Аркадий Адамов - Злым ветром

— Галя хочет завтра пойти туда со мной, — говорю я. — Показать кого-то.

— Во, во. Где же и показывать, как не там, — кивает Лева. — Но сначала мы сами все посмотрим и ты маленько освоишься. — И с ударением добавляет: — Сидеть будем отдельно. Мы не знакомы.

— Понятно.

Машина между тем все петляет и петляет по ярко освещенным, шумным улицам. Кругом много народа. И конечно же, всюду смех и веселье. Одесса не может праздновать тихо и чинно, у одесситов не тот темперамент.

Наконец машина останавливается.

— Дальше пойдем пешком, — объявляет Лева. — Нам рекламы не надо, мы не пижоны.

Мы проходим два или три тихих квартала, поворачиваем за угол и неожиданно попадаем на довольно людную площадь.

На противоположной стороне я вижу широкие, задернутые шторами и освещенные изнутри окна в полуподвале какого-