Карин Фоссум - Глаз Эвы

Деньги надежно спрятаны в отцовском подвале. Она запихнула ведро в угол, так что оно выглядит там так же, как и в сарае на даче – как совершенно бесполезный хлам. Отец туда не ходит, ему никогда не осилить лестницу в подвал. Туда вообще никто не ходит, разве что домработницу туда занесет, но это вряд ли. Помощницы по хозяйству не убирают на чердаках и в подвалах, это записано в правилах. Здание автовокзала было самым отвратительным из всех, что Эве доводилось видеть: серый длинный ящик из бетона с окнами без стекол. Она оставила машину за зданием, ближе к железной дороге, и встала, прислонившись спиной к киоску, и смотрела вверх, на мост, потому что знала: он появится именно оттуда. Он перестроится вправо, потом на секунду исчезнет за зданием банка, а потом выедет прямо к киоску «Нарвесен». Выходить, чтобы поздороваться, он не станет, не такой он человек, останется сидеть в машине, будет смотреть через стекло, прищурившись, может, небрежно кивнет, это будет означать, что она может подойти. Ей придется сесть рядом с ним, между ними будет только переключатель скоростей. В машине всегда мало места, подумалось ей, так тесно, что она будет чувствовать его запах, а говорить он будет ей прямо в левое ухо. Противный, неприветливый голос. Она нервно закашлялась, пытаясь придумать, с чего начать разговор. Может сказать что-нибудь такое, от чего у него кровь в жилах застынет? Не стоит, решила она и стала смотреть на машины, которые нескончаемым потоком ехали по мосту. Всем хотелось сейчас вырваться из этого насквозь продуваемого ветром города. У всех была какая-то цель, никто не слонялся без дела. У гаражей уютно урчали автобусы, люди входили в свет и тепло. Есть что-то особенно приятное в красных автобусах. За рулем – надежный шофер, лениво кивающий всякий раз, когда ему в ладонь кладут монетки, и лица за стеклами, по-осеннему бледные, смотрят, но не видят. В автобусе человек оказывается словно бы на ничейной полосе; предоставленный своим собственным мыслям, пассажир сидит в автобусе и просто нежится в тепле. Внезапно ей безумно захотелось оказаться за одним из этих окон, проехаться в автобусе по городу и посмотреть, как каждый выходит у своей двери, находит свою надежную норку. А она стоит здесь и мерзнет, пытаясь растереть особенно закоченевшие места замерзшими руками в слишком тонких перчатках, и ждет убийцу. Когда он внезапно выехал из-за угла, Эва выдохнула весь воздух, что был у нее в легких. С этого момента они наполнялись и выпускали воздух в совершенно особом ритме, ничто не могло повлиять на это; они работали как искусственное легкое. Она должна оставаться сосредоточенной, не расслабляться. Проболтаться нельзя, надо продвигаться вперед маленькими, осторожными шажками.

Он сбросил скорость, поставил машину на ручник и облокотился на открытое окно. Выражение лица у него было глуповатое и немного скептическое. Она открыла дверцу и села в машину. Он обхватил рукой переключатель скоростей, словно это была игрушка, которой он не хотел ни с кем делиться, как бы предупреждая ее. И коротко кивнул ей. Она схватила ремень.

– Поезжайте, а я потом.

Он ничего не ответил, но завел машину и выехал с территории вокзала, проехал все размеченные для автобусов места. Она чувствовала, что он чего-то ждет, как будто разговор должна начать она, потому что инициатива принадлежала ей, ведь это же ей была нужна машина.

«Черт побери, мне совсем не страшно», – подумала Эва.

– И не боитесь сажать на дороге незнакомых людей? – спросила она сладким голосом.

Было 5 октября, 21.40, и репутация Эвы была чистой, как снег.

Одна рука его лениво лежала на руле; он не выпускал рычаг передач, короткий спортивный рычаг передач, он держал его правой рукой. Она сидела и смотрела на его руки. Короткие руки, широкие ладони с толстыми пальцами. Гладкие, без волос; левая рука, лежавшая на руле, была расслабленной, на пальцах правой, сжимавшей рычаг, ногти побелели. Руки были похожи на иллюстрации в книжках у Эммы-слепые и бесцветные подводные животные. Ляжки короткие и круглые, швы на джинсах чуть не лопались, кожаная куртка расстегнута, живот просто вываливался из нее. Можно было подумать, что он месяце на седьмом.

– Значит, хотите «Манту» прикупить? – спросил он, двигаясь на сиденье взад-вперед.

– Да. Знаете, я немного сентиментальна, – призналась она. – У меня когда-то была такая машина, но пришлось ее продать. И я до сих пор ее помню.

Удивительно, подумала она, я сижу рядом с ним и разговариваю, как ни в чем не бывало.

– А на чем сейчас ездите?

– На старой «Асконе», – призналась она и улыбнулась. – Ни в какое сравнение не идет.

– Да уж, еще бы!

Они находились на середине моста, и он включил левый поворот, чтобы выехать на главную улицу.

– Езжайте к Фоссену, – предложила она. – Там есть такие местечки, где можно хорошенько разогнаться.

– Вот как? Хотите, чтобы я прибавил газу?

Он заржал и снова заерзал на сиденье, это была какая-то ребячливая дурная привычка, которая выдавала примитивность. Именно таким он ей и запомнился. Рядом ним она чувствовала себя старой, но, скорее всего, они ровесники, не исключено, что он даже на пару лет моложе. Когда он двигался, брюхо оставалось неподвижным, похоже было, что оно каменное. На каждом светофоре его бледное лицо вспыхивало. Бесцветное лицо без всякой индивидуальности и почти без мимики.

– Проеду до аэропорта, а вы можете повести на обратном пути. Это ведь нормальное расстояние?

– О да, разумеется.

Он принялся сжимать и разжимать пальцы правой руки, которые вспотели и затекли. Теперь он ехал все быстрее и быстрее. Эта круглая фигура в слишком тесной одежде напоминала туго набитую сардельку из свиного фарша. Наверняка он гораздо сильнее нее. Во всяком случае, он оказался сильнее Майи. К тому же сидел сверху. Она попыталась представить себе, как все могло бы быть, если бы Майя оказалась попроворнее и смогла пырнуть его ножом, – тогда они с ней остались бы одни с трупом на руках. И это вполне могло произойти, вот что удивительно. До чего же много в жизни случайностей!

– Это модель GSi, чтобы вам было понятно.

– Что вы, совсем меня за дурочку держите?

– Нет-нет, я просто хотел обратить на это ваше внимание, – пробормотал он. – Во всяком случае, ездил я на ней достаточно быстро, мощности она не потеряла, уж за это я ручаюсь. От нуля до ста километров всего за десять секунд. Можно и двести выжать, если у вас хватит духа. Женщины вообще-то машину водят весьма специфически, – сказал он и снова заржал, – они все отдают на откуп самой машине. А сами просто сидят, словно они пассажиры, и просто позволяют себя везти.

– Для меня это достаточно быстро. Сиденья хорошие, – добавила она.

– Сиденья Рекаро.

– А верхний люк открывается автоматически?

– Нет, надо самому ручку покрутить. Это гораздо лучше, автоматика, да еще и электрическая, быстрее ломается. А за ремонт берут просто бешеные деньги. Багажник на четыреста девяносто литров, есть свет. Если, например, вам детскую коляску перевезти и все такое.

– О-о-о, спасибо за комплимент! А бензина много жрет?

– Нет, что вы, не больше нормы. Один и шесть. В городе, может быть, один литр уходит. Так что считайте.

– Я ее несколько раз видела, – вырвалось у нее.

– Правда? Ну и как, понравилось?

В голосе его появились подозрительные нотки.

– Мне надо сначала раздобыть деньги.

– Вопрос в том, хватит ли их у вас.

– Хватит.

– Вы же не спросили про цену.

– Я и не думала это делать. Я вам сделаю предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Ну, вы прямо как крутой мафиози разговариваете.

– Ага.

– По правде говоря, я ее продавать не хочу.

– Ясное дело, но, наверное, деньги любите не меньше, чем другие, так что все будет в порядке.

Она повернулась и почувствовала, как лезвие ножа вонзилось ей в бедро.

«Черт побери, мне не страшно», – подумала она.

– И это ваше предложение, – откашлялся он, – в чем же оно состоит?

– Вам это, конечно, хочется знать. Так вот: я сначала проедусь на ней, потом проверю внутренности и ходовую часть, причем мне хочется проделать это при свете дня. И, разумеется, не будем забывать про проверку в Союзе автомобилистов.

– Так вам нужна «Манта» или нет?

– Кажется, вы говорили, что не хотите продавать?

В салоне становилось жарко и влажно, окна запотели. Он включил вентилятор. Эва повернулась к окну и в последний раз посмотрела на город. На новом строящемся железнодорожном мосту виднелось пламя сварки. На дороге становилось все меньше машин, фонари по обочинам поредели. На перекрестке он взял влево и продолжал ехать на юг. Здесь, наверху, река выглядела спокойнее, хотя течение оставалось достаточно сильным. Через несколько минут, проведенных в молчании, он неожиданно повернул направо. По левую руку остался аэропорт; теперь Эйнарссон медленно ехал по ухабистой дороге, миновал маленькую рощицу и остановился на открытом месте прямо на берегу реки. Эве это не понравилось. Здесь было слишком безлюдно. Мотор по-прежнему работал, он урчал надежно и негромко, никаких сомнений: машина в прекрасном состоянии.