Эд Макбейн - Отрава

Райли подошел к шкафчику и вытащил оттуда две испачканные краской кружки.

— Вы, по-моему, сказали «возможного» самоубийства, так? — спросил он.

— Да.

— Вы имеете в виду, что это может быть и не самоубийство?

— Мы еще не знаем.

— И что же здесь может быть? Убийство?

— Не исключено.

— И каким образом это связано со мной? Что общего...

— Вы знаете женщину по имени Мэрилин Холлис?

— Разумеется. А какое отношение имеет к этому она?

— Вы уезжали с ней на эти выходные?

— Да, и что?

— Куда вы ездили, мистер Райли?

— А при чем здесь чье-то там самоубийство? Или убийство?

— Это обычная процедура.

— Да? — произнес Райли и насмешливо взглянул на Уиллиса.

Новый порыв ветра заставил окошко зазвенеть.

— Мистер Райли, — сказал Уиллис, — я действительно буду вам очень благодарен, если вы скажете мне, куда ездили с мисс Холлис, в какое время уехали из города и когда вернулись. Прошу вас, поймите...

— Понятно, понятно, просто обычная процедура, — насмешливо повторил Райли. — Мы ездили в Сноуфолк, немного покататься на лыжах. Напоследок — ведь зима уже кончается. Но катание было то еще — горы покрыты коркой льда.

— И где этот Сноуфолк?

— Вермонт. Как я понимаю, вы на лыжах не катаетесь?

— Нет.

— Иногда я жалею, что занимаюсь этим, — сказал Райли.

— И когда вы выехали из города?

— Я заехал за Мэрилин где-то около половины пятого. Мне нравится работать полный день. Многие считают, что художники работают лишь когда на них находит вдохновение. Все это чушь. Я работаю по восемь часов в сутки, с девяти до пяти каждый день, кроме выходных. Раньше я был художественным руководителем одного рекламного агентства, но затем ушел оттуда, чтобы больше времени отдавать своему творчеству. А то прежде мне приходилось рисовать по ночам или в выходные. Однажды я сделал перерыв и дал себе слово, что больше никогда в жизни не стану работать по ночам или в выходные. Так я и делаю. — Он пожал плечами. — А у вас так не получается, верно?

— Да уж, — улыбнулся Уиллис. — Значит, вы выехали из города в половине шестого в пятницу...

— Да, примерно так.

— А когда вернулись?

— Вчера днем. Я знаю, что вы подумали. Я сказал вам, что работаю с девяти до пяти каждый день, а сам возвращаюсь в город лишь вчера в четыре дня. — Он опять пожал плечами. — Но я только что закончил эту здоровую тетку, вон стоит здесь у стены, и подумал, что имею право...

«Здоровая тетка» у стены была картиной, на которой изображалась уличная сценка, — небольшая, мощенная булыжником улочка в центре города неподалеку от Ловер Платформ; сквозь узкую щель между домами проникал робкий зимний свет, внизу мела поземка, мужчина в мешковатом пальто обгонял женщин, идущих с опущенными навстречу ветру головами и сжимавших у горла воротники пальто; на мостовой, как одинокая чайка, билась брошенная кем-то газета. Можно было просто-таки почувствовать ледяной порыв ветра, услышать, как стучат дамские каблучки по тротуару, ощутить запах тушеной капусты, идущий от прилавка с горячими сардельками, на углу.

— Когда-то я работал на этом участке, — сказал Уиллис.

— Около Олд Ниуолл?

— Ага. Отличный был участок. Ночью ни одной живой души не встретишь. Тихо.

— А где вы работаете сейчас? — спросил Райли.

— В восемьдесят седьмом. На окраине. Возле Гровер-парк.

Чайник засвистел. Райли насыпал кофе в кружки, затем налил кипятка.

— Сливки или сахар? — спросил он.

— Нет, черный, — ответил Уиллис и взял одну из кружек. — Так, значит, вы никогда не встречались с Джерри МакКенноном?

— Даже никогда не слышал о нем до сего момента.

— Мисс Холлис никогда не упоминала его имени?

— Нет. А что? Она его знала?

— Да.

— Гм. Ну что ж, думаю, что у Мэрилин много знакомых. Она очень привлекательная женщина.

— А вы давно с ней знакомы?

— С полгода или около того.

— И как вы определите свои отношения с ней, мистер Райли?

— Что вы имеете в виду? По шкале от одного до десяти?

Уиллис снова улыбнулся.

— Нет, нет. Я имел в виду в плане обязательств... обещаний... ну вы меня понимаете.

— Мэрилин не давала никаких обязательств или обещаний. Возможно, у нее не было в этом необходимости. В этом городе полно молодых женщин, которым нужна поддержка, нужен кормилец. У Мэрилин же в Техасе проживает богатый отец, так что ей не приходится думать о деньгах. Она встречается с мужчиной, потому что ей так хочется, ей с ним хорошо. Я не говорю сейчас о постели. Это само собой разумеется. Если мужчина и женщина не могут поладить в постели, они не смогут поладить нигде, так ведь? Я имею в виду просто отношения. Вместе проводить время, разговаривать, смеяться.

