Евгений Сухов - Воровской дозор

– Ни разу! Он мне казался таким интеллигентным, таким воспитанным человеком. Ну, кто бы мог подумать!

– Что именно он вам приносил?

– Много чего. И старинные ружья, и картины, и иконы, и античные монеты. Всего и не упомнишь.

– Хорошо… Теперь еще один вопрос: куда вы направлялись на этот раз?

– У меня должна была состояться встреча с человеком…

– Что за человек?

– Он приехал от Нестора.

– О чем вы должны были говорить?

– Нестор хотел выставить греческий антиквариат в моем магазине, и мы должны были обговорить детали.

– Видимо, вам не скоро придется с ним встретиться. Что это за фотографии? – положил Пельц два снимка перед Шрайбером. – Их нашли в вашем письменном столе. Что это за женщина?

На фотографии была заснята худощавая миловидная женщина лет сорока, державшая в руках картину с изображением молодого мужчины и привлекательной девушки, нарисованных на доске на фоне морского пейзажа. На другой фотографии она показывала эту же картину с противоположной стороны, где было видно потемневшее от времени дерево.

– Это жена Нестора.

– Хм… Вот оно как. Оказывается, ваш друг использует свою супругу в качестве модели для краденых вещей. Забавно! Когда вам передали эти фотографии?

– Неделю назад.

– С какой целью?

– Ко мне в лавку зашел один человек и сказал, что хотел бы приобрести серьезную картину итальянской школы времен Ренессанса. Он меня заранее предупредил, что с деньгами проблем не будет, главное, чтобы вещь была стоящая. Я сообщил об этом заказе Нестору. Тот ответил, что у него как раз есть такая картина, доставшаяся ему по случаю. Но раз такое дело, он готов ее переслать. Я ему ответил, что клиент очень серьезный, настроен на покупку решительно и ему нужно будет представить доказательство, что это не «новодел». Нестор и выслал мне вот эти фотографии.

– Вы знаете, что это за картина?

– Какого-то неизвестного итальянского художника…

– Верно, итальянского. Но здесь нужно сделать одну небольшую оговорку – очень известного. Это картина Якопо Беллини «Даная и Ангел», и она тоже из коллекции господина Феоктистова.

– Боже мой, кто бы мог подумать!

– В каких отношениях вы с госпожой Лиони Хофер?

– Мы… мы живем вместе, так сказать, ведем совместное хозяйство.

– У меня сложилось впечатление, что вы ведете не только совместное хозяйство, но и общий бизнес. А схема проста… Нестор Олкимос передает вам краденые вещи, часть из которых, не столь значимые, вы сбываете в своем магазине, а другие, что приносят вам существенную прибыль, вы через Лиони Хофер выставляете на аукционах в Европе.

– О чем вы таком говорите?! – вскочил Шрайбер.

– Сидеть, – зло процедил Гельмут Пельц. – Несколько картин, что вы передали госпоже Хофер, тоже оказались из коллекции Феоктистова. Она пыталась продать их в аукционном доме «Козерог».

– Поверьте, она ничего не знала, так же, как и я… – убежденно заверил Шрайбер. – Уверяю вас, Лиони – честнейшая женщина!

– Что ж, у нас будет возможность в этом убедиться. Где вы продавали картины?

– Во многих аукционных домах Европы… И у меня никогда не было конфликтов с законом. Я – законопослушный гражданин.

– У вас есть фотография вашего друга Нестора Олкимоса?

– О чем вы таком говорите? Он не мой друг! – яростно запротестовал Александр. – У меня с ним были просто некоторые деловые отношения. Я даже представить не мог, что они закончатся таким образом.

– У вас есть его фотография? – повторил Гельмут.

– Фотографии нет… Как-то я предлагал ему сфотографироваться вдвоем на память, но он отказался под предлогом, что это плохая примета. Теперь я понимаю, что он имел в виду.

– Вы должны будете помочь составить его фоторобот.

– Со всей охотой! – энергично отозвался Шрайбер. – А что будет со мной?

– Ничего страшного. Посидите в камере, подумаете обо всем, а там, может, еще что-нибудь вспомните.

– Как долго придется сидеть?

– Насколько искренни будут ваши показания.

Гельмут Пельц в сопровождении трех инспекторов и двух полицейских подъехал к дому Лиони Хофер. Район, в котором она проживала, входил в число престижных. Рядом, едва ли не на расстоянии вытянутой руки, было разбито два зеленых сквера, где росли высокие каштаны. Под окнами услаждал взор высокий фонтан. Струи, уходящие далеко в небо, разбивались в водяную пыль, образовывая радугу. Наверняка Лиони часами любуется красотой, раскинувшейся под ее окнами.

