Аркадий Вайнер - Телеграмма с того света

Он уселся сбоку от командирского стола Зацаренного, закурил сигарету и углубился в чтение.

Зацаренный сильно нервничал, потому что вынырнувшая из моего кармана стопка листов была для него совершенной неожиданностью. Воробьев, не отрывая глаз от листов, взял из стоящего на столе стакана красный карандаш и по ходу чтения стал отчеркивать какие-то строчки. Читал он быстро, перелистывал страницы, иногда возвращался назад и отмечал на полях вопросы, ставил галочки. Он читал тем особым профессиональным чтением, которым обладают опытные сыскные работники, умеющие лущить зерно интересного из всей описательной шелухи жизни. Я еще не докурил свою сигарету, когда Воробьев спросил:

— Значит, телефон 22–18 установлен в школе?

— Да. Это спаренный аппарат. Один стоит у директора школы Бутова, а второй — в канцелярии. Туда имеют доступ все сотрудники школы, — сказал я.

— Интересно, — покачал головой Воробьев, потом повернулся ко мне: — Какие просьбы, предложения?

— Я уже подключил дежурную часть Московского уголовного розыска. Мне нужно для быстроты, чтобы вы служебными каналами через МУР запросили Урюпино: кто хозяин телефона 3-13-26? Этот номер по талонам дважды вызывали из школы.

Воробьев кивнул, бросил стопку листов на стол Зацаренному.

— Незамедлительно займись этим вопросом, — пожевал губами и сказал ему вроде бы доброжелательно, но со льдом и кислотой в голосе: — Я тебя люблю, ценю и уважаю. Ты у нас человек умный, образованный и очень энергичный, только уж больно ты, сынок, не любишь портить отношения ни с кем. Ты это брось, не к лицу это тебе. Я ведь понимаю, чего ты крутишь.

И махнул рукой, а Зацаренный обиженно задудел:

— Это вы не правы, Павел Лукьянович! Ничего я не кручу, не в этом дело. Я подхожу с точки зрения закона. Даже если найдем виновника, не сможем мы доказать в суде ничего…

Воробьев засмеялся и сказал:

— Конечно, ты у нас парень университетский, но и я кое-что в этом смекаю. Позволю себе напомнить тебе, что есть две формы умысла: прямой и эвентуальный.

Зацаренный оскорбленно пожал плечами:

— Почему же это я не помню? И как мы можем доказывать эвентуальность умысла?

— Сможем! Преступник, отправляя подобную телеграмму старому человеку с больным сердцем, с двумя инфарктами, инвалиду войны, мог и обязан был предвидеть возможные тяжкие последствия… Он надеялся и хотел сокрушить его этой телеграммой. И если поймаем его и докажем, то будем выходить с этим делом в суд.

— Павел Лукьянович, вы здесь нарисовали законченную картину умышленного убийства, — насмешливо ухмыльнулся Зацаренный.

— Это и есть убийство, — не обратил внимания на его иронию Воробьев. — Хотя, пока его не поймали, мы не знаем, чего он достигал, что ему нужно было. Ладно, давайте получим сообщение из Урюпина, тогда будем решать, что делать…

За дверью со стеклянной табличкой «Заведующая учебной частью Екатерина Сергеевна Вихоть» раздавались шумные, возбужденные голоса. Тонкие деревянные филенки вибрировали, впадая постепенно в истерический резонанс назревающему скандалу.

Я задумался — стучать или лучше подождать, но дверь неожиданно распахнулась, и из кабинета пулей вылетели две молоденькие учительницы, красные, сердито-обиженные и несчастные. Одна из них торопливо смахивала слезу. Я посмотрел им вслед и подумал, что напрасно так глубоко раздумывала географичка Маргарита Петровна — в этой школе власть завуча, безусловно, велика.

Переступил порог и без околичностей сообщил:

— Я пришел к вам, Екатерина Сергеевна, для обстоятельного и серьезного разговора…

— А вы уверены, конечно, что сейчас, перед экзаменами, у меня как раз полно времени для обстоятельных разговоров? — спросила она саркастично и всем своим видом демонстрируя безусловную несерьезность моих намерений.

