Понсон дю Террайль - Таинственное наследство (сборник)

Прошло около часа.

Наконец дверь отворилась, и как будто само провидение пожелало еще раз опечалить последнее чувство этого человека.

В комнату, где уже витала смерть, вошел его сын в ярком маскарадном костюме.

– О! – пробормотал Фелипоне. – Это уже слишком!

И, повернувшись к стене, он испустил последний вздох, прежде чем его сын подошел к нему.

Андреа взял его за руку и приподнял ее – она уже начинала холодеть, он дотронулся до его сердца – оно уже не билось.

– Он умер, – заметил он хладнокровно, – а жаль.

В эту минуту на пороге комнаты показался еще человек.

Андреа обернулся и отступил на шаг.

Перед ним были два человека, скульптор Арман и Бастиан.

– Господин виконт Андреа, – начал Бастиан, подходя к нему, – ваш отец убил первого мужа своей жены, потом бросил в море вашего старшего брата, но этот брат не умер… вот он, – и он указал Андреа на Армана.

– Этому-то брату ваш раскаявшийся отец при смерти отдал все то, что он похитил у него и что было должно перейти к вам. Вы здесь у господина графа Армана де Кергаца, а не в своем доме… Выйдите отсюда.

Андреа в ужасе смотрел на Армана, который сделал несколько шагов вперед, грубо взял его за руку и, подведя к окну, сказал:

– Смотри, вот тот Париж, где ты хотел быть при помощи твоего громадного состояния злым, духом, я заменю тебя и постараюсь быть в нем добрым гением. А теперь – вон отсюда, так как я могу забыть, что у нас была одна мать, вспомнив твои преступления и женщину, которую ты убил… Вон!

Арман говорил повелительно, как хозяин дома, и первый раз Андреа трепетал и исполнял приказание.

Он вышел медленными и тихими шагами, но в дверях он приостановился и, взглянув на Армана, крикнул вызывающим голосом:

– Кому-нибудь из двоих, добродетельный братец!.. Мы посмотрим, кто одержит верх: филантроп или разбойник, ад или небо… Париж будет ареной нашей битвы.

И он вышел, гордо подняв голову и улыбаясь сатанинской улыбкой, из того дома, который не принадлежал уже более ему и где его отец испустил свой последний вздох.

Была мрачная декабрьская ночь. Мелкая, насквозь пронизывающая изморозь покрывала мостовые парижских улиц, чуть освещенных фона рями.

Последний удар полуночи, пробивший на церковных часах, уныло дрожал в воздухе.

Париж как будто опустел в этот поздний час, и в городе царило мертвое молчание, нарушаемое по временам лаем цепных собак или шагами ночного обхода.

По набережной св. Поля медленно шел человек, закутанный в плащ. По временам он останавливался и пристально осматривал окрест ности.

Пройдя мост Дамьетт, он вышел на набережную св. Людовика и быстро окинул глазами верхи окрестных кровель.

Позади отеля Ламбер в улице св. Луи, на самом верху шестиэтажного дома, светился, несмотря на эту позднюю пору, маленький огонек. Это было тем более странно, что этот дом отличался самою скромною наружностью и по виду был занят самыми скромными ремесленниками или мещанами, которые, как известно, не имеют привычки засиживаться долго по ночам.

Впрочем, огонек этот горел на окне и, очевидно, служил сигналом, так как господин в плаще, заметив его, проговорил: – Так, Коляр дома и ждет меня.

Затем он сложил пальцы особенным манером и свистнул так, как обыкновенно свищут ночные воры.

Почти вслед за этим огонек в окне погас и через каких-нибудь десять минут невдалеке от отеля Ламбер раздался протяжный свист, и вскоре послышались шаги, и близ незнакомца появилась какая-то человеческая фигура.

– Ты, Коляр? – прошептал незнакомец.

– Здесь, ваше сиятельство.

– Отлично, Коляр, ты верен своему слову.

– Конечно… Ваше сиятельство, только знаете что: не называйте меня больше по имени. У рыжей отличный слух и память, а ваш друг Коляр побывал уже в каторге, где ему и теперь сберегается еще местечко – если, конечно, он вздумает вернуться туда.

– Пожалуй, что ты и прав, но ведь мы одни здесь.

– Нужды нет, а если вам будет угодно перетолковать со мной, то покорнейше прошу вас пожаловать со мной вон под мост, да, кстати, и разговаривать-то будем лучше по-английски. Это премилый язык, и его никто не понимает в Иерусалимской улице.

– Пойдем, пожалуй, – согласился незнакомец, следуя за своим провожатым.

Они вошли под мост и уместились на камне.

– Вот так-то будет гораздо удобнее, – заметил Коляр. – Хотя отчасти и холодновато… но ведь мы, вероятно, не будем разговаривать особенно долго?

