Матти Йоэнсуу - Харьюнпяа и кровная месть

2. «Гаспар Арицага Эйбар»

— Вот здесь.

— А не раньше? Мы слишком близко…

— Нет. Я помню тот камень, он похож на копыто.

— Ну, раз так…

Парни свернули с дороги. Полы их пиджаков взметнулись, каблуки застучали по земле. Пистолет в боковом кармане Вяйнё, словно предостерегая, ударил его по бедру. Вяйнё остановился, укрывшись за молодой рябинкой, и прислушался.

Онни прошел вперед. Совсем рядом что-то царапалось и шелестело — звук был очень легкий и торопливый, то ли ветер, то ли какой-нибудь зверек, может быть, птица.

По дороге, с которой они только что свернули, кто-то шел: под ногами, точнее, под двумя парами ног шуршал гравий. Потом послышалось хихиканье и раздался низкий мужской голос — это, наверно, та же парочка, которая останавливалась возле пляжа; девица позволяла себя лапать на виду у всех, на ней было коротенькое платье, открывавшее колени, когда она поднимала руку.

Музыка доносилась теперь не просто отчетливо, а даже громко — так, как она всегда слышится из танцевального зала с открытыми окнами, если между тобой и залом остается всего лишь какой-нибудь лесок или строение. Контрабас равномерно ухал: думп-думп, а голос певца дребезжал, как жесть, и разобрать можно было всего несколько слов:

«Никогда не… е… шипо-овник…»

Вяйнё, раздув ноздри, сделал глубокий вдох, коленные связки у него дергало, словно в них вселился какой-то бес.

Только теперь он до конца осознал, что они на чужой территории.

Никто из их рода не бывал здесь годами, если не считать того, что они с Онни забежали сюда днем, — чтобы заранее приглядеться к месту. Но тогда это было безопасно, казалось почти игрой.

Онни был очень честолюбив. Он рисовался даже перед Вяйнё, хотя в этом и не было нужды — они отлично знали друг друга, были почти как братья.

Всего две недели назад Онни освободился из тюрьмы. Его посадили в Турку за неуплату штрафов, выручить его было некому, а позвонить по междугородному полицейские — эти проклятые плоскостопые — ему не позволили. Он стыдился того жалкого положения, в каком оказался. Слабаки всегда вызывали у него, как, впрочем, наверно, и у других, презрение. Компания с Козьей горы — это чертово отродье, — оказывается, просто смеялась над ним, а больше всех Фейя. Понятно, что Онни захотел ему отомстить.

— Вяйнё! — Это был не возглас, а всего лишь горячий шепот, но он дошел сквозь тьму, точно Онни стоял рядом. — Вяйнё!

Вяйнё сунул руку в карман, нащупал оружие, повернулся, но не двинулся с места. Городской шум достигал его ушей и вызывал воспоминания о доме — так же слышался шум транспорта у них на Гористой улице. С удивлением он почувствовал, что не уверен в себе, как человек, находящийся в комнате, где движутся какие-то тени.

Может быть, следовало дома дать понять, что они с Онни не шутят и не просто так болтают. Кто-нибудь им помешал бы — Севери во всяком случае. Может, и Миранда или даже Рууса. Все шло бы по-прежнему, даже приятно, и он продолжал бы ходить к Улле.

— Эй, Вяйнё!

Пальцы Вяйнё ощупали оружие — оно показалось ему большим и неуклюжим. Да таким оно и было: едва влезло в карман и оттягивало его теперь своей тяжестью.

«Гаспар Арицага Эйбар»…

Это звучало, словно древний язык или заклинанье, приносящее удачу. Это была марка оружия, его имя, которое значилось на рукоятке, — «Гаспар Арицага Эйбар». Вяйнё зашагал по вьющейся тропинке, усыпанной рано опавшими листьями, прямо к невысокой вершине холма. Онни стоял уже там.

— Он в зале! — шепнул Онни, его лицо улыбалось, он был возбужден, как спортсмен, выходящий на финишную прямую. — Я смотался вниз… В окне кто-то мелькнул… Я подумал — кто это? Это был Фейя. Точно он, Фейя, сын Хулды и Манне. Ошибки быть не может. Где ты там замешкался?

— Хотел проверить, нет ли на дороге плоскостопых.

— Они пешком не ходят. Да и плевать нам на них, они в таких делах ничего не смыслят, дурачье.

— А еще там кто-нибудь есть?

— Нет, наверно…

— Есть или нет?

— Не видал я других. Почем мне знать, может, среди белобрысых…

Они постояли молча.

Оставалось метров пятьдесят. Спуск с холма к танцевальному залу шел через заросли березок и сосен высотой в рост человека. Музыка, смешанная с шумом голосов и выкриками пьяниц, отчетливо раздавалась в лесу.

