Фридрих Незнанский - Финиш для чемпионов

У Дэвида, никогда не считавшего себя излишне впечатлительным, волосы дыбом встали, когда он узнал из независимых источников, продвижению каких лекарств на российский черный рынок он должен способствовать. Эти лекарства рекламировались как абсолютно безвредные, помогающие спортсменам восстанавливаться после больших физических нагрузок. Данные врачебного обследования показали, что у молодых людей, принимавших препараты с названиями, любезно сообщенными Карполусом, обнаружено выпадение волос, неестественный рост грудных желез и патологические изменения простаты. Юноши, пользовавшиеся анаболическими стероидами, ненормально агрессивны и нуждаются в психотерапевтической помощи.

В душе Гросса восстала его протестантская честность. Правда, только правда и ничего, кроме правды. Как на суде. Если он влезет в эти грязные махинации, рано или поздно дело дойдет до суда. Разговаривая со Шварцем уже не в Малаховке, а в другом укромном подмосковном месте, Дэвид Гросс кипятился и брызгал слюной, чувствуя, насколько он при этом смешон со своей обычно приглаженной, как у англиканского священника, внешностью — тусклые волосы мышиного цвета растрепались, впалые щеки раскраснелись, от приглаженности, сметенной бурными эмоциями, не осталось и следа. Людям с внешностью Гросса вообще не идут сильные чувства: они предназначены для размеренного функционирования.

— Успокойтесь, Дэвид! — Стефан Шварц излучал оптимизм. — Русских спортсменов никто не заставляет принимать наши препараты: они делают это по собственной инициативе. А сказать вам, почему? Потому, что они ни на что не способны без анаболиков. Настоящие спортсмены — я имею в виду представителей белой расы — исключительно американцы и норвежцы: их предки как минимум в трех поколениях имели мясо к столу каждый день. В генетике русских сказывается хроническая усталость и недокорм. Этой нации лень даже размножаться, не говоря уже о спорте.

— Но я-то тут при чем? Мне какое дело до этого?

— Вы — торговец, Дэвид. Вам есть дело до денег. По крайней мере, должно быть. Товар, который вы обязаны продать, — необычный, зато сулит большую выгоду.

И, отбросив шутливый тон, Шварц осветил перед Гроссом подоплеку происходящего. Существует своеобразный заговор против участия России в олимпийских играх. В этом заинтересованы ведущие страны мира, в том числе США, Великобритания, Франция, Китай. Для того, чтобы не допустить Россию к Олимпиаде в 2012 году, и была создана лаборатория «Дельта». Нет, ну, разумеется, анаболики — всего лишь один, не самый главный параметр из числа тех, которые могут повлиять на решение, проводить или не проводить олимпийские игры в той или иной стране. Надо полагать, что Москве — самой опасной столице мира, исключая Иерусалим, где террористы хозяйничают еще активнее, — и без работы «Дельты» не видать статуса олимпийской столицы. Однако имидж — это серьезно, и анаболики изрядно подмочат имидж российского спорта. Для лучшего усовершенствования плана необходимо ввести контроль над употреблением анаболиков, причем — оцените гениальность Карполуса, который придумал эту деталь, — контроль проводить при помощи лучших российских спортсменов, ушедших на покой. Никто же не догадается, что одной рукой можно раздавать лекарство, другой — карать за его употребление.

— Вы называете это лекарством? — уточнил Дэвид. Внутри него что-то ныло, как больной зуб, нервы которого пронизывали все тело и забирались в душу. — Я предпочитаю называть это отравой.

— Называйте как хотите, — благодушно позволил Шварц. — Вы, Дэвид, возьмете на себя депутата Алоева, а он — человек без предрассудков. Ислам при нем только ругать нельзя, а все остальное — ругайте, пожалуйста. Поверьте, он будет только рад.

Первая же личная встреча с Захаром Алоевым убедила Дэвида в правоте Шварца. Алоев произвел на него впечатление человека не только без предрассудков, но и вовсе без принципов. Алоев в грош не ставил Америку, он в грош не ставил современную Россию, благоговея, однако же, перед утраченной жестокой силой Советского Союза, он даже о единокровных чеченцах отзывался без особенной любви, понося на чем свет стоит их недисциплинированность и бессмысленную лихость в бою. Он производил впечатление доморощенного ницшеанца, который воспринимает мир только через его отражение в грязных лужах. Единственным, что казалось Захару Алоеву достойным внимания, был доход, который он будет получать от «Фармакологии-1» — так они вдвоем заранее окрестили фирму по распространению анаболиков. Доход гарантировался огромнейший. Поэтому Гросс сумел выполнить свою миссию, перетянув Алоева на сторону «Дельты».

Надо признать, Алоев зарекомендовал себя надежным исполнителем: поставленные перед ним задачи исполнил со скрупулезной западной точностью и с восточным размахом. Перекупив ряд врачей и тренеров, создал околоспортивную мафию, которая пропагандировала анаболики среди доверившихся им спортсменов, создавала представление, что без анаболиков в большом спорте делать нечего и вся трудность заключается в том, как обойти устаревшие строгие правила соревнований, установленные тогда, когда это благодеяние от фармакологии еще не было изобретено. Обычная реклама: выпятить положительные стороны сбываемого продукта, не заикаться об отрицательных. В клиентах «Фармакология-1» недостатка не испытывала, торговля двигалась успешно. Ахмет Ахметов, доверенное лицо Алоева еще со стародавних, доанаболических времен, когда они вместе проворачивали аферы с фальшивыми авизо, сбивался с ног, чтобы удовлетворить растущие потребности тех, кому — он знал — спустя год-два потребуются совсем другие лекарства, да и те вряд ли помогут вернуть здоровье… Это лежало вне сферы компетенции Ахметова, да и Алоева тоже. Над этим лила крокодиловы слезы лаборатория «Дельта», скорбя о разгуле в российском спорте анаболиков, которые превращают в инвалидов здоровых и сильных людей.

Откуда брались анаболики, оседающие на складе в подвале нотариальной конторы Ахметова? Тут разворачивалось истинное поле деятельности Дэвида Гросса. Существовала база в Праге — золотая Чехия, единственная по-настоящему свободная страна Европы! — откуда, минуя таможенные препоны, стремился медикаментозный поток. Как его распределить — это уже было делом Ахмета Ахметова и нижестоящих алоевских дилеров. Одним словом, каждый занят, каждый на своем месте…

Ко всему можно привыкнуть. То, что вызывает ужас и отвращение, когда соприкоснешься с ним впервые, постепенно входит в норму бытия. Когда-то ты считал себя порядочным человеком, который ни за что не подсыплет яда в рюмку своему врагу; теперь ты подсыпаешь чужими руками яд — даже не врагам, а совершенно посторонним, незнакомым тебе людям — и продолжаешь считать себя порядочным. Парадокс! «Мир полон парадоксов», — мысленно провозгласил Дэвид Гросс и утешился. На свете существует множество профессий, которые предполагают определенное нарушение правил порядочности и приличия: дипломату разрешается лгать, солдату — убивать, актеру — раздеваться догола перед кинокамерой, если того требует роль. Роль торгового представителя США в России включает в себя распространение анаболиков. Скажи себе: «Это всего лишь роль, это не я», — и останься честным. В конце концов, это довольно-таки легко.

Трудным для Гросса не перестало быть другое: личные контакты с Захаром Алоевым. Ушлый депутат, по-видимому, лелеял в отношении делового партнера какие-то дальние намерения, а потому всячески втирался к нему в знакомство. Гросс вежливо, но непреклонно пресекал эти поползновения, но пресекать становилось все труднее и труднее, и настал день, когда сделать это оказалось просто невозможно. А вдруг отказ от приглашения в гости оскорбит чеченца? Загадочная восточная душа…

Таким образом и получилось, что Дэвид Гросс, собственноручно ведя машину (чем меньше людей знают о визитах торгового представителя к депутату Алоеву, тем лучше), очутился в окрестностях подмосковной Перловки и с кислой миной позволил гостеприимному хозяину проводить гостя в чрезмерно пышный, причудливой архитектуры особняк.

О пленнике, которого насильно держат в этом очаровательном особнячке и обрабатывают психотропными средствами, Гросс никаких сообщений не получал. К счастью. Иначе это открыло бы новый виток моральных терзаний для него.

Дом — или, лучше сказать, «замок», — принадлежащий Захару Алоеву, отыскать в Перловке не составило особенного труда: вдвое превосходя окружающий забор, который и сам по себе не был низеньким, несуразная кирпичная гора бросала тень на всю округу. При виде этого сооружения, широченного в основании, постепенно сужающегося кверху и завершающегося тремя острыми башнями (так и тянет сказать «вершинами»), приходила в голову мысль, что депутат Алоев возомнил себя перловским феодалом — или что детство, проведенное в каком-нибудь горном ауле, наградило его подсознательной тягой к высоте. Так и рисовалась в уме картинка: депутат, стоя на башне, с кавказской буркой на плечах, орлиным взором озирает округу — начиная с близрасположенных участков местных богачей, которые вовремя обзавелись гаражами и бассейнами, переходя постепенно к дачным кооперативам восьмидесятых годов, состоящим преимущественно из убогих разноцветных сараев, и далее, туда, где свет пристанционных фонарей выхватывает из темноты переплетение рельсов внизу и паутину проводов наверху, которые издали образуют единую волшебную серебряную вязь…