Хеннинг Манкелль - Пятая женщина

Он снова остановился и обернулся. Но ничего не увидел. Он был один. Тропинка спускалась вниз. Потом взбиралась на холм. У подножия холма тянулась широкая канава, через нее перекинуты мостки.

Вышка стояла на самом верху. От двери дома до нее было ровно двести сорок семь метров. Сколько раз он ходил по этой тропинке? Знал каждый поворот, каждую ямку. И все-таки шел медленно и осторожно, чтобы не споткнуться, не сломать ногу. Стариковские кости хрупкие. Он хорошо помнил это. Попасть в больницу с переломом бедра для него равносильно смерти — он не выдержит бездействия и неподвижности на больничной койке. Начнет задумываться о своей жизни. И это будет конец.

Вдруг он остановился. Крик совы. Хруст ветки где-то поблизости. Звук донесся из рощицы, начинавшейся за холмом. Он неподвижно, напряженно вслушивался и вглядывался в темноту. Снова ухнула сова. И все стало тихо. Он продолжил свой путь, недовольно бормоча под нос: «Старый стал и мнительный. Мерещится всякая чертовщина в темноте».

Вот показалась вышка. Ее черный силуэт был хорошо виден на фоне ночного неба. Еще двадцать метров — и он будет у мостков, переброшенных через канаву. Он пошел дальше. Сова больше не подавала голос. Он подумал, что это, наверно, серая неясыть. Даже наверняка серая неясыть.

Внезапно он остановился. У самых мостков, перед канавой: «Что случилось с вышкой? Странно». Он сощурился, стараясь разглядеть детали. Так и не понял, в чем дело. Но что-то явно изменилось.

«Просто показалось, — успокоил он себя. — Все в порядке. Этой вышке уже десять лет, что с ней может случиться? Глаза стали подводить. Вот и мерещится». Еще шаг, и он вступил на мостки, под ногами заскрипели доски. Он продолжал смотреть на вышку.

«Не может быть, — думал он. — Бьюсь об заклад, что сегодня она на метр выше, чем вчера. Или я сплю. И вижу себя самого на вышке».

Он тут же понял, что не ошибся. На вышке кто-то стоит. На фоне неба четко вырисовывался неподвижный силуэт. На долю секунды закрался страх. Потом пришла злость. Кто посмел без спроса войти сюда, подняться на его вышку? Наверно, браконьер — выслеживает косуль, которые частенько появляются у рощицы по ту сторону холма. Почему-то он не подумал, что на вышку мог забраться другой любитель птиц.

Он окликнул человека на вышке. В ответ ни звука, ни жеста. Он снова засомневался. Ненадежны стариковские глаза.

Он крикнул еще раз и снова не получил ответа. Сделал несколько шагов по мосткам.

Доски проломились неожиданно. Канава была глубокой, больше двух метров. Он упал, даже не успев выставить руки.

И почувствовал колючую боль. Она пронзила насквозь все тело десятком раскаленных прутьев и была так сильна, что он даже не закричал. Лишь, умирая, подумал, что не упал на дно канавы. Он повис на чем-то, и это что-то было его болью…

Последняя его мысль была о птицах, пролетавших высоко в небе.

Небо улетало на юг.

Он сделал последнюю попытку освободиться от боли.

И все было кончено.

Это случилось в двадцать три часа двадцать минут двадцать первого сентября 1994 года.

В ту ночь огромные косяки певчих дроздов отправлялись на юг. Они появились с севера и летели на юго-запад, через Фальстербу, далеко-далеко, туда, где их ждет тепло.

Когда снова стало тихо, она осторожно спустилась с вышки. Посветила в канаву карманным фонариком. Человек по имени Хольгер Эриксон был мертв.

Погасив фонарик, она немного постояла в темноте.

Потом повернулась и быстро ушла.

В пять часов утра двадцать шестого сентября Курт Валландер проснулся в своей квартире на Мариагатан, улице в центральной части Истада.

Открыв глаза, он первым делом посмотрел на свои загорелые руки. Откинувшись на подушки, прислушался к осеннему дождю, барабанившему в окно спальни. В памяти всплыли приятные картины путешествия, которое два дня назад закончилось в «Каструпе».[1] Целую неделю они с отцом отдыхали в Риме. Погода стояла жаркая, он успел загореть. Послеполуденные часы, когда солнце пекло особенно сильно, они проводили на скамеечке на вилле Боргезе: отец дремал в тени, а сам он, сняв рубашку и закрыв глаза, загорал. Кстати, это стало причиной их единственной за всю поездку размолвки: отец отказывался понимать, как можно тратить время на такие глупости, как загар. Но спор был несерьезным и возник словно для того, чтобы внести разнообразие в их общение.

«Удачная поездка, — думал Валландер, лежа в постели. — Мы с отцом побывали в Риме, и все прошло отлично. Я даже представить себе не мог, даже не надеялся на такое замечательное путешествие».

