Максим Есаулов - Попытка к бегству

Ледогров блаженно скинул с себя пропитавшуюся потом, колом стоящую одежду и залез под душ. Спасительные водяные струи принесли облегчение. Если бы он мог — спал бы прямо здесь. Есть уже не хотелось. Усталость, духота и бессонная ночь брали свое. Он проглотил бутерброд, морщась с непривычки отпил несколько глотков безалкогольного пива и прошел в комнату. Пять метров из восьми занимала старая тахта. Он примостил на подоконнике привезенный от матери допотопный вентилятор и рухнул на свежую, остро пахнущую крахмалом простыню. Мерное шуршание лопастей убаюкивало. Поток воздуха обдувал тело как морской бриз. За окном пел Газманов, урчал мотоцикл, кто-то негромко и беззлобно ругался. Ничто не мешало. Сон уверенно овладевал им. День катился своим чередом. Несколько раз Ледогоров просыпался, ходил к холодильнику, пил и снова проваливался в сладкую истому. Вечером сквозь сон ему послышалось шуршание водяных струй душа. Он лежал в полудреме, не зная, просыпаться, или нет, когда влажное, душистое, гибкое тело скользнуло к нему под простыню и он провалился туда, где не было ни жары, ни города, ни времени.

За окном лениво сползало за горизонт солнце, криво улыбаясь пунцовой кромкой невесть откуда взявшихся облаков.

Взрыв был достаточно сильным и объемным. Стена лестничного пролета провисла посередине, угрожающе демонстрируя паутину крупных трещин.

— Правой стороны держитесь! На нее дунешь и «звиздец»!

В воздухе еще вилась мелкая белесая пыль. В сочетании с влажной духотой дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели куски штукатурки. Пахло паленым.

— Направленный заряд, — умно сказал кто-то за спиной.

Ледогоров пожалел, что нет Полянского, который со своим боевым опытом быстро бы все объяснил.

— Ледогоров, ты либо внутрь проходи, либо вниз спускайся!

Квартира сложилась, как карточный домик. На руинах того, что когда-то называлось прихожей, как всегда невозмутимый Коля Югов набрасывал план-схему. Рядом суетливо разминал сигарету высоченный, рыжий участковый Фесуненко. У него было вытянутое печальное лицо и большие страдальческие глаза. Из глубины доносился голос Вышегородского, отдающего какие-то распоряжения.

— Здорово, Коля! Ты дежуришь?

— Нет! Сдуру рано на работу пришел. Хотел бумаги разгрести. А ты?

— Дежурка у дверей отдела развернула и сюда послала.

На лестнице противно заскрипело.

— Вы там чего, козлы? Похоронить нас всех хотите?

— Валить отсюда надо, — вмешался Фесуненко, — весь этаж на ладан дышит. Тем более, все ясно.

Ледогоров вопросительно посмотрел на Югова. Тот пожал плечами.

— Там по стенам размазаны остатки Ильи Репова. Я его лет восемь знал. Он еще школьником к «копателям» примкнул. Дважды судим еще по 218-ой [5]. Вчера вернулся с раскопок, хвастался соседу немецкими противотанковыми минами. Самоликвидация.

Ледогоров хмыкнул и аккуратно переступил через вывороченную паркетину.

— А чего тогда схему рисуешь?

Югов снова пожал плечами.

— Артур сказал. Ему для доклада надо. Мне-то по барабану.

Николай был самым невозмутимым человеком из всех, кого Ледогоров встречал в жизни. Он работал в районе с начала девяностых, года три назад уволился, а этой весной снова восстановился. Большинство оперов считали это самым идиотским поступком, какой можно совершить, но Югов лишь отшучивался.

— Двину я, пожалуй.

Ледогоров по инерции заглянул в проем выбитой двери второй комнаты. Ласковое утреннее солнце играло зайчиками сквозь расколотое оконное стекло. Из-под рухнувшего фрагмента стены выглядывала загорелая нога в розовом махровом носке. Что-то тупо заныло в груди. Он видел много трупов. Разных, порой очень неприглядных. Но сегодня почему-то никак не получалось оторвать взгляд от этого чистого розового носка.

— Жена его, или дочь?

— Какое там, — Фесуненко снял фуражку и пригладил волосы, — к соседке племянница приехала из Пскова. В пединститут поступать.

Заглянул постовой с лестницы.

— Там из РУБОПа приехали, из ФСБ и группа горпрокуратуры.

— Ща нам все раскроют, — продолжая чиркать в блокноте, кивнул Югов.

Ледогоров вышел на площадку, пропустил несколько важных, сосредоточенных мужчин и принялся спускаться. Во дворе с десяток малышей возились под присмотром бабушек в пожухлой городской траве. Три девчонки студенческого возраста листали на скамейке «Кос-мополитен». Водитель то ли «рубоповской», то ли «фээсбэшной» машины открыл все двери и, сбросив футболку, дремал на сиденьи. Солнце карабкалось все выше, раскаляя обычное питерское утро.

Когда перестаешь пить, появляется немного больше денег и гораздо больше времени. Настолько больше, что его ле жалко потратить на работу. Ледогоров несколько раз ловил себя на мысли, что абсолютно не знает, куда деть себя в отсутствие Юльки. Он всегда любил свою работу, но если раньше как все нормальные опера предпочитал увиливать от муторных поквартирных обходов и скучной работы с бумагами, то сейчас мог вечером сидеть в кабинете и методично писать справки под недоуменными взглядами коллег. Они не понимали, что с ним происходит. Он не торопился разъяснять. Он жил в двух измерениях: работа и Юлька. Больше ничего не было.

Солнце висело над скрипящими от жары крышами. Простреленный «мерс» уже, естественно, не загромождал вонючий от неизменной помойки двор. Ледогоров присел на валяющийся деревянный ящик, закурил и аккуратно развернул несколько помятых исписанных листков — полученные от следователя результаты ночного обхода дома. Когда он пришел за ними, молодой лейтенант юстиции в отглаженной форме удивленно воззрился на него.

— А зачем вам? Там же «глухарь»?

— Вот и хочу поработать.

— А разве по «глухарям» работают?

В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!

— Сынок! Ты из милиции?

Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.

— Угадала, бабушка.

Она фыркнула.

— И гадать тут нечего! Я все видела.

Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.

— Что именно, бабуля?

Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.

— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.

Ледогоров выпрямился и вздохнул.

— Кто пьет?

Она посмотрела на него, как на слабоумного.

— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…

— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.

Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.

Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.

— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!

Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.

— Удостоверение предъявите, пожалуйста.

Ледогоров хмыкнул и достал «корку».

— Неприкосновенность жилища — это святое.

Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.

Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.

— Садитесь, пожалуйста.

Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.

— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.

Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».

— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.

Ледогоров закурил.

— Вас как зовут?

— Петр Николаевич. Можно Петр.

— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.