Андрей Кивинов - Цепная реакция

— У меня тоже проблемы, — вздохнула она после недолгого молчания. — Стас неделю дал. Деньги или новая тема… А где я ему новую тему найду? Это ж еще куда-то устраиваться надо. А если прямо сейчас уволиться, в конторе сразу поймут, кто на них навел… Чего делать-то, а?

— Пошли его подальше.

— Ага, пошлешь его, как же… Это тебе не Зуев, он по роже бить не станет. Уже намекнул, что будет… Господи, как же надоело все!

Быков, развалившись на диване, изучал сделанные Репиным распечатки.

— Ван Дейк, Антонис, отчества не имеется, родился в 1599 году в Антверпене, — бормотал он себе под нос, стараясь одновременно запомнить прочитанное. — Один из лучших портретистов в истории мировой живописи. Обучался и некоторое время работал в мастерской Рубенса… Принят в гильдию живописцев имени Святого Луки… Чего-то я про этого Святого Луку слышал! Кино такое было, вроде… Так… Ага! В 1632 году уезжает в Лондон… Ну, разумеется! Куда же еще… Наиболее известные работы: «Портрет детей Карла Первого», «Портрет братьев Стюарт», «Портрет лорда Уортона»… Нет, это же хрен запомнишь! Лорд… как его там?.. У-ор-тон… Дал же бог фамилию… И почему не Швайнштайгер? Так, дальше… Скончался в 1642 году, похоронен в Соборе святого Павла… За свою недолгую жизнь создал более девятисот полотен… Ого! В декабре 2009 года последний автопортрет художника, написанный им в 1640 году незадолго до смерти, был продан на аукционе «Сотбис» в Лондоне почти за двадцать пять миллионов долларов… Не кисло, однако! Как, блин, все это запомнить?

Быков отложил бумаги, поднялся с дивана и достал из шкафа свой дежурный свадебный светло-серый костюм. Облачившись, он повязал галстук и критически посмотрел на себя в зеркало. Затем, вспомнив, достал из сумки очки и нацепил их на кривой нос.

Нос ему перебили еще в воздушно-десантных войсках, куда он отправился, бросив техникум. Леха успокаивал себя тем, что у Бельмондо, кумира детства, тоже перебит нос. И ничего — звезда.

В этот момент дверь отворилась и в комнату вошла мать.

— Ой, Леша… — Она уставилась на сына. — А ты что, очки носить стал? Со зрением плохо?

— Не, мам! — успокоил тот, продолжая разглядывать собственное отражение. — Это бутафория. В профессорскую среду внедряюсь, вот и приходится выглядеть соответственно.

— В профессорскую? — Мать недоверчиво склонила голову. — А что, теперь уже и эти разбойничают?

— По имеющейся информации, краеведческий музей хотят грабануть. Только — никому! Оперативная тайна.

— Да брось… Разыгрываешь?

— А что им еще делать, при их-то доходах? Вон, Серега Елагин рассказывал… У него знакомый профессор есть, в консерватории. Зарплата — восемь тысяч. Этот, правда, грабить не пойдет, поскольку непыльную халтуру нашел. В церкви поет. У него теперь халтура — это работа, а работа — так… хобби. Ну, и для стажа, конечно… Только петь-то далеко не все профессора умеют, вот и вынуждены становиться на зыбкий путь грабежей и разбоев…

Леха оторвался от зеркала и, с абсолютно серьезным видом посмотрев на мать, философски изрек:

— Другие времена — другие ценности.

Матушка покачала головой.

— Страшно это все… Постой! Надо ж, наверное, дядю Жору предупредить.

— Насчет чего? — Сынок вернулся к дивану и снова взял распечатки.

— Он ведь теперь тоже в музее работает. В усадьбе Стропилина, смотрителем. И живет там же. Правда, в усадьбе ремонт сейчас, но все равно… Пусть поосторожней будет. А то ночью там, кроме него, никого нет.

— Ну, предупреди. Только по-тихому… — пробормотал собровец, не отрываясь от бумаг. — Нет, подумать только! Двадцать пять «бакинских лимонов» за одну картину… Месяц кисточкой помахал и всю оставшуюся жизнь можно не работать. Чтоб я так жил!

Вика давно привыкла к тому, что пользуется повышенным вниманием противоположного пола. Иногда это напрягало, но в целом повышало самооценку. Вышагивая по улице летящей походкой, она не без удовольствия ловила на себе восхищенные мужские взгляды.

Вот и сейчас. Какой-то ухарь, двигаясь навстречу, громко цокнул языком и обронил на ходу:

— Девушка, любовью не торгуете? Я б купил… Оптом!

