Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3: Мальтийский жезл

Однако уже на следующий день, ближе к вечеру, он был разбужен треском подкатившего к самому резному крыльцу мотоцикла. Перебегая на цыпочках от одного занавешенного окна к другому, ему удалось рассмотреть сквозь щели милицейского лейтенанта в шлеме и сидевшего в коляске Архипа Ивановича, коменданта поселка.

Лейтенант постучал затянутым в кожаную перчатку кулаком сначала в дверь, а затем и по ставням, но Алексей, само собой, не подал признаков жизни. Насколько он сумел разобрать, разговор у мента с Архипом Ивановичем вертелся вокруг его, Алеши, скромной персоны. Лейтенант все больше интересовался, что он за птица, откуда пришел и где может обретаться в данный отрезок времени. Но ни на один из вопросов комендант так и не смог ответить, потому что не знал о протасовском стороже практически ничего.

Видел разок-другой, как тот тюкал топориком, а так чтобы накоротке сойтись, ему без надобности. Лейтенант не стал спорить, и по тому, как он, резко включив зажигание, рванул с места, Алексей догадался, что его положение хоть и трудное, но не пиковое. Пока!

Поиск шел, что называется, вслепую. Искали не его, раба божьего, персонально, а на всякий случай проверяли всех и каждого. «Очевидно, обнаружили труп», — рассудил Алексей.

Как бы там ни складывалось, но не прислушаться к такому звоночку было нельзя.

Дождавшись темноты, Алексей пехом рванул в сторону Калинина. Полоса сплошных ливней прошла, и он без осложнений дотопал до четвертой от Синеди станции. Только там решился сесть в электричку. И то выскочив из кустов в самый последний момент.

Освещенная редкими фонарями платформа отсвечивала ледяной пустотой: ни милиции, ни пассажиров. В облачных прорывах купалась промытая до блеска половинка луны. Тревожно гудели медные провода.

Когда сомкнулись резиновые прокладки дверей, он облегченно перевел дух. В пустом вагоне дремал, полураскрыв рот, усталый железнодорожник.

По возвращении в Москву Березовский пригласил Люсина провести выходной день в подмосковном Доме творчества.

— Нам нужно обстоятельно потолковать, — объяснил Юра. — Только где? При одной лишь мысли о ресторанах мои истерзанные суставы пронзает дрожь. Ляля же, как назло, затеяла ремонт, что в наше время приравнивается к стихийному бедствию. Так что сам видишь, старик, деваться некуда.

Люсин, недолго думая, согласился. Город купался в промозглом тумане, и непрошено возникшая перед внутренним взором картина погруженного в сон голого леса показалась необыкновенно прельстительной.

Действительность, как и положено, не замедлила внести свою отрезвляющую поправку. Основательно прореженный лесной массивчик оказался малоприспособленным для элегических блужданий. На раскисших дорожках угрюмо блестела вода, местами подернутая ледяной пленкой. Пришлось отправиться на прогулку по асфальтированному шоссе, опасливо сторонясь пролетавших автомобилей, с шипением выплескивавших мутные лужи. Пахло прелью с легким привкусом бензина и болотной неизбывной сыростью. В непроглядном небе то и дело прокатывался гул взлетающих самолетов.

— Зато к обеду будут пирожки с капустой, — попытался подсластить пилюлю Березовский, то и дело вырываясь вперед и угодливо оборачиваясь. — Вку-усные до невозможности!

Люсин удовлетворенно кивнул. Он все равно не жалел, что вырвался на природу. Наташа готовила Тему к химической олимпиаде, и перспектива провести долгий день наедине с собственной персоной отнюдь не вдохновляла. К тому же в доме, по обыкновению, не было ни крошки. А так, по крайней мере, обеспечен обед, к тому же с вкусными пирожками.

— Как съездил, старик? — спросил Люсин и, подобрав кем-то брошенный прутик, со свистом рассек воздух. — По твоим восторженным междометиям я понял, что грандиозно.

— Лучше не бывает! Однако твой несколько пренебрежительный скепсис подействовал на меня, как ушат ледяной воды. Судя по всему, я безнадежно опоздал, и мои герметические разыскания тебе уже никак не нужны. Ты и без них все доподлинно знаешь. Верно?

— Это как взглянуть, Юра. С сугубо оперативной точки зрения, твоя готическая жуть может лишь помешать мне. К чему задуривать себе голову, так ведь? Но есть еще один аспект — нравственный, который неизбежно выходит на передний план. Ты понимаешь меня? Солитов принадлежал к числу людей, чьи дела надолго переживают бренную, как ты говоришь, оболочку. Когда преступник будет задержан, справедливость восторжествует и все такое прочее, встанет вопрос о творческом наследии. Тогда и выяснится истинная цена твоих архивных находок. Вернее, настанет пора для таких вещей.

— Сейчас они тебя не слишком волнуют? — обидчиво помрачнел Березовский, изнывавший от желания поделиться впечатлениями.

— Ты меня просто не понял, Юрок, — поспешно поправился Люсин, словно вспомнив о чем-то важном. — Или же я плохо тебе объяснил. — Он достал сложенную вчетверо, изрядно помятую бумажку. — Это я специально для твоего архива захватил… Может, еще одну книжку сделаешь, чем черт не шутит?

Березовский заинтересованно развернул листок с тусклой фотографией и жирно набранным текстом. «Обезвредить преступника!» — так и хлестнули в глаза красные литеры заголовка.

— С виду даже не скажешь, что преступник, — покачал головой Березовский. — Гажельников Алексей Николаевич, — прочитал он вслух. — Год рождения тысяча девятьсот пятьдесят второй, рост сто восемьдесят четыре… Всесоюзный розыск?

— Да, сегодня четвертый день… Теперь ты понимаешь, как я воспринимаю всякие домыслы вроде снотворного зелья? В ту ночь, когда ты поднял меня с постели…

— Я звонил тебе целый день! — Березовский поспешно подхватил товарища под руку. — Каждые полчаса.

— И не мог дозвониться, — понимающе кивнул Люсин, — потому что именно тогда водолазы обнаружили тело. Я вернулся домой часов в одиннадцать и сразу же завалился спать. Словно одурь какая-то накатила. Даже не знаю, как передать. Такого со мной давно не было. Все внутри содрогается, бьется, а прорваться сквозь оцепенение не могу.

— А тут я со своим звонком! Ты уж прости, старик, ладно?

— Да я не в упрек, Юрик. Просто хочу набросать обстановочку, чтобы ты понял.

— Почему ты на меня тогда наорал, я и без того понял.

— Больно уж некстати ты вылез со своей гипотезой. «Напиток императора Рудольфа», «Тайна мальтийских гроссмейстеров» — все это, конечно, очень мило и завлекательно, но, как говорится, в более подходящий момент.

— Ты целиком и полностью прав. Но я же хотел, как лучше… Постарайся и ты меня понять, отец-благодетель, понять мое состояние. Я тоже как в лихорадке горел. Тем более что, как и ты, шел по следам Георгия Мартыновича. Причем в самом буквальном смысле слова. Твоя идея поднять источники, которыми он пользовался, оказалась поистине гениальной. Мне понадобилось всего шесть дней, чтобы раскрыть реконструированную им рецептуру. Нет, я должен все тебе рассказать! Причем немедленно, не сходя с места! Иначе лопну к чертовой бабушке, и роман, на который ты намекаешь, останется ненаписанным. Тебя устраивает подобная перспектива?

— Нет, — чистосердечно признался Люсин. — Тем более что широкая общественность никогда мне этого не простит. Поэтому я готов смиренно выслушать любую абракадабру. — Он сокрушенно махнул рукой. — Я так и не удосужился узнать, что это значит, хотя и беседовал с весьма компетентными людьми…

— Именно в ней весь секрет, в этой самой абракадабре! — Березовский решительно увлек Люсина на какой-то пустырь. — Погляди на такую штуку. — Очистив ребром ботинка клочок вязкой, как пластилин, земли, он подхватил осколок стекла и принялся вычерчивать букву за буквой, пока не обозначился прямоугольный треугольник:

— И что бы это значило? — спросил Люсин.