Джеймс Паттерсон - Меня зовут Алекс Кросс

ГЛАВА 92

Николсон очнулся в темноте, на холодной земле. По крайней мере он жив! Он был совершенно голым, лодыжки и запястья оказались связаны.

Когда он попытался оглядеться, шею пронзила слепящая боль. Но значит, он все еще в игре, а ведь это главное.

За ним находилось какое-то строение, слегка освещенное внутри. Все остальное – только тени и деревья. Поленница дров, возможно. Какая-то машина около дома. Что это? Снегоочиститель? Травокосилка?

Николсон услышал шаги и звуки плещущейся воды. Когда шаги приблизились, в землю ударил свет фонаря. Он увидел ноги в темных сапогах.

– С возвращением, Тони. Думали, ты нас покинул. Поехали!

– Он просыпается, – сказал голос совсем близко. Когда на Николсона плеснули холодной водой, он дернулся, как от электрического тока. Все тело охватил холод, дыхание вырывалось толчками.

– Поднимите его, – распорядился кто-то.

Его подняли за руки и посадили на деревянный стул. Свет фонаря вырывал только отдельные части картинки – лицо, ствол дерева, что-то серебристое, блеснувшее в чьей-то руке. Пистолет? Телефон?

– Где Мара? – еле ворочая языком спросил он, вспомнив про девушку.

– Не беспокойся о ней. Самая пустячная твоя проблема на данный момент. Уж поверь мне.

– Мы же договорились! – Голос был жалобным, Николсон и сам это понимал. – Мне обещали. Я сделал все, как мне велели!

Что-то острое вонзилось ему в макушку.

– Кто еще знает про Зевса? – спросил один из мужчин.

– Никто! Клянусь! Никто не знает. Я выполнил свои обязанности. И Мара тоже.

Жгучая, как огонь, линия протянулась вниз от его уха по шее. Дул легкий ветерок, но боль была нестерпимой.

– Не Адам Петоски? Не Эстер Уолкотт?

– Нет! То есть… они могли сами прийти к какому-то выводу. Адам в последнее время не был так осторожен, как вначале. Но Богом клянусь…

На его груди появились еще два разреза, протянувшиеся вниз по животу. Николсон оба раза закричал.

Он втянул живот, как будто таким способом мог избежать лезвия, которое медленно двигалось вниз, разрезая кожу, пока не остановилось у основания его пениса.

– Кто еще, Николсон? Теперь самое время разговориться.

Он уже рыдал, стонал и окончательно потерял контроль над собой. Все это так невероятно несправедливо! Он провел всю свою взрослую жизнь, меняя одну ложь на другую, а теперь попался на правде.

– Понятия не имею, чего вы хотите, – проскулил он. – Я ничего больше не знаю.

Откуда-то за его спиной, из темноты, прозвучал третий голос. Он отличался от двух первых. Как из «Придурков Хаззарда». Такой простонародный выговор Николсон презирал с первых дней своего пребывания в Америке.

– Эй, парни, шевелитесь, лады? У меня своей работы навалом.

И тут Николсон выдал последнее, надеясь, что это его спасательный круг.

– Я отдал диск копам. На нем Зевс. Детективу Алексу Кроссу!

Выше себя не прыгнешь. Это было любимое выражение Наны – с одной стороны, упрямство, с другой – оптимизм. И в эти дни оно постоянно крутилось у меня в голове. Я не собирался отступаться от этого дела, как и от нее.

Все реанимационное отделение больницы было мне теперь хорошо знакомо. Я знал всех медсестер и некоторых членов семей пациентов. В ту ночь я сидел в холле, болтая с новой знакомой о мозговой травме ее отца. И вдруг в палате Наны зазвучал сигнал тревоги.

В больнице эти сигналы не всегда причина для паники. Они звучат постоянно – соскальзывает фиксатор с пальца, происходит сбой в электронике и так далее. Существовала закономерность – чем выше и противнее сигнал, тем больше поводов для беспокойства.

Этот сигнал начался с низкой ноты, но пока я добирался до палаты Наны, он перешел в завывание. Одна из сестер, Зади Митчелл, уже вбежала в палату.

– В чем дело? – спросил я сестру. – Что-то не так?

Она прилаживала фиксатор на пальце и наблюдала за кривой на мониторе, поэтому ответила не сразу.

Подошла другая сестра, Джейн Спан.

– Давление? – спросила она.

– Нет, – ответила Зади. – Тут все в норме. Вызови по пейджеру Тео Сатлера. – Она нажала на кнопку стопроцентного кислорода на вентиляторе и начала откачивать жидкость у Наны.

– У нее скопилось слишком много жидкости, Алекс. Но пока не волнуйтесь.

Меня она не убедила. Даже при работающем вентиляторе эта излишняя жидкость заставляла сердце Наны усиленно бороться, чтобы поставлять в кровь достаточно кислорода. Насколько я себе это представлял, она тонула у меня на глазах.