Вяйнё стало всерьез страшно — а вдруг там собралась вся Фейина компания? Об этом они совсем не подумали. А их только двое. Он почувствовал, что Онни тоже заколебался, и понял, что сейчас еще не поздно как бы мимоходом сказать:

— А может, все-таки пойти к Лимингантам? Стоит этим ребятам лишь слегка намекнуть, как Криворотый все расскажет Фейе, и тот так струхнет, что целую неделю не решится даже сапоги натянуть.

— Сейчас мы ему покажем! — сказал Онни хрипло, и по его голосу Вяйнё понял, что минута упущена, что отступить теперь все равно что признаться в трусости. Он подумал, что в голосе Онни, пожалуй, прозвучало желание разжечь в себе злобу, которой в нем не было — сейчас, во всяком случае. — Давай сначала по глоточку?..

— Ладно! — согласился Вяйнё и схватился за плоскую бутылку, чувствуя, что теперь он безраздельно с Онни, что об отступлении не может быть и речи, что Онни уже ничто не остановит. Он сделал большой глоток, рот обожгло.

Со двора донесся взрыв смеха. Певец объявил в микрофон, что после следующего танца будет перерыв.

— Скоро он выйдет…

— Да. Но это будут его последние шаги. Доставай свою пушку.

Они вытащили оружие.

«Гаспар Арицага Эйбар» — военный кольт, массивный и квадратный, в его магазине помещаются девять патронов. Вяйнё опустил кольт, задев стволом кустики брусники, и сдержал участившееся вдруг дыхание.

Пистолет Онни — «FN» — назывался «Беби». Маленький, словно игрушечный, он выглядел на большой ладони смехотворно, но его легко носить и можно мгновенно спрятать. В сущности, «FN» принадлежал Вяйнё, а «Гаспар» — Онни, но на этот вечер они поменялись оружием: Кюести как-никак был отцом Вяйнё, а Онни он приходился только дядей.

Онни снял предохранитель. Вяйнё пришлось минутку пошарить, прежде чем он нашел шершавую собачку — потом и его оружие щелкнуло, тихо, словно что-то шепнуло. Они взвели курки заранее, едва только кончился асфальт — будто там проходила граница. Маленький пистолетик нежно сказал «тик-так», а «Гаспар» проронил металлическим голосом «клак-клак».

— Пошли!

Они пригнулись пониже и стали спускаться с холма. Мох пружинил под ногами, ветки брусничника цеплялись за голенища сапог, шум стал явственнее. Огни виднелись уже отчетливо, за стволами деревьев мелькнул белый торец дома.

— Манне все-таки попал за решетку, — неожиданно для себя шепнул Вяйнё, и ему показалось, что его голос зашуршал и задрожал, словно фольга.

— А что толку? Тюрьма белобрысых… Разве это наказание? Отсиживался там в безопасности. Для такого может быть только одно наказание…

— Но он умер…

— В постели. От страха. Он был трус — ты же знаешь, что он ударил Кюести сбоку, так что тот не успел защититься. И Фейя такой же, как его отец, — тоже убийца.

— Да… хотя он и не сам… но все-таки его отец…

Онни остановился и схватил Вяйнё за локоть.

— Ты вспомни Кюести! — почти крикнул он, и лоб его прорезали морщины. — Как он лежал на остановке автобуса, на грязной, затоптанной ногами остановке. Из груди била фонтаном кровь, прямо из сердца…

— Молчи, Онни! — выдохнул Вяйнё и почувствовал, как дрожит рука Онни; она так сжала его локоть, что стало больно.

— Рууса пыталась его поднять, да где ей, с ее-то силами… А белобрысые советуют: оставь, он же мертвый… Что они понимают — вот так, на земле! А один еще и смеется — мол, так и надо, поубивайте друг друга, по крайней мере избавимся от вас, нечистей. И это сделал Манне! А Фейя, сынок его, теперь танцует! Дьявольское отродье, он же убийца!

Лицо Онни, искаженное болью, стало совсем серым. Он утирал глаза рукавом, и Вяйнё пришлось отвести взгляд.

Он подумал об отце. Тогда Вяйнё был еще совсем маленьким, лет четырех-пяти, и произошло это не при нем. Он помнил отца только по рассказам, хотя его одежду он хорошо себе представлял. Вернувшись из морга, Рууса принесла ее с собой, бросила во дворе, облила бензином и подожгла. Соседи вызвали пожарную команду, одежду залили водой и разложили для просушки по всему двору. Но, даже обгорелая, она все-таки была одеждой Кюести, его отца. Рууса умоляла, чтобы ей позволили все сжечь, в конце концов она совсем обезумела, стала кричать и рухнула на землю. Там ее плоскостопые и подобрали. Неделю продержали взаперти, боялись, что она надумала самосожжение. В ратуше за костер ее оштрафовали.

— «Гаспар Арицага Эйбар», — беззвучно шепнул Вяйнё.

Лесок кончился, пошел редкий кустарник. Трава у танцевального зала была вытоптана. Подвешенный к карнизу прожектор освещал двор, образуя яркий круг. Приятели заткнули оружие за пояс и остановились у края освещенного двора: тут, казалось, было безопасно — они видели все, что происходит во дворе, но сами оставались в тени.