Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима

– Да как вы смеете?! – Леонтьев начал медленно подниматься с кресла, обтянутого этой самой кожей, встал и оказался одного роста с чудным прокурором. И вдруг услышал щелчок. Он скосил глаза – всего в паре сантиметров от виска на него, не мигая, глядел черный зрачок пистолета. И еще: он впервые увидел так близко глаза мужчины в потертом плаще, и зрачок пистолета показался ему вдруг почти дружелюбным.

– Что вы де… – начал Леонтьев, но мужчина приказал главе департамента молчать и ловким жестом опытного фокусника одел ему на голову нечто между маской и кляпом. Из другого кармана плаща он вынул широкий бежевый скотч и привязал Леонтьева к его дорогому креслу. Леонтьев мог, наверное, в какой-то момент вырваться. Но черный пистолет… Но полное отсутствие нервозности у прокурора. Его спокойные, выверенные движения – вот он подошел, положил на стол обыкновенный черный дипломат и стал так же неторопливо вынимать из него один за другим деревянные колья и аккуратно выкладывать на стол.

Леонтьеву казалось, что он сходит с ума: то, что сейчас происходило с такой обыденностью в его кабинете, просто не умещалось в сознании. «Зачем ему нужны колья?» – подумал он. Не дожидаясь ответа, взгляд его заметался испуганной птицей и вдруг – замер. Он чуть-чуть двинулся, подкатившись ближе к столу: новая мебель не заскрипела, ковролин скрадывал звуки. Ступней в длинноносом, мягкой кожи ботинке он пытался нащупать тревожную кнопку под столом – кроме обычной кнопки, связанной с внутренней охраной здания, имелась и такая, напрямую выходящая в местное отделение полиции. Еще миллиметр, еще… Он замычал, чтобы отвлечь прокурора от своих движений, – и – о счастье! – сумел-таки нажать на заветную кнопку.

Звонок поступил, когда они уже подъезжали к городу. Камышов кричал в трубку, что только что в отделение полиции Центрального района поступил сигнал: у них там новая система – стало слышно все, что происходит в кабинете у главы департамента.

– Какой-то бред! – возбужденно кричал Камышов. – Тонкий голос, будто бабий, но не бабий, нес бред.

– Где?! – перебил его Андрей.

– В Военно-медицинском министерстве на Знаменке, оно еще на Бульварное кольцо выходит…

– Где группа?

– Мы выехали, Андрей. Через пять, максимум десять минут будем на месте! Шесть часов – чертовы пробки!

– Он на это и рассчитывал, – тихо сказал Андрей. – Ладно, делайте, что можете.

– Что за бред он нес? – спросила у Камышова Маша, которая не упустила ничего из телефонных криков.

– Они послали мне запись на мобилу через Интернет! – с гордостью за техническое оснащение родной полиции сказал Камышов. – Сейчас дам послушать!

Андрей включил громкоговоритель в телефоне: сначало было слышно чье-то мычание.

– Он надел на него кляп! – прошептала Маша. А потом высокий и оттого еще более страшный голос стал произносить нараспев слова: «…злобные духи последнего, 20-го мытарства, – немилосердия и жестокосердия. Жестоки тут истязатели, и князь их лют, с виду сухой и унылый. Если бы кто совершал и самые великие подвиги, изнурял себя постами, непрестанно молился и сохранял чистоту телесную, но был немилостив, таковой из этого последнего мытарства низвергается в бездну ада и не получает милости вовеки. Приговариваю тебя, грешник, к немедленному низвержению в ад через сажание на кол».

– Слыхали? – вновь проявился в трубке камышовский голос. – Жуть берет, нет? Ладно, мы уже подъехали!

– Не отключай телефон, – сказал ему Андрей. Он нащупал под сиденьем мигалку и, не снижая скорости, поставил ее на крышу машины.

Они стали продвигаться быстрее, но все равно медленно, чудовищно медленно, а в это время Камышов лаконично комментировал обстановку: «Подъехали, шеф. Окружаем входы. Зашли в здание. Разделились: мы поднимаемся по лестнице, остальные – на лифте». Маша сидела рядом, натянутая как струна. Слышен был топот многих ног, потом со скрипом открылась дверь пожарного хода, опять топот, пауза, грохот выбиваемой двери, и вдруг – внезапная тишина.

– Камышов! Ты жив?! – крикнул Андрей. – Что там?!

– Твою мать… – выдохнул в трубку Камышов. – Я тут, Андрей. Все с нами в порядке. Но вот с мужиком…

– Попроси его описать, – прошептала Маша.

– Э… – начал Камышов. – Мужик сидит на стуле. А стул – на столе, что твой памятник. Колья… у него из-под ребер торчат… Как дикобраз кровавый, прости господи!