Он взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати. Скоро на работу. Но время еще есть. Можно поваляться в кровати. Валландер нагнулся к куче газет, которые просматривал вчера вечером. На глаза ему попалась статья о результатах выборов в риксдаг. В день выборов он был в Риме и голосовал по почте. В газете написано, что социал-демократы набрали больше 45% голосов. Но что это значит? Какие будут перемены? Валландер бросил газету на пол. Мысли его снова обратились к Риму.

Они жили в дешевой гостинице рядом с Кампо дей Фиори. Снимали две комнаты, а прямо над ними на крыше была терраса с прекрасным видом на город. Здесь они по утрам пили кофе и обсуждали свои планы на день. Обсуждение всегда проходило мирно. Что им нужно посмотреть, отец решил заранее. Валландер иногда беспокоился, что он планирует слишком много, не рассчитывает своих сил, и присматривался к отцу, боясь обнаружить признаки рассеянности или забывчивости. Они оба знали, что болезнь не ушла, лишь ненадолго затаилась. Странный недуг, носивший название «болезнь Альцгеймера». Но всю эту счастливую неделю, всю поездку, отец был в отличном расположении духа. К горлу Валландера подкатил комок: путешествие уже принадлежало прошлому, осталось позади, теперь о нем можно только вспоминать. Другого раза не будет. Никогда больше они не поедут в Рим — Валландер и его почти восьмидесятилетний отец.

Во время поездки они пережили мгновения настоящей близости. Едва ли не первые за последние сорок лет. Валландер вспомнил о своем открытии: оказывается, они с отцом очень похожи, гораздо больше, чем он думал. Например, оба они — «жаворонки». Узнав, что завтрак в гостинице накрывают в семь часов, отец начал возмущаться. Взяв с собой Валландера, он спустился к портье и, перемежая южно-шведскую речь какими-то английскими, немецкими словами и несвязными фразами из итальянского разговорника, объяснил, что хочет breakfast presto, а не tardi. Ни в коем случае не tardi! Зачем-то, говоря о необходимости завтракать на час раньше, не позднее шести утра, и угрожая, в случае отказа, переехать в другую гостиницу, отец несколько раз сказал: «passagio a livello». Услышав это, портье посмотрел на него удивленно, но с уважением.

Конечно, им перенесли завтрак на шесть часов. Позже Валландер поинтересовался в словаре, что означает «passagio a livello», оказалось: «железнодорожный переезд». Видимо, отец спутал это выражение с каким-то похожим. С каким, Валландер так и не понял, а у отца спрашивать не стал.

Валландер прислушался к шуму дождя. Путешествие в Рим, одна-единственная неделя, осталось в памяти чередой многочисленных и разнообразных впечатлений. Отец не только твердо знал, во сколько ему нужно завтракать, столь же непоколебим и последователен он был в желании показать сыну город, и сам решал, куда стоит пойти. Он планировал маршруты прогулок, и Валландер понял, что отец всю жизнь готовился к этому путешествию. Оно было для него посещением святынь, паломничеством, в котором Валландер удостоился чести его сопровождать. Присутствие Курта входило в отцовский план, ему отводилась роль неназойливого, но надежного спутника. Валландер так никогда до конца и не понял тайного смысла этой поездки. Складывалось впечатление, что отец ездил в Рим увидеть нечто, внутренне уже понятое и пережитое им.

На третий день они посетили Сикстинскую Капеллу. Почти час отец разглядывал потолок, расписанный Микеланджело. Со стороны он был похож на старика, возносящего к небу безмолвную молитву. Сам Валландер довольно быстро устал стоять, задрав голову вверх. Конечно, роспись прекрасна. Но отец, казалось, видел нечто иное. В голове Валландера мелькнула кощунственная мысль: уж не пытается ли отец в огромной фреске на потолке найти изображение глухаря или закат солнца? Однако он тут же устыдился своего предположения. Было очевидно, что отец, который сам был весьма посредственным художником, разглядывает творение великого мастера с восхищенным благоговением.

Валландер открыл глаза. Дождь продолжал барабанить по стеклу.

В тот же вечер, их третий вечер в Риме, у Валландера появилось чувство, что отец втайне от него готовится к исполнению какого-то намеченного плана. Он не мог объяснить, откуда это чувство взялось. Они поужинали в ресторане на Виа Венето, по мнению Валландера, чересчур дорогом, но отец настоял на своем: ведь они в первый и последний раз вместе выбрались в Рим. А значит, надо не экономить, а есть как следует. Домой шли не спеша. Вечер был теплым, по улицам гуляли люди, и отец всю дорогу рассказывал Валландеру о фреске в Сикстинской Капелле. За разговорами они заблудились, но потом все же нашли свою гостиницу. Бунт по поводу завтрака снискал отцу уважение гостиничного персонала, и ключи от комнат им выдали с вежливыми поклонами. В коридоре они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Валландер лег и стал слушать звуки, доносившиеся с улицы. Может, он думал о Байбе, а может, просто засыпал.