– Ты прав, – согласился незнакомец.

– Давно ли изволили пожаловать из Лондона?

– Сегодня в восемь часов, и, как видишь, не терял времени по пустякам.

– Это всегдашняя привычка моего бывшего капитана, – заметил почтительно Коляр.

– Ну, а ты что сделал здесь в эти три недели?

– Набрал маленькое общество…

– Недурно…

– Хотя, признаться вам, для нашего ремесла в Лондоне несравненно больше дельных людей. Я набрал лучших. из здешних, но все-таки нам придется поработать несколько месяцев, чтобы выдрессировать этих гусей. Впрочем, вы, ваше сиятельство, увидите сами.

– Когда же?

– Да хоть сейчас.

– Ты приказал им собраться?

– Да. И если вы захотите, то вы их увидите так, что они не будут вас видеть.

– Пойдем, – проговорил вместо ответа «их сиятельство» и; встал с камня.

– Одно только, – возразил было с замешательством Коляр, но незнакомец его тотчас же перебил:

– Что там еще?

– Если мы не сойдемся?

– Сойдемся.

– Гм! Я ведь уже стар, ваше сиятельство. Мне надо подумать о старости.

– Ты прав, но я не стою за ценой. Сколько тебе нужно?

– Пустяки: тысяч двадцать пять в год и еще хоть десятую долю с каждого дельца.

– Согласен.

– А об жалованье людям…

– Э, приятель, я знаю твою ловкость, но чтобы говорить об жалованье людям, когда я их не видал…

– И то правда, – согласился, в свою очередь, Коляр.

– Ну, идем же. Сколько их?

– Десять человек. Довольно ли?

– Покамест – да. Потом увидим.

Коляр и его капитан вышли на набережную и вошли в лабиринт кривых переулков.

– Тут, капитан, – проговорил наконец Коляр, останавливаясь в Змеиной улице, перед старым большим домом с закрытыми ставнями.

Коляр поспешил – вложить ключ в замок двери и, отворив ее, прошел в узкий и темный коридор.

– Вот и наша агентура, – проговорил он и осторожно запер за собою дверь.

Вслед за этим он высек огонь и засветил маленький фонарь.

В конце коридора находилась лестница, у которой вместо перил висела грязная, засаленная веревка.

Коляр и капитан поднялись на второй этаж.

– Отсюда, ваше сиятельство, вы будете иметь полную возможность оценить моих молодчиков.

И, оставив капитана одного впотьмах, Коляр прошел с фонарем в ближайшую комнату, которая прилегала к площадке, и почти вслед за этим капитан увидел перед собой свет, мелькнувший из отверстия в стене.

В это-то отверстие, действительно, было очень удобно видеть все, что делается и говорится в этой комнате.

Капитан начал с того, что осмотрел ее меблировку, напоминавшую собой гостиную мещанина средней руки.

– Вот, – сказал Коляр, возвратясь через несколько минут к своему начальнику. – Это квартира моего помощника, он известен за удалившегося от дел торговца, который живет с своею женою, как голубь с голубкой.

– А! Следовательно, он женат.

– Да, почти…

– Жена его?..

– Госпожа Коклэ – милейшая особа, – проговорил важно Коляр, – она может быть, смотря по надобности и делу, графиней, княгиней, благотворительницей и вообще всем, чем только понадобится. Здесь, в этой улице, она считается образцом набожности.

– Недурно… Где же сам господин Коклэ?

– Вы его тотчас же увидите, – ответил Коляр и три раза стукнул в потолок.

Почти тотчас же вслед за этим наверху послышался небольшой шум, и вскоре на лестнице раздались чьи-то шаги. В комнату вошел человек лет пятидесяти, лысый, худощавый и с приплюснутым лбом.

На нем был надет старый, истасканный халат с зеленовато-желтыми разводами и на ногах туфли с застежками.

На первый взгляд можно было подумать, что перед вами находится честный, смиренный лавочник, – он даже и улыбался как-то торжественно и простодушно.

Но капитан был настолько опытен, что сразу заметил в нем громадную силу, смелый характер и достаточно зверства.

Коклэ не походил ни на капитана, ни на Коляра.

Капитан был сухощавый молодой человек, безбородый, лет двадцати восьми. В Лондоне, где он составил себе таинственную известность, его называли Вильямсом; впрочем, вряд ли это было его настоящее имя.

Коляр был худощавый мужчина лет тридцати пяти, с черною бородою и усами. Он служил когда-то в военной службе и до сих пор сохранил красивую воинственную осанку.

Коклэ раскланялся с капитаном и искоса посмотрел на Коляра. «Это начальник», – ответил лаконически Коляр.