Небольшой фургон, в котором размещалась подслушивающая аппаратура, пристроился на противоположной стороне улицы. Затонированные окна ревностно охраняли содержание салона от любопытных глаз.

Поднявшись в фургон, Гельмут поинтересовался:

– Она с кем-нибудь созванивалась?

– Было два звонка.

– От кого?

– Первый звонок был от женщины, приглашала на пикник. А второй – от мужчины, интересовался выставленными картинами.

– И что же госпожа Хофер?

– Сообщила, что торги назначены на следующую неделю.

– Значит, она сейчас дома?

– Да.

– Самое время нанести ей визит. Отто, ты давай к ней, – обратился он к помощнику, – а я поеду в управление.

Отто Цайнер вместе с двумя полицейскими подошел к дому. Отыскав на щитке нужную фамилию, нажал на кнопку домофона.

– Слушаю, – отозвался через несколько секунд приятный женский голос.

– Госпожа Хофер?

– Да, – удивленно прозвучало в ответ. – А кто спрашивает?

– Мы из криминальной полиции, хотели задать вам несколько вопросов, откройте, пожалуйста.

– А в чем дело?

– Мы вам все объясним.

После продолжительного зуммера дверь с негромким щелчком отворилась, и полицейские поднялись лифтом на четвертый этаж, где проживала госпожа Хофер.

Их встретила молодая женщина приятной наружности. Правда, на фотографии она выглядела несколько моложе, что, впрочем, нисколько не умаляло ее привлекательности. Она относилась к тому типу женщин, которые с возрастом становятся только краше.

– Прошу вас, – спокойно произнесла Лиони и отошла в сторону.

– Госпожа Хофер, я – инспектор криминальной полиции Цайнер. Вот это – постановление на обыск в вашей квартире.

– Меня подозревают в чем-то противозаконном? – искренне удивилась женщина.

Прихожая была небольшой, но весьма уютной. Из мужской одежды только широкополая шляпа, небрежно висевшая на вешалке, да еще кожаный ремень, свернувшийся в клубок, будто уснувшая змея.

Сейчас она сделалась совсем тесной, и Цайнер стал невольно осматриваться вокруг, чтобы не зацепить плечом развешанные на стенах небольшие картины и репродукции.

– Вы сдавали картины на продажу в аукционный дом «Козерог»? – с ходу начал он.

– Да, конечно, – не стала отпираться женщина, слегка смутившись под его немигающим взором. – Вы на меня смотрите так, как будто изобличаете преступницу. В чем дело, господа? Объясните. Разве это противозаконно отдавать свои картины на продажу? Они меня больше не устраивают, вот и все.

– Конечно, это не противозаконно, – мягко парировал Отто, – тем более если они ваши, но все дело в том, что картины, которые вы передали в аукционный дом, краденые!

– Что вы такое говорите? Этого не может быть!

– Эти картины были похищены из собрания одного русского коллекционера.

– Но я получила их от моего хорошего знакомого, который не мог так меня подвести, – попыталась защищаться хозяйка.

– Давайте мы все-таки разберемся с вами и проведем обыск. – Повернувшись к сопровождавшим полицейским, Отто приказал: – Приступайте к обыску!

Прошли в большую светлую комнату. Все картины находились в шкафу, укрытые плотной черной материей. Подняв первую картину, Цайнер сразу узнал полотно голландского художника Ханса Мемлинга, на котором была изображена полная женщина, лежащая на тахте. Ее большой живот со складками и объемную грудь скрывало легкое полупрозрачное покрывало, неровно свешивавшееся на пол.

Было на чем задержать взгляд…

Прямо на столе Отто увидел родонитовую шкатулку с золотыми вставками. В коллекции Феоктистова она значилась под двадцать третьим номером и была изготовлена знаменитым итальянским мастером Боризани.

– Откуда у вас эта шкатулка?

– Эту шкатулку подарил мне мой… близкий друг, – растерянно проговорила Лиони.

– Уж не Шрайбер ли?

– Вы его знаете? – удивилась она.

– Конечно, он уже дает нам показания. Собирайтесь.

– Куда?

– В управление криминальной полиции. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Чего не любил Пельц, так это наблюдать за составлением фотороботов. Глядя на художника, сосредоточенно уткнувшегося в компьютер, и на свидетеля, внимающего каждому его слову, ему казалось, что они просто заняты какой-то неведомой игрой, у которой отсутствовали всякие правила. Через полтора часа усердного общения вырисовывалось нечто похожее на фоторобот, но это было лишь самое начало. Художник будто выкручивал у свидетеля руки и все допытывался: