На этот раз - Геннадий Николаевич Бочаров

ПОГОНЯ

На АЗС стояло пять-шесть машин. Среди них - знакомое такси. Но без пассажиров. Роман распахнул дверцу. На заднем сиденье лежала чья-то курчавая голова. Парик! Он выругался и сгреб парик за патлы.

С пистолетом в правой руке и париком в левой Роман торопливо осмотрел другие машины. Люди от него шарахались. Кроме одного: владелец «Жигулей» предложил помощь. Роман и Нодари тут же сели в машину: «За город. По этой дороге!» - бросил Роман.

Через два километра выскочили к развилке.

Куда? Налево? Направо? Судьбу человека определяют не годы, а секунды. По крайней мере, нередко ее обновляют.

- Направо! - сказал Роман.

На обочине дороги стояла брошенная машина. Над зарослями камыша мелькали три головы. Преступники убегали по узкой тропе вдоль речки.

- Что с тобой? - спросил Роман, открывая дверцу. Нодари тяжело и часто дышал: «Сердце».

Бывает.

Роман выпрыгнул из «Жигулей». Он побежал прыжками, набирая скорость. В эти секунды он был только сыщиком, инспектором. Обычные человеческие состояния - опасения, злость, нерешительность - не томили его и не отягощали. Он преследовал - как и много раз до этого.

Тропа было узкой и влажной. Расстояние сокращалось быстро. Впереди раздались выстрелы: стреляли, оборачиваясь и не целясь.

Внезапно один из убегающих остановился и пошел навстречу Роману. «Не стреляй! - закричал он. - Я сдаюсь!»

Роман понял: спектакль. Сдаться предложили тому, за кем не числилось ничего серьезного. За это время постараются укрыться понадежней.

Ничего не поделаешь: приходилось возвращаться к машине, где был беспомощный, но вооруженный Нодари. Прихватив запасную обойму для ТТ, Роман побежал назад через камыши. И тут же подвернул ногу: боль была жгучей - от ступни до бедра. Нр он удержался. Тропа и камыши кончились. Увидел: место - хуже некуда. Голое перепаханное поле, впереди два нежилых коттеджа. Перед домами каменные заборы.

Преступники укрылись за ними. А он оказался на открытой площадке: целься и стреляй. Спрятаться негде. Нужно двигаться. Ежесекундно. Можно, правда, вернуться в камыши - тоже выход.

Роман шагнул вправо - выстрел прозвучал из-за правого забора. Роман уклонился, выстрелил в ответ. Второй выстрел раздался слева. Значит, они притаились за разными заборами.

«Правый» явно нервничал - расстрелял запас пуль моментально. «Левый» молчал. За ним - Батиашвили.

Роман понимал - стреляет он лучше. И точно: пуля Батиашвили распорола рукав куртки. Роман прыгнул в сторону, едва не упав от боли - подвернутая нога попала на земляной ком.

Батиашвили мог стрелять, по существу, в упор…

АВТОР В РОЛИ АДВОКАТА

Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, я был адвокатом Батиашвили, я бы, в частности, сказал:

- Граждане судьи! Батиашвили и его сообщникам нет оправдания. Но я взываю к вашей человеческой мудрости. К вашим общественным инстинктам. Я хочу сказать, что вину Батиашвили все же смягчают некоторые обстоятельства. Требование прокурора не считаться с обстоятельствами негуманно.

Раньше речи в защиту молодых преступников я начинал словами: к сожалению, юноша не знал своего отца. Он не знал своей матери. Он рано остался один.

Теперь я все чаще говорю иначе. Я говорю: к сожалению, юноша знал своего отца и знал свою мать. Он знал их дела и знал их слова. Он видел их на людях и дома. Он знал их желания и их устремления. Но что же это были за желания? И что это были за устремления?

К добру?

То, что он видел дома, он видел, конечно, и на улице. Этого оказалось достаточно, чтобы получить ущербное и порочное представление о нашем мире.

Второе. Батиашвили имел все. При минимуме культуры и максимуме энергии иметь все означает только одно: не иметь ничего. Но думать при этом, что ты живешь в раю. Это ощущение взрослого обывателя. Но молодого обывателя тянет еще и в ад.

Потянуло и Батиашвили. Он пришел к тем, кто его принял. Молодому человеку предложили дело. Дело было рискованным. Но оно открывало новые, поразительные возможности - иметь не просто все, а иметь больше всех.

Граждане судьи! Мы знаем: механизм ненасытности - худший из наших внутренних механизмов. Но работает, как самозаводящиеся часы-автомат. Хочешь выжить, остаться человеком - сыпни в механизм песка. Механизм застопорится. Или сломается вообще. Этого не знал Батиашвили. Он его смазывал. Он смазывал, поэтому что видел: смазывают почти все. Чего же мы хотим?

Батиашвили - преступник. Он виноват. Но часть его вины нам надо взять на себя. Пусть это будет первый пример справедливости. Второй - за ним самим. Надежды живут даже у могил - поверим древним.

В заключение личный, не адвокатский вопрос. Как и все в природе, критерии добра непостоянны. Они меняются. С чем же сравнивать? На что рассчитывать? На совершенство? Но совершенства достичь нельзя - его можно только объявить.

Можно, конечно, равняться на добро, которое было, так сказать, достигнуто вчера. То есть на лучшее добро. Но лучше добра, которое ты познал лично - неважно, вчера или сегодня, - не бывает.

Как же быть? Может быть, прокурор прав: закон - это добро. Но критерий добра все же зло. Нет?

ПОЕДИНОК

Голова Батиашвили снова появилась над забором. Пуля тут же ударила в землю - Роман едва успел ответить. Новая пуля - пятая - просвистела над правым плечом.

В нагане семь пуль. После первого выстрела Роман подумал: «Шесть - мои». После второго. «Пять - мои». Теперь, после пятого: «Две - мои».

Боль в ноге становилась невыносимой. Боль - главная проблема. Наверное, сиюминутная, мгновенная смерть и продолжительная боль никогда не сравняются. Разные масштабы: смерть едва заметна, а боль едва обозрима.

«Две - мои».

Он стремительно переместился.

Начинался дождь. Роман не смотрел на часы. Ничего не должно отвлекать. Время скользило по кругу. Мир сузился до нескольких метров. Перед глазами -