Евгений Сухов - Княжий удел

И сейчас, глядя на полотнище с уродливым Спасом, Шемяка усомнился: «А может ли он принести победу?»

Дмитрий подошел к иконописцу. Он тоже признал князя, хотя тот был в обычной кольчуге, совсем не желал выделяться на поле брани парадными доспехами. Низко поклонился Дмитрию и сказал:

— Вчера икону я писал… А перед тем пост соблюдал, чтобы очищенным к доскам подойти.

— И какой же у тебя Христос вышел? — поинтересовался князь.

— Обычный, не было у него уродства на лице, — просто отвечал иконописец. — Видать, войне братской конец приходит. Ты уж прости меня, князь, — стал оправдываться монах.

Дмитрий Юрьевич не ответил, передернул плечами и отошел в сторону. Выходит, и этот отрок в победе разуверился. Впрочем, он мертв с тех самых пор, как угодил к сосновому столбу. Невозможно одной рукой писать иконы, а другой рубить головы.

Боярин Ушатый огромной сутулой тенью следовал за князем и, несмотря на свой рост, казался незаметным, но Дмитрий не оборачивался, знал, боярин здесь.

— Князь, — наконец осмелился нарушить молчание Иван Ушатый, — тут ко мне двое из московской рати подошли, сказали, что Василий завтра атаковать будет… сразу после утренней молитвы.

— Встретим гостя как надо… я сам в первых рядах буду, только хлеба с солью пускай от меня не ждет!

Полки Василия вышли из-за леса не спеша. Некоторое время полки стояли друг против друга. А потом по взмаху московского воеводы ратники головного полка, подгоняя коней плетьми, поскакали в гору, где застыла Дмитриева рать.

Грохнул первый залп, который оставил на черной земле бьющихся лошадей, убитых всадников, а следом за ним еще один, и каменные ядра со свистом рассекали воздух и рыхлили мерзлую пашню. Всадники уже забрались на сопку, острым клином рассекли войско галицкого князя и стали теснить его к стенам, чтоб расплющить о серый камень.

За головным полком на сопку уже взбирались полки правого и левого флангов, отрезая Дмитриевой дружине последний путь к отступлению. Завязался бой: вязкий, тяжелый, и звон железа заглушал крики раненых.

Дмитрий Шемяка рубился на самой вершине. Он видел, как один за другим падали сраженные отроки, а из-за леса, размахивая мечами, шли все новые отряды Василия. И часа не пройдет, как они заполнят собой все поле, станет тесно и на вершине. Вот тогда уже не выбраться!

Полки Шемяки отступали к городу. Со стен по воинам московского князя палили наряды. Каменные ядра летели совсем не туда — разбивали в щепы деревья, дробили землю и бестолково улетали в чащу. Ратники плотной стеной окружили остатки галицкой дружины. Это были последние минуты некогда могучего и сильного зверя, и оттого натиск московской дружины становился все более яростным.

— Уходить тебе, князь, надо! Уходи! — Рядом с князем рубился боярин Ушатый. Он вовремя подставил свой меч под удар рогатины, не случись этого — лежал бы Дмитрий с пробитым черепом среди множества изуродованных тел. — Если сейчас не уйдешь, потом поздно будет! Не к Ваське же в полон попадать! Не простит он тебе! Ты беги, государь, а я прикрою!

Дмитрий осмотрелся. Уже полегли пехотинцы, разбросав по полю мечи и шлемы. Лишенные всадников, бегали по полю кони, и дикое ржание перепуганных животных еще больше усиливало панику.

— Хорошо! Я ухожу!

Едва отвернулся князь, как вражеский меч резанул по шее, срезав запону, и упавший плащ послужил саваном рухнувшему в высокую траву воину.

— Да неужто сам князь Дмитрий! — ахнул ударивший князя всадник. Этот возглас, в котором слышались ребячье удивление и ужас, стоил ему жизни. Подоспевший Иван Ушатый ударил отрока рогатиной, и, разрывая кольчугу, наконечник глубоко проник в тело воина. Раненный уцепился за рогатину, пытаясь освободиться от нее, но у него не хватило сил, и он свалился с коня.

Оставшийся небольшой отряд Шемяки спустился с горы и, подгоняя плетьми лошадей, пустился прочь от города.

Последним, с дюжиной отроков, поле битвы покидал боярин Иван Ушатый.

Галич казался вымершим. Если в Москве не любили мятежного Дмитрия Юрьевича, то и московских князей так же не жаловали в Галиче. Дружина князя Василия вошла через распахнутые ворота, юродивые плевали им вслед, а женщины спешили укрыться в домах, будто город занимали ордынцы.

Великий князь подъехал к Галичу на санях, запряженных парой вороных коней. У городских ворот он попросил остановиться и подвести его к стенам крепости. Бояре подхватили князя под руки и, упреждая каждый неверный шаг, подвели к стенам детинца. Василий касался руками его шероховатой поверхности. Вот он, мятежный город, у его ладоней! Еще недавно он въезжал сюда пленником, а сейчас входил с дружиной, чтобы навсегда лишить Галич прежней вольницы. Василий чувствовал под ладонью впадины — видать, от ударов ядер. Но разве такие стены пробьешь? На века строено.