Через пару минут появился доктор Сатлер вместе с Джейн и больничным пульмонологом. Они протиснулись между аппаратами, чтобы заняться Наной. Я же стоял, слушал и пытался понять, что происходит.

– Я отсасывала слюну с кровью с того момента, как мы вызвали вас по пейджеру.

– Газы сегодня отходили?

– Нет. Она крепкая дама. Газы были два дня назад.

– Ладно, подними до десяти и постарайся получить показания через час. Посмотрим, что даст утренний диализ. А пока я посмотрю ее рентгеновский снимок.

Сатлер выскочил из палаты, а Джейн вывела меня в коридор.

– У нее трудная ночь, Алекс, но она справится.

Я смотрел на Нану через открытую дверь палаты, где Зади и пульмонолог все еще возились с Наной. Я испытывал гнетущую беспомощность, потому что ничем не мог помочь Нане, дать ей то, в чем она нуждалась, даже кислород.

– Алекс, вы слышите меня? – Джейн продолжала что-то говорить. – Ничего нового до завтрашнего утра вы не узнаете. Пусть кто-нибудь позвонит около семи…

– Нет, – сказал я. – Я останусь.

Она положила руку мне на плечо.

– В этом нет необходимости.

– Понимаю.

Но дело не в необходимости. Дело в том, что я мог и чего не мог здесь контролировать. Последние десять минут я думал не только о том, что могу потерять Нану. Я думал: «Что, если бы меня здесь не было? Что, если бы она умерла, и никого с ней не было в этот момент?»

Я никогда не простил бы себя. Так что если речь идет об еще одной ночной смене, именно в ночную смену я и заступлю.

В любом случае я останусь рядом с Наной.

Сенатор Маршалл Ярроу доставал сумку с клюшками для гольфа с заднего сиденья своей машины, когда увидел меня и Сэмпсона. Мы шли через парковочную стоянку загородного гольф-клуба Вашингтона. Вид у него сразу стал такой, будто я испортил ему идеальное субботнее утро. Только подумайте. Стыд и позор!

– Какого черта вы здесь делаете? – спросил он, когда мы приблизились.

– Три договоренности, три аннулирования договоренностей, – сказал я. – Возможно, я сумасшедший, сенатор, но кажется, вы избегаете меня. Во всяком случае, избегали.

– А это кто? – Он оглядел Джона, скорее снизу, чем сверху, учитывая рост Сэмпсона.

– Это мой напарник. Детектив Сэмпсон. Можете сделать вид, что его здесь нет. Мы же вполне подходим к картинке. Может быть, как кэдди? – Ярроу фыркнул и помахал кому-то ожидавшему под навесом у входа в клуб.

– Майк, увидимся внутри. Закажи кофе, ладно?

Я не сразу сообразил, что второй мужчина – Майкл Харт, сенатор из Северной Каролины и демократ, тогда как Ярроу – республиканец.

– Поговорим в моей машине? – предложил я. – Или в вашей?

– Я похож на человека, который хочет сесть с вами в машину, детектив Кросс? – Меня удивило, что он запомнил мое имя.

Ярроу отступил на шаг, скрывшись из виду между своей машиной и еще одним гигантом, припаркованном рядом, новехоньким «хаммером». При том, что вступительный взнос в этот клуб составляет сто тысяч долларов, едва ли кого-то сильно волновала цена бензина.

– Я вас надолго не задержу, сенатор, но, вероятно, вам интересно узнать, что нам не хватает улик. Следующим моим шагом стали записи из клуба Николсона.

Глаза Ярроу переместились на Сэмпсона, и я решил, что он прикидывает, оба ли мы видели его в действии, или только я. Руки, державшие сделанную на заказ сумку, сжались.

– Так что, пока вы не укажете нам другое разумное направление для наших действий…

– Зачем мне это делать? – спросил он пока довольно спокойно.

– Просто нутро мне так подсказывает. Что-то насчет этих аннулированных договоренностей.

Глубоко вздохнув, Ярроу провел рукой по выросшей за выходные щетине.

– Что ж, очевидно, мне придется обсудить все это с моим адвокатом.

– Неплохая идея, – согласился я. – Но, понимаете, эта суббота для нас рабочий день. Мы обязательно должны что-то сделать сегодня.

Я почти пожалел Ярроу, так паршиво он себя чувствовал. У него не было выбора, и он это понимал. Если мне повезет, это может привести меня к правде.

– На всякий случай, – сказал Ярроу. – Что вы пообещаете мне взамен в смысле неприкосновенности?

– Сейчас – ничего. Все зависит от прокурора.

– Еще бы, вы все такие честные, что никогда не идете на сделки.

– Вот что я вам предлагаю, – сказал я. – Вы расскажете мне все, что знаете, а когда секретная служба начнет вас искать, а она обязательно начнет, никто уже не обвинит вас в том, что вы препятствовали правосудию и пытались скрыть серию убийств.