Ольга Лаврова - «Букет» на приеме

Крутанув лукошко, Томин запускает его волчком и торжествующе косится на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.

Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит ликовать.

— Тебе, Паша, все мало? Тогда добавлю, что эту Варю Санатюк неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!

В больничной палате несколько коек. На одной из них — Петухова. Возле нее сидит Борис.

— Ты сейчас, главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И я вот приехал, и папе лучше. Поживете еще… А про деньги эти, которые в шкатулке лежали…

Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на соседние койки — слушают ли посторонние — и останавливает мать:

— Тсс! Молчи! Тебе велено поменьше говорить, вот и помалкивай! Про деньги забудь! Жалко, конечно, да что поделаешь. Я и папе сказал: были, сплыли, и наплевать. Новые наживем, здоровье дороже. Поняла? — заглядывает он ей в глаза. — Поняла ты меня?

— Поняла, сынок… — шепчет Петухова. — Спасибо, что не сердишься…

— Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда допрашивать будут. Этот Сашка Томин, как я представляю, талантов небольших, но для соседей готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!

«Небольших талантов» Томин находится в это время у начальника районного узла связи.

— Лучше об этой проверке не знать никому, — говорит он. — Дело не только в тайне следствия, но и в репутации людей.

— Но какие от меня требуются шаги? — осторожно интересуется начальник.

— Вот санкция прокурора на изъятие всех документов, относящихся к почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы переводов и через чьи руки каждый из них проходил.

— Мм… трудоемко… Текущую работу тоже не бросишь.

— Если мы ограничимся последним годом, то?..

— Дня два-три.

— Надеюсь на вас. Тут мой телефон. Не будет меня, звоните по другому номеру — следователю Знаменскому. И еще просьба. Подскажите, кто может беспристрастно охарактеризовать одну из ваших сотрудниц — Варвару Владимировну Санатюк?

В квартире Петуховых на полную мощность включен приемник: на лестнице ниже этажом ожидает группа мужчин.

Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Петуховых.

— Встаньте, пожалуйста на то же самое место.

Тетя Катя переступает к порогу.

— Тут вот. Только тряпка у меня в руках была, и музыка веселей играла.

— Тряпка — не обязательно. Сейчас несколько человек по очереди поднимутся и произнесут у двери Петуховых фразу, которая вам запомнилась. Если чей-то голос узнаете, скажите.

— Еще б не сказать!

— Начинаем! — командует Знаменский на лестницу и плотно прикрывает дверь. — Теперь тихо…

Слышно, как по ступеням шагает кто-то, потом близко стучит в дверь и говорит после паузы: «Такси заказывали?.. А чего же не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!» Тетя Катя не подает знака. Процедура повторяется со вторым голосом. Когда раздаются шаги третьего участника опознания, женщина настораживается и напряженно дослушивает фразу до конца.

— Этот! — торжествующе заявляет она. — И хрип его и повадка!

— Спасибо. Вольно!

Музыка смолкает. Знаменский выходит на лестницу и приглашает всех поближе.

— Прошу мужчину, участвовавшего в опознании третьим, назвать себя.

— Ну я, — нехотя откликается Кирпичов.

— Ваша фамилия?

— Будто забыли.

— Должны слышать все присутствующие.

— Ну Кирпичов.

— Признаете ли вы правильность опознания?

— Ничего я не признаю.

Тучная тетя Катя наливается краской.

— Он еще и отказывается! Бесстыжие твои глаза! Небось заодно с теми!

— Отцепись, бабка.

— Ой, взляд-то какой у него нехороший! На все способный! — обращается тетя Катя к Знаменскому.

После опознания Кирпичова Пал Палыч привозит его на Петровку.

— Ну, Кирпичов, всю дорогу мы молчали. Что надумали?

— Да ничего особенного. Считаете, много вы доказали?

— По крайней мере одно: к двери Петуховых вы все-таки подходили и разговаривали с теми, кто был внутри. Хотя прошлый раз категорически отрицали это. Почему?

— Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!

— Человека трудно запутать, если сам не путает.

— Ну да! Старуха только голос услышала и — готово дело! — произвела в грабители.

— Угу. Вы ей не понравились.

— Может, вам понравился?

— Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.

— А все-таки допускаете. Ну что я такого сделал? Поднялся на пятый этаж. И уже замаран!

— Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.

— На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди врут, — замечает Кирпичов.

— Привыкнуть трудно, да и нельзя. Начнет казаться, что все врут. Как тогда добывать правду?

Кирпичов вызывающе усмехается.

— Думать надо!

— По дороге сюда я как раз думал.

— И что надумали?

— Довольно любопытную, знаете, штуку. Не в том ли корень вашего вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?

Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит с трудом:

— Что за ерунда… еще скажите — повел к себе чай пить… Надо же выдумать!..

— Я не выдумывал, Кирпичов. Я думал. Анализировал, сопоставлял. И ясно вижу, что не ошибся.

— Откуда ж оно ясно?

— Из вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: «Свидетель побледнел и задрожал всем телом». Но картина была примерно такая.

— Когда врасплох такую глупость… поневоле челюсть отвиснет… С чего вы вообще взяли?

— Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?

— Отчего ж… интересно.

— Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его не обвинит, если случайные пассажиры оказались преступниками. Значит, есть некое обстоятельство, которое позволяет заподозрить связь между ним и грабителями. Это обстоятельство он и хочет утаить!.. Тогда я принялся перебирать в уме первый с ним разговор. Пока мы торчали у светофора на Сретенке, отчетливо вспомнился момент, когда «заискрило». На вопрос, где пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспешней и внутренне весь напрягся. Видно, тут и была главная ложь.

— Да почему непременно ложь?!

— Видите ли, он утверждал, что высадил своих нехороших клиентов у метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высаживаться у метро.

— Заметали следы.

— Нет, полагаю, такси их прельстило как возможность быстро добраться до определенного места.

— И «определенное место» — мой дом? Железная логика!

— Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи был страх. Кирпичов крепко боится, думал я. Но кого? Меня?

— Чего вас бояться? Не воображайте…

— Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит, кого-то другого. Кого? Тех пассажиров? Что ж, Кирпичов в прошлом судим, глаз…

— Раскопали!

— Я судимостью не попрекаю, но учитываю — как жизненный опыт. Так вот, глаз на уголовников должен иметь, к тому ж они наверняка были возбуждены, говорили о чем-то. Словом, Кирпичов вполне мог их раскусить, понять, что они прямиком «с дела», и струхнуть.

— Струхнешь! Под носом на щитке и номер машины и фамилия. Только ленивый не запомнит.

— Да, но тот Кирпичов, о котором я толкую, не робкого десятка. В январе у него хулиганы отказались платить, угрожали расправой, а он ухитрился всех троих доставить в милицию. И плевал, что они запомнили фамилию… Конечно, возможен особый вариант: Кирпичов нарвался на тех, с которыми отбывал срок. Допустим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их как типов жестоких, злобных. И отсюда — страх.

— Вы прямо диссертацию выдаете: «Что такое страх и с чем его едят», — нервничает Кирпичов.

— Уж что на моем стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и страх. Я могу точно сказать, что страх Кирпичова — сегодняшний. А сегодня те двое ему не опасны. Они узнают, кто навел на их след, уже когда попадутся, то есть будут под замком. А потом, через долгие годы, вновь обретенную свободу, сами знаете, редко тратят на «священную месть»… Итак, выводы: Кирпичов боится сейчас, сию минуту. Боится не меня и не их. Ему жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объяснить? Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, — это для него реальная, ежедневная угроза. Санатюк разом поставил все на место, и я увидел круг, в котором мечется Кирпичов, отбиваясь от моих вопросов.

Повисает долгая пауза.

— Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за другого человека, тогда вы должны понять… этого Кирпичова.