Василий повернулся и спросил:

— Василий Иванович Оболенский здесь?

— Здесь я, князь, — снял шапку воевода.

— Дмитрию в городе более не жить!.. Хватит! Не хочу смуты. Удела отцовского я его лишаю. Если в покорности пожелает жить, то приму у себя в Москве на службу… с окольничего начинать будет, а заслужит, так, может, и боярином сделаю. Возомнил о себе, негодник, выше избранника Божьего, только ведь вышло так, как Господь решил. Я тебя, Василий Иванович, в городе наместником оставлю.

— Спасибо, государь! — охнул боярин, не ожидая такой чести.

Кто-то из окружения князя подтолкнул его:

— Ты руки Василию Васильевичу целуй!

Наклонился Оболенский и поцеловал шершавые руки московского князя.

— Народ в городе не обижай. Будь ему отцом, решай справедливо споры, — напутствовал Василий. — Еще гарнизон тебе большой оставлю. Если Дмитрий силу где соберет и с воинством надумает обратно вернуться, гони его в шею, как если бы он надумал Москву брать!

— Слушаюсь, государь! — ответил обрадованный Оболенский. — Как сказал, так и будет.

— А теперь, бояре, ведите меня в город, хочу пешком пройтись… по отчине своей!

Дмитрий Юрьевич ушел в Новгород, так всегда поступали князья, когда терпели поражение. Господин Великий Новгород был той силой, которая могла противостоять Москве — и земли поболее, и лавки побогаче, и купцы знатнее. По всей Европе разъезжали они со своим товаром. Москве не дотянуться!

Несколько лет назад в Новгород приходил за помощью Василий Васильевич: расщедрились тогда купцы, выложили на дружину денежки. Теперь пришел Дмитрий к тем же самым купцам просить денег, чтобы помогли собрать войско против великого московского князя.

Эта помощь великим князьям не была бескорыстной. Великий Новгород сторонился братских междоусобных войн и ревниво взирал на то, как ширится Московская земля и крепнет стольный город, полнится казна золотом и один за другим перед сильным старшим братом склоняют головы удельные князья. Велик аппетит у московских князей. Пройдет время, и захотят они присоединить к своим землям и новгородские просторы. Потому и откупались купцы, давая деньги, чтобы ни одна из враждующих сторон не окрепла и не смогла забрать сытые новгородские поля.

Впереди Дмитрия в Новгород торопились гонцы. Въезжал князь Галицкий в город без боевого сопровождения, он вел за собой лишь нескольких бояр. Не осталось в его свите даже услужливых рынд, которые помогли бы князю сойти с коня. Пали они в Галиче, который уже неделю был Московской землей.

Надеялся Дмитрий, что отдохнет в Новгороде, успокоится его истомленная душа. Помолится, наберется сил, а потом, глядишь, выступит супротив обидчика.

Дмитрий не выдавал тоски, но мысль словно червь точила его: ведь не так давно новгородцы чествовали великого московского князя, назвав Дмитрия Окаянным, обрядили Васильеву дружину в латы. И если бы не эта помощь, которую получил от Великого Новгорода великий московский князь, не подняться бы ему. Сидел бы он сейчас по-прежнему в Вологде, на самом краешке Московского княжества.

Дмитрий не хмурился, радушно улыбался и был обходителен с новгородскими боярами.

Вечером посадник устроил пир, столы ломились от всякой снеди и множества напитков. Бояре один за другим произносили здравицы Дмитрию. Некоторые из них как бы ненароком сбивались, называя Шемяку московским князем, хотя не было у него давно Московской земли, а неделю назад лишился и батюшкиного удела. Однако Дмитрий препираться не желал и выслушивал бояр с улыбкой. И когда хмель уже развязал языки, а застолье достигло своей вершины, поднялся посадник. Он пил больше всех, не оставляя на дне чаши ядреную медовуху. Однако хмель его не брал. Наоборот, он казался еще более трезвым, а речь сделалась разумнее.

Взял посадник братину с вином белым, пустил ее по кругу, а потом заговорил:

— Вот что я тебе скажу, Дмитрий Юрьевич. Рады мы тебя видеть всегда. Только не обольщайся насчет Москвы, не дотянуть теперь тебе до великого княжения, князь. — Посадник видел, как Дмитрий нахмурился. Братина, пройдя четверть круга, остановилась у локтя Шемяки; шевельнул рукой князь, и братина покачнулась от его прикосновения, соскользнув со стола, разбилась на мелкие черепки. Посадник Кондрат Кириллович помолчал и продолжил степенно: — Только ты не робей! Не один ты. Васька Московский тоже нам изрядно надоел: купцов наших притесняет, не по чину послов новгородских встречает и подолгу их в сенях заставляет дожидаться. Москву ты взять не сумеешь, но вот Галич вернуть мы тебе поможем. А там, может, и ты нам когда-нибудь услужишь.