Вика обернулась и уже раскрыла рот, чтобы ответить нецензурно, как вдруг заметила на противоположной стороне улицы Витьку Зуева с приятелем. Они выходили из машины и как-то не по-доброму глядели в ее сторону. Переносица у Витьки была заклеена широким пластырем. Да, участковый не соврал. Перелом со смещением…

«Вот, блин!..»

Она бросилась наутек — хорошо, что в кроссовках. Пересекла небольшой сквер, свернула под арку стоявшего за ним дома и через двор выскочила на параллельную улицу. Оглядевшись, увидела впереди старое здание краеведческого музея с широкой парадной лестницей и колоннами и кинулась к нему.

Вбежав по лестнице, Вика перевела дух и осторожно выглянула из-за колонны. Преследователи остановились и начали озираться. Затем Витька махнул приятелю рукой в сторону музея, а сам бросился в противоположную сторону.

Оставался единственный выход. Вернее, вход. В музей.

— Здравствуйте!

Пожилая женщина в униформе, сидевшая в вестибюле за небольшим столиком, обрадовалась редкой посетительнице.

— У нас по будням теперь скидка, пятьдесят процентов. Милости просим! В фойе проходит фотовыставка «Прошлое и настоящее нашего города». Очень интересные фотографии, и…

— Давайте! — не дослушала Вика, лихорадочно ища в сумочке кошелек.

Сжимая в руке билет, она быстро прошла в фойе. Осторожно приблизилась к окну и заглянула на улицу. Преследователи топтались на прежнем месте и переговаривались, хищно поглядывая в сторону музея.

Выбора не оставалось. Придется знакомиться с прошлым и настоящим родного города…

Когда родственники спрашивали у мамы про Машу, та неизменно отвечала, что Машенька очень умная и талантливая девочка и что у нее много подруг. Из этого следовал завуалированный подтекст, что Маша, увы, далеко не красавица. Фигурка, правда, смотрелась вполне прилично, а вот на всем остальном природа явно отдохнула. В свои двадцать один девушка уже успела свыкнуться с мыслью, что мужчины любят глазами, а она для их глаз слишком яркая звезда, — не каждому дано оценить ее блеск. В этом ее убедила мама. И даже сумела обосновать, что оно и к лучшему, поскольку личная жизнь будет только вредить творчеству. Посему к мужчинам Маша относилась хоть и снисходительно, как к братьям своим меньшим, но без интереса. Интерес ее лежал в другой плоскости.

Маша училась в Санкт-Петербурге, на последнем курсе Художественно-промышленной академии имени барона Штиглица, которую студенты и преподаватели по старой памяти все еще называли «Мухой». На практику ее определили в родной Юрьевск, и она теперь безвылазно торчала в краеведческом музее, копируя выставленные здесь картины.

Девушка расположилась спиной к входу в зал, поэтому Быков, едва появившись в дверях, перво-наперво имел возможность оценить ее фигуру. Фигурка произвела весьма благоприятное впечатление. Удовлетворенно хмыкнув, он осторожно приблизился и посмотрел через Машино плечо на этюдник.

— А здорово у вас получается…

— Правда? — довольно улыбнулась та.

И обернулась.

Леха на ногах устоял — сказалась собровская закалка. Видывал и не такое. Да собственно, ничего устрашающего в Машином лице он и не узрел. Но и ничего для себя привлекательного. Как выразился один товарищ по метанию топоров: «Девушка, не имеющая промыслового значения».

— Ну, да… Точная передача настроения… Типа… Блеск.

— Да-да, вы правы! В этих картинах самое главное — именно настроение… А вам тоже нравится Измайлов?

Начинающий искусствовед решил ответить честно.

— А разве есть такие, кому не нравится Измайлов?

— К сожалению, его не все понимают.

— Плохо объясняли…

«Как обидно… Грудь у нее — первый класс». Попробовал подняться выше — опять облом: взгляд художницы выражал исключительно любовь к искусству, не приемля никаких конкурентов в штанах или без.

Опытный глаз остановился на висюльке, украшавшей упомянутый «первый класс». Небольшой, гладко отполированный темно-синий камень неправильной формы, на котором парила серебряная фигурка Купидона.

— Какой у вас брелок интересный!

— Кулон, — с улыбкой поправила Маша. — Сама делала. Моя курсовая работа за прошлый семестр.

— Браво…

Быков приподнял очки и бесцеремонно склонился к груди девушки, дабы рассмотреть Купидона поближе.

— Неправильно лук держит, — констатировал он, выпрямляясь. — Рука должна держать древко точно посредине. Иначе момент силы распределяется неверно, и стрела летит не туда… Ну, не буду вам мешать!

И Леха поспешил в следующий зал, сопровождаемый взглядом, в котором, несмотря на всю бескорыстную любовь к искусству, все-таки читалось легкое разочарование…