Николай Леонов - Козырные валеты

— Все, что осталось. А какой дом был!

— Такая дочь — очень много, — опер замялся, понимая, что говорит лишнее, произнес: — Нервы. Стрессы. Было бы неплохо поселить ее за городом, скоро “бабье лето”…

Лицо хозяйки вновь стало жестким, она усмехнулась:

— Я учту. Вам спасибо, для всех будет лучше, если вы потихонечку исчезнете. Машина нужна?

— Благодарю, — Котов поклонился и вышел.

В микрорайоне, где вчера застрелили двух полковников милиции, с самого утра бесцельно шатался высокий худой опер и розыскник, бывший начальник, Валентин Петрович Нестеренко.

Прибыв поутру, практически в одно время с Котовым и Станиславом, старый мент проехал по всему своему участку, очертив его контуры. Участок был невелик, представлял собой прямоугольник. Если спуститься с Войковского моста в сторону Шереметьево, у светофора свернуть в сторону Головинского шоссе, а через квартал у станции метро “Водный стадион” вновь повернуть направо, то через несколько минут опять окажешься у Войковского моста, только с другой стороны.

Прочертив прямоугольник на своих стареньких “Жигулях”, Нестеренко оставил машину на улице Адмирала Макарова у аптеки, рядом с Выборгской, где стоял шикарный, светлого кирпича дом, возле которого и застрелили офицеров.

По валявшимся на тротуаре стреляным гильзам еще вчера определили, где находились киллеры. Проведя невидимую черту от одного киллера к убитым, затем ко второму киллеру и снова к первому, получался правильный треугольник со сторонами девять-десять метров. Спрятаться на улице и не попадаться местным на глаза было негде, и Гуров вчера выразил предположение, что киллеры изображали прохожих, поджидая, когда полковник Сотин приедет домой. Ждали у дома Сотина, значит, именно он являлся объектом нападения, а полковник Веткин оказался жертвой случая.

По логике киллеры должны были находиться во дворе, куда выходят подъезды. Никто не предполагал, что машина остановится в переулке, а не свернет сразу во двор. Дом длинный, три подъезда, если машина заезжала во двор, убийцы, находясь в переулке, на линию огня не успевали. Но и дежурить во дворе было плохо, вечер, детей и бабушек уже нет. Машины подъезжают и уезжают, двое мужчин могут привлечь к себе внимание.

Исходив “свой” прямоугольник вдоль и поперек, Нестеренко пришел к выводу, что машины у киллеров скорее всего не было. Вся территория проходная, пешеходные дорожки переплетаются, люди ходят вдоль и поперек, метро рядом, так что машина оказывалась обузой. Кроме того, тридцать метров — и Ленинградка, по которой движется поток различного транспорта, считай, каждый третий готов подвезти. Легче остановить частника и уехать, чем бежать к своей “тачке”, которая может случайно засветиться.

Нестеренко вспомнил, как полковник Гуров удивлялся, почему Сотин не подвез друга до метро, а остановился у своего дома. Во двор не заехал, в гости не пригласил. Так почему сто метров не довез?

Между полковниками явно произошел какой-то разговор. Хотели еще немного погулять и договорить? Возможно, и все равно странно. И киллеры необычные. Они либо стреляют из автоматов, что называется от живота, а если используют пистолеты, то стреляют практически в упор. Десять метров — не дистанция для тира, в боевой же обстановке надо очень уверенную руку иметь, тем более, когда стреляешь в голову.

На Нестеренко был обычный, уже поношенный плащ, нечищеные туфли на толстой подошве. Он выпил у киоска банку пива для запаха и начал искать магазин, у которого собираются жаждущие и обсуждаются новости. Подходящего магазина не оказалось, два супермаркета сверкали витринами и иностранными этикетками. Опер заглянул в магазин, увидел охранников в форме, понял: здесь делать нечего. Новые времена, и магазины с охраной, конечно, красивые, но жизнь опера сильно затрудняют. Раньше бы потолкался у винного отдела, сообразил на троих, уселись бы в скверике, поговорили, как люди. И вопросов задавать не надо, все бы изложили в лучшем виде. Скорее всего в том рассказе и слова правды не услышишь, однако имена какие-то наверняка проскочат. Глядишь, из десяти пустых номеров хоть один, да оказался бы стоящим. А сейчас чистота, порядок и никакого клуба для отдыхающих и жаждущих.

Опер равнодушно прошел мимо автомагазина для миллионеров, набрел на парикмахерскую, заглянул, около мужского зала сидели трое модно одетых парней. Сыщик понимал, люди не те, однако за неимением речки забрасываешь удочку и в собственную ванну. Он подошел, поздоровался, спросил, кто крайний, ответа не получил и робко присел с края.

Два кавказца в кожаных штанах и толстых свитерах на непонятном языке азартно спорили между собой. Опер выступал в роли глухонемого. Один из спорящих закурил дорогую сигарету и раздраженно сказал:

— Вах! Зачем говоришь, когда и выстрела никто не слышал!

— Я слышал, — спокойно сказал Нестеренко, продолжая смотреть прямо перед собой, словно ничего не говорил.

Парни взглянули на Нестеренко удивленно, обменялись несколькими словами между собой, затем враз замолчали.

— Русский? Откуда наш язык знаешь? — спросил один.

— Я и не знаю, — безразлично ответил опер, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Не знаешь — не говори! — парень раздраженно махнул рукой.

— А я и молчу, — Нестеренко сидел с совершенно безразличным лицом, на спорящих не смотрел.

Кавказцы вновь заспорили между собой. Нестеренко ждал, многолетний опыт научил его: если хочешь что-то узнать — не спрашивай, заинтересуй собой человека, сделай вид, что знаешь по данному вопросу больше его, и помалкивай. Тогда он сам тебе расскажет все, что знает, и еще будет просить дополнений и объяснений. Такой способ не всегда срабатывал, но шансы на успех имел.

Парни вновь повернулись к оперу, старший спросил:

— А когда стреляли?

— Стреляли? — удивился Нестеренко.

— Слушай, отец, ты дурака из себя не строй, сам сказал, что слышал! — вспылил младший. — Я тут “мазу” держу с приятелем, свидетелем будешь. Долю получишь.

— А ты, сынок, с отцом так же разговариваешь? — поинтересовался опер. — Я на Кавказе не бывал, но слышал, там к старшим уважение имеют.

Из зала выглянула девушка, сказала:

— Ашот, я освободилась.

— Извини, дорогая, у нас мужской разговор. Мы позже зайдем, — старший кивнул Нестеренко на дверь и пошел вперед.

Младший дышал оперу в спину. Нестеренко нехотя поднялся, вышел на улицу.

— Отец, извини, ты сказал, что слышал выстрелы?

— Ну? — опер утер ладонью лицо.

— Когда слышал?

— И где? — добавил младший.

— А доля? — спросил опер.

— Да, может, совсем не о том разговор. Давай сначала выясним, где и когда, потом к палатке Акопа пойдем, может, и доля будет, — сказал младший. — Вчера вечером неподалеку разборка была, я с земляком поспорил, что он врет и выстрелов не слышал. А я слышал, у нас время не сходится.

— Разборка, может, убили кого, — протянул Нестеренко. — Мне такое надо? Я лучше помолчу.

— Никого не убили, отец, — успокоил старший. — Только Акоп соврать любит, всегда все знает и треплется. — Он подумал, заговорил иначе: — Ну, замочили тут двоих, а чуть что — кавказцы виноваты, мы были недалеко, выстрелов не слышали, нас всю ночь в ментовке держали.

— Пойдем к твоему земляку, я его послушаю, — неохотно согласился Нестеренко.

Они уже дошли до угла Выборгской и Ленинградского, отсюда был хорошо виден дом, у которого застрелили полковников милиции. Оба кавказца взглянули на дом из светлого кирпича и быстро зашагали к расположенной на углу палатке.

— Отец, правду скажешь, я тебе литр “Абсолюта” поставлю.

— Много, захлебнусь, — усмехнулся Нестеренко.

Парни заскочили в палатку, младший тут же вышел, встал рядом с Нестеренко, видимо, решил стеречь ценного свидетеля. Пустышку тяну, думал опер. Ребята сами ничего не знают. Киллеры стреляли из пистолетов с глушителями, шоссе шумит, слышимость нулевая. Да и время убийства установлено довольно точно, нужны свидетели, которые могли видеть киллеров. Оба парня, кажется, никого не видели, и сами на роль исполнителей никак не подходили: те были профессионалы, а парни — болтуны, обеспокоенные, чтобы их местная милиция не трогала.

Из модной, добротно оборудованной палатки вышли двое, хозяин был в аккуратном халате. Нестеренко решил ломать разговор, протянул руку, торговец несколько растерялся, видно, привык к отношению более уважительному. Нестеренко, высокий, жилистый, очень сильный, положил ладонь на плечо торговца, слегка придавил и милицейским тоном сказал:

— Здравствуй, Акоп, меня зовут Валентин Петрович. — Приведшие его парни подрастерялись. Опер не обращал на них внимания и продолжал: — Ну, расскажи, сынок, в котором часу ты вчера слышал выстрелы и чего интересного не рассказал в отделении милиции.