— Это тоже уже какие-то отношения, разве нет? — спросил Уиллис.

— Я называю это дружбой.

— Мэрилин тоже это так называет?

— Мне хочется надеяться, что она считает меня своим очень близким другом.

— А вы знакомы с другими ее друзьями?

— Нет.

— Никогда с ними не встречались?

— Нет.

— И не знаете человека по имени Чип Эндикотт?

— Нет.

— Бэзил Холландер?

— Нет.

— А ее отец? Вы когда-нибудь видели его?

— Нет.

— Вы знаете его имя?

— По-моему Джесси. Или Джошуа. А может быть, и Джейсон. Я точно не знаю.

— А вы не знаете, где именно в Техасе он проживает?

— Хьюстон, по-моему. Или Даллас. Или Сан Антонио. Я точно не знаю.

— Мистер Райли, а где вы останавливаетесь, когда приезжаете в Сноуфолк?

— Небольшая гостиница «Саммит Лодж». Если будете проверять, могу дать вам номер телефона.

— Буду вам очень благодарен.

— Так, значит, это все-таки не самоубийство, а? — произнес Райли. — Самое настоящее убийство, простое и немудреное.

Уиллис ничего не ответил.

Он не думал, что это убийство является таким уж простым и немудреным.

Вице-президент, курирующий маркетинг в фирме «Истек Системз».

Можно было представить себе гигантскую корпорацию вроде «IBM» или «Дженерал Моторз». Можно было представить огромный кабинет, завешанный всевозможными картами областей, где цветными булавками обозначилось наличие продавцов на каждом участке.

Это уж точно.

В городе, где мусорщик назывался «оператор по санитарной обработке», а проститутка считалась «консультантом-сексологом», Джерри МакКеннон был вице-президентом по маркетингу в какой-нибудь занюханной конторе.

Авеню Джей находилась в той части города, которую полицейские в честь алфавитных супов, производимых знаменитой фирмой, прозвали «Городом Кэмпбелла», впоследствии превратившегося просто в «Супницу». Улицы этого района, названные буквами алфавита, находились в центральной, но бедной части города и по неухоженности и нищете могли сравниться разве что с Калькуттой. Эти «алфавитные» улицы занимали приличную часть Айсолы и пересекали район с севера на юг от "А" и до "Д", где «Супница» упиралась в реку Дикс. На другой стороне реки виднелись дымящие трубы заводов Калм Пойнта.

В начале века этот непрезентабельный район был заселен иммигрантами, ринувшимися в Америку за валяющимся под ногами золотом. Вместо золота они, однако, нашли лишь конский навоз, в изобилии устилавший мостовые. Однако сильное желание добиться успеха и выжить в этой стране заставило их передвигаться ближе к окраинам, где они расселялись в соответствии со страной своего происхождения, образуя что-то вроде гетто; таким образом появились окружающие город поселки вроде Риверхед, Калм Пойнт, Маджеста и Беттаун.

В сороковых и пятидесятых сюда хлынула новая волна иммигрантов, которые со временем стали добропорядочными гражданами Соединенных Штатов — они расселились в этом районе, и испанская речь сменилась еврейской, итальянской, польской, немецкой и русской. Пуэрториканцы, которые приехали в поисках того же самого золота, которое искали переселенцы предшествующих поколений, встретили здесь уже не кучи навоза, но жестокое предубеждение против всех испано-говорящих, связывая их с криминальным миром. В этом городе и раньше хватало предубеждений. Предубеждения против первых ирландцев, сбежавших от голодной смерти в своей стране, предубеждения против итальянцев, после того как вредители погубили их драгоценные виноградники, предубеждения против евреев, спасающихся от религиозного преследования, — и, разумеется, всегда под самыми разумными предлогами — против темнокожих, населявших трущобный район Дайамондбек на окраине города. Но нынешние предубеждения носили более глубокий характер, поскольку пуэрториканцы упорно не отказывались ни от своих национальных традиций, ни от своего языка.

И поэтому не мог не вызвать иронии тот факт, что сами пуэрториканцы яростно обрушились на хиппи, заселивших этот район в середине шестидесятых — начале семидесятых. И нередко тогда случалось, что покуривавшие травку молодые люди с недоумением наблюдали, как в их жилье врывается банда аборигенов «Супницы» (да, к тому времени они считали себя аборигенами, хотя другие американцы, разумеется, с этим никогда бы не согласились) и начинает грабить, — да, да, как бы оправдывая свою репутацию — насиловать, а иногда и убивать. «Мир», — говорили дети-цветы, «любовь» — говорили они, в то время как им проламывали черепа. Вскоре хиппи исчезли из этого района, однако в наследство оставили привычку к наркотикам, и теперь эти алфавитные улицы были местом, где хозяйничали торговцы запрещенным товаром всех мастей.