— Да, я уверен, что вы найдете время для этого разговора. Несмотря ни на какую занятость.

— Забавно, что вы уже распоряжаетесь моим временем, — ядовито отметила она.

— Я не распоряжаюсь вашим временем, — сказал я кротко, — но я убежден, что предмет нашего разговора заставит вас охотно отложить любые ваши дела.

— Интересно, что мы с вами становимся неразлучной парой, — сказала она, нервно перекладывая на столе какие-то книги, журналы, тетради. — Мы вместе гуляем по вечерам, встречаемся на работе, а во все остальное время вы говорите обо мне с массой людей в городе…

— Да-да-да! — согласно закивал я. — Я надеюсь что нас объединяет с вами скорбь о смерти вашего сотрудника и моего учителя…

Она не приняла мой тон и сказала легко:

— Ну, конечно, горько, что Николай Иванович умер, но когда-то мы все умрем. Да и в вашем горе слишком много позы. Бесконечно горевать о смерти других может только бессмертный. Все там будем…

— Но пока мы с вами еще не дошли до этого философического рубежа, я бы хотел задать вам ряд вопросов. И обязательно получить правдивые ответы, которые помогут нам узнать, кто именно отправил Коростылева задолго до нас туда, где мы все будем…

— Во-первых, у вас нет оснований сомневаться в моей правдивости, а во-вторых, чем же это, интересно, я могу вам помочь?

— Передо мной стоит ряд вопросов, которые не дают мне покоя. Я попробую логически рассуждать, а вы — в случае несогласия со мной — будете меня поправлять. Хорошо?

— Хорошо, я попробую.

— Кто-то отправил Коростылеву лживую телеграмму со страшной вестью, от которой он умер. Отправитель этой телеграммы мог иметь несколько целей, из которых я предвижу по крайней мере две. Первая: хулиганская шутка с локальной задачей — как можно сильнее достать, наказать Коростылева, причинить жуткую боль. В этом случае шутка исчерпала свое назначение, замысел реализован, сверхзадача выполнена, поскольку достигнут результат по максимуму. Как вы считаете, я правильно рассуждаю?

— Ну, наверное. Не знаю, — осторожно сказала Вихоть.

— Ладно. Пойдем дальше, второй вариант. Эта телеграмма была инспирирована, заказана из Рузаева вовсе безо всякого умысла убить или наказать Коростылева.

— А зачем же тогда ее послали? — спросила напряженно Вихоть.

— А для того, чтобы Коростылева вывести из каких-то предстоящих событий. В телеграмме предлагают Коростылеву срочно вы-е-хать! Значит, цель была в том, чтобы Коростылева удалить из Рузаева! Ему надо было помешать совершить какие-то действия. Давайте подумаем, какие предстояли в Рузаеве события, в которые мог вмешаться Коростылев.

Вихоть привстала из-за стола и злобно сказала:

— Что вы с умным видом ставите передо мной дурацкие вопросы! Откуда я знаю, какие могли быть у Коростылева дела! Откуда мне знать, кому он мог помешать? Он сто раз на дню вмешивался в дела, которые его совершенно не касались!

Я наклонил голову и сказал:

— Нет, Екатерина Сергеевна, вы знаете, какие события должны были произойти. Например, годовой педсовет, который должен был состояться через день после получения Коростылевым телеграммы…

— При чем здесь педсовет? — спросила враз обмякшая Вихоть.

— Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было решаться.

— Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов, — развела руками завуч.

— Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об аттестации Насти Салтыковой.

— Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.

— Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна позиция Коростылева в этом вопросе.

— Что вы хотите этим сказать? — набычилась, побагровела, выкатила на меня глаза Вихоть.

— Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и — мимо института.

— Вы намекаете на мою заинтересованность? — спросила Вихоть.

— Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете…

— Я отказываюсь с вами разговаривать, — почти закричала Вихоть. — Это наглость.

— Нет, — спокойно ответил я. — Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница.

— Я буду на вас жаловаться вашему руководству, — сказала она.

— И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.