Николай Леонов - Наркомафия

– В меня стреляли, я стрелял, вызвали дежурного по МУРу, документы осмотра перед вами, Федул Иванович. – Гуров зевнул и отвернулся.

– Мандражишь? – Драч насупил кустистые седые брови, открыл папку. – Я погляжу, а ты думай, как оправдываться станешь.

Гуров, не торопясь, закурил, вновь упал за стоявший у тротуара “москвич”, услышал свист пуль, выстрелы, лежа за передним колесом машины, увидел высокую фигуру Жеволуба, которая висела на стволе вальтера. Сыщик мог прострелить плечо, но повел стволом и выстрелил в грудь. Он умышленно убил человека, мог обесточить руку с пистолетом – с пяти шагов камнем не промахнешься. А он убил. И ни в каких протоколах это не записано, останется навсегда в его памяти и на его совести. Гурова знобило, одновременно клонило в сон. Озноб от страха, который сыщик зажал, стоя перед Жеволубом и гадая, патрон еще в обойме или уже в стволе? А сон нагонял инстинкт самосохранения, человек неосознанно пытался уйти от реальной жизни, спрятаться, передохнуть, чтобы не лопнула главная пружина и не отправила в сон вечный.

Дверь распахнулась, и вошел Орлов в золоте генеральских погон, даже при орденах. Пересек кабинет, быстро взглянул на Гурова, протянул руку хозяину.

– Привет, Федул, вот и свиделись.

– Здорово, Петр! – Драч привстал, пожал генералу руку, усмехнулся. – Чего это ты вырядился?

Гуров тоже встал, вяло произнес:

– Здравствуйте, Петр Николаевич.

– Сиди! – Орлов махнул рукой. – Господин заместитель прокурора, утра не могли дождаться?

– Присядь, генерал, – Драч вышел из-за стола, обнял Орлова за плечи, усадил на диван, пристроился рядом. – Конечно, можно обождать и утра, только ночевать парню пришлось бы в камере. Гуров то ли дремал, то ли бодрствовал, понять не мог. Увидел Крячко, который вмешался в разговор старых друзей, начал размахивать руками, сыщик слышал слова: “Санаторий... Врачи... Идиоты...” Он заставил себя встать.

– Федул Иванович, давайте оформим протокол, – Гуров сделал несколько шагов, вернулся в кресло.

Драч писал протокол быстро, задавая вопросы, не очень вслушиваясь в ответы, продолжал писать.

Принесли кофе, не растворимый, настоящий. Гуров выпил две чашки, подмигнул Крячко, который грозил ему кулаком. Драч протянул протокол. Гуров расписался, где положено.

– Ну, ладушки, покончили с бумагами, – Драч закрыл папку. – Поговорим по-людски. Вы объясните мне, старому, какого черта вы залезли в такие дела? Занимаетесь охраной спекулянтов и торгашей, не лезьте, куда не просят.

Гуров передохнул, выпил кофе, услышав последние слова прокурорского чиновника, разозлился и пришел в форму.

– По-людски, говорите? Я полагаю, человек в согласии с совестью должен жить. Я за здоровье немцев, других европейцев либо американцев не беспокоюсь, тем более под пулю не полезу. Я именно по-людски жить хочу. Они с нами на одном шарике обитают, соседи, можно сказать. Ни дружить с ними, ни тем более любить их я не собираюсь, но по-соседски относиться должен. Они нам хлебушек, колбаску поставляют, у нас денег нет, так мы бартер устроили, а шлем взамен преступников и наркотики.

– Господин полковник в отставке на пути встал и каюк! – Драч усмешливо взглянул на Орлова, который никак не реагировал, сидел на диване, закинув ногу на ногу. – Молодец, полковник, больше наркотик через Россию не пойдет! – он рубанул рукой.

– Демагогия! Лилипуты как Гулливера связали? Ниточками! Если я одну ниточку разорвать могу, значит, обязан разорвать!

– Да рви хоть одну, хоть несколько, только не втихую, не в обход людей уполномоченных!

– А кто уполномоченный? – голос у Гурова стал тихим, вкрадчивым. – Вы, заместитель прокурора? Генерал Орлов, начальник главка?

Драч опешил. Крячко втянул голову в плечи, зная, что вкрадчивость друга добром не кончается. Лишь Орлов ухмылялся, согласно кивал.

– Вы, уполномоченные, не втихую, громогласно на защиту закона встаете?

– Оберегись! – Драч шарахнул кулаком по столу. – Чуешь?

– Чую! Кто в этом кабинете со мной последний раз беседовал, знал, что разговор слушают, и молчал? – Гурова понесло. – Мой друг, заслуженный сыщик, генерал, мне из чиновничьего кабинета с высоким потолком звонил и терпел! Это вы, лучшие из лучших! Я вас не виню, сам и того хуже! Если мы на компромиссы, даже на убийства ради достижения цели идем, так и результат по заслугам получаем.

– Какие убийства? – прокурорский насторожился. – У тебя самозащита – не подкопаешься.

– Я сам знаю, чего у меня, – забывшись, Гуров поднялся, начал расхаживать по кабинету. – Петр Николаевич, полагаете, наблюдение на платформе по неумелости засветили? Сто против одного, что умышленно.

– Вы свои оперативные байки балакайте, я отлучусь на минуту, – Драч сгреб со стола бумаги и быстро вышел.

Запал у Гурова кончился, он взглянул на друзей, продолжал вяло:

– Пока мы работали по носильщику с вокзала, все было в норме, как вышли на Депутата, тут засбоило, информация утекла. Кто-то пронюхал, за своего коллегу разволновался, связи с мафией не имеет, решил передать опосредованно, засветить наблюдение.

– А может, просто лопухи? – с надеждой спросил Крячко. – Петр Николаевич, приличных оперативников определить не могли?

Орлов не отвечал, поглядывал на Гурова и думал, как другу сейчас плохо. Федул не знает Леву, считает, что он застрелил бандита в горячке внезапно вспыхнувшей схватки. Глупости, просто Лева ошалел от злости: сначала менты на платформе вытворяли, потом сыщик увидел Жеволуба, понял, что тот все просек и транспортировку наркотика провалит. От автоматчиков на машинах ушел, снайпера перетерпел и захватил, канал выявил, и все зря? Он спровоцировал стрельбу и убил. Решил: раз я себя подставил, меня бог простит. Он, может, и простит, с собой как быть?

– Чего молчишь, генерал? – в отсутствие постороннего Гуров перешел на “ты”. – Умышленно засветились парни или по неумелости?

– Откуда мне знать? – солгал Орлов, понял, что сработали предатели. – У меня других оперативников нет, – для наглядности показал пустые ладони. – Кто остался, с теми и работаем.

– Ты бочку не кати, на нас свет клином не сошелся.

– А коли на тебе не сошелся, так не лезь, про Гулливера и ниточки байки не рассказывай.

Вернулся Драч, положил на стол папку с уголовным делом, сказал:

– Раз вы такие совестливые, за правду радеющие, подскажите, кто убил Байкова?

– Можно, но при одном условии, – ответил Гуров и опустился на свое место. – Дайте слово, что вы убийцу двое суток не арестуете.

– Чего? Петр, твой малый двинулся? – заместитель прокурора не рассчитывал, что ему назовут убийцу, надеялся, что подскажут по делу хоть малость.

Орлов тоже удивился, но ответил сдержанно:

– Он не мой. Лев Иванович Гуров является гражданином России.

– И если он не треплется ради красного словца, так ответит за укрывательство...

– Таким манером, Федул Иванович, вы ничего не добьетесь, – перебил Орлов. – И убийцу не узнаете, и гражданина к уголовной ответственности не привлечете. Легче дать слово, а обиду проглотить.

Драч сел за стол, пролистнул уже распухшую папку, взглянул на Орлова и Крячко, который демонстративно отвернулся, затем на Гурова.

– Розыскники! Черти окаянные, креста на вас нет! – Он почесал седую шевелюру, рассмеялся. – Зачем тебе двое суток?

– Если вы сейчас убийцу возьмете, мафия тряхнется, наркотик к покупателю не дойдет, – сказал Крячко. Терпение у него кончилось, да и не хотел он все грехи валить на друга. – Оно, может, и неплохо. Депутат ваш дражайший, радеющий за нас, сирых и убогих, из петельки выскочит...

– Еще один! А ты кто такой? – возмутился Драч.

– Прохожий я, господин начальник, на огонек заскочил...

– Все! – Орлов стукнул Крячко по лбу. – Здесь прокуратура!

– Дяденька, здесь драться не положено, – не унимался Крячко. Он долго молчал, теперь выпускал лишний пар.

– Федул, кончай с ребятами по-хорошему, – сказал Орлов. – Они издергались, устали, могут нахамить.

– Могут, – Крячко кивнул.

– Хорошо, ребята! Я даю слово, что, пока Интерпол не просемафорит, вашего убийцу никто пальцем не тронет, – сказал Драч.

Крячко взглядом спросил у Гурова разрешения, получил “добро” и ответил:

– На кой черт он нам сдался? Заберите его себе, ради бога! Григория Байкова убил коммерческий директор “Стоика” Егор Крупин.

– Белобрысый кузнечик? – Драч стал быстро листать дело. – Вы, ребята, тут маху дали. У нас три свидетеля утверждают, что Крупин пришел к Байкову в тринадцать сорок, а вышел из дома в шестнадцать. Ему вахтерша самолично дверь помогла открыть, он с замком справиться не мог. А в шестнадцать тридцать Байков разговаривал по телефону с дочерью и матерью, значит, был жив.

– Разрешите? – вмешался Гуров.

– Да-да, минуточку, – Драч перечитывал чей-то протокол допроса. – Минуточку, Лев Иванович.