться от боли, которую причинял страшный нож для жертвоприношений, который Гордиан воткнул ему в ребра. Пертинакс крепко держал его. Если вытащить нож, то поток крови мог унести его душу. Некоторые люди рискнули бы; я бы рискнул.