Вдруг в трубке опять заорали несколько голосов, и крик Камышова заполнил всю машину:

– Он живой! Елки, спустите его, он живой!!!

Маша и Андрей замерли. На другом конце послышались возня, грохот падающих стульев.

– Нет, – раздался чей-то незнакомый голос. – Это была предсмертная судорога. Вызывайте криминалистов.

Камышов опять взял трубку:

– Все. Помер.

– Камышов, слушай сюда. – Андрей говорил медленно, понимая, что бедный Камышов еще в шоке. – Спускайся на проходную. Посмотри список посетителей у убитого на сегодняшний вечер: когда пришли, когда ушли. – И добавил: – Бегом!

И попросил Машу набрать Анютина.

– Товарищ полковник, – не поздоровавшись, дрожащим голосом начала Маша. – Мы знаем, кто убийца. Это Николай Николаевич Катышев.

Анютин осторожно кашлянул:

– Маша, вы, простите, в своем уме?.. – начал он, но Андрей уже вырвал у Маши трубку:

– Александр Иванович, мы только что были у него на даче. Мы нашли все: карты, инструменты для пыток. Сомнений быть не может. Нет времени объяснять – у нас только что появился новый труп. Прошу вас, предупредите посты ГИБДД, вышлите группы захвата по его домашнему адресу и на дачу.

– А сам? – только и смог сказать Анютин и, судя по немногословности, поверил: что-то такое было в голосе Андрея.

– Я перезвоню вам, товарищ полковник, – ответил Андрей и отключился.

Почти в ту же секунду на другом телефоне ожил Камышов:

– Ну что, у меня в руках журнал. Сегодня у потерпевшего было три встречи вечером. Начнем с последней: Катышев Н. Н. Пришел в 19:15. Ушел в 19:45.

– Как ушел? Через проходную?

– Ну да, – еще ничего не понял Камышов. – Все чин чинарем: и подпись, и пропуск сдал.

Андрей выругался и покосился на Машу. Приказал:

– Езжайте на Петровку. – В бешенстве бросил трубку на приборную доску. Маша понимала, почему он в такой ярости: на часах еще не было восьми. Они подъехали уже совсем близко: убийца мог быть любым из движущихся по вечерним улицам призрачных в прозрачных сумерках силуэтов прохожих.

– Он больше не появится дома, – медленно сказала Маша. – И вряд ли вернется назад на дачу. Дай мне подумать.

Они припарковались, и Маша разложила на коленях карту из дачного подвала. Она смотрела на паутину центральных улиц, на флажки, разбросанные тут и там по зеленоватому полю. «Так, – сказала Маша самой себе. – Теперь идем от обратного». И она начала спокойно, сосредоточенно, один за другим, убирать метки убийцы: Берсеневская набережная, Ленивка, Пушкинская площадь, Коломенское… Она осторожно вынимала флажки, заглаживая пальцем дырку, оставленную иголкой. Будто высвобождая от страшного прошлого, выпуская вновь на свободу старинные названия улиц и площадей. Замерла перед флажком на Поклонной горе. Андрей открыл окно, закурил, не спуская с нее глаз. Лубянка, Никольская улица, Варварка… Она достала их все. Кроме одного – почти по центру, там, где карта была уже вдоволь истыкана другими метками.

Маша приблизила карту к глазам, прочитала название и повернула бледное лицо к Андрею:

– Вот, – сказала просто она. – Ты видишь? Он все для нас приготовил…

– В смысле? – Андрей выбросил сигарету, сам взял в руки карту.

– У нас имеется пара «пропусков» в мытарствах – и в убийствах. Я думала, что Ник… что убийца совершил их, просто мы пропустили, не знали, где искать… Тогда преступление, которое он совершил сегодня, это и правда уже двадцатое, последнее мытарство. Получается, он дошел до конца. И у нас должно быть два лишних флажка. Но он один, Андрей.

– И что это значит?

– Думаю, – медленно начала Маша, – он допускал возможность, что мы найдем его логово. А если мы были там и отыскали карту, то назад ему пути нет. И он оставляет на карте один лишний флажок. Только один, Андрей, а не два. В месте, которое для нас еще не связано с убийством. Зато… – Маша замолчала и продолжила глухо: – Зато оно было в списке, который составил Кентий.

– Хочешь сказать, он назначает нам свидание? – недоверчиво переспросил Андрей.

Маша кивнула.

– Васильевский спуск? – хмурясь, прочел Андрей маленькие буковки, едва различимые в свете автомобильной лампы.

А Маша эхом повторила:

– Васильевский спуск.

– Сиди в машине и не высовывайся! – сказал ей Андрей, поцеловав твердыми губами, и вынул из бардачка пистолет. Стало совсем темно. По Васильевскому спуску гуляли припозднившиеся туристы. Маша тихо сидела в постепенно охлаждающейся машине, и ей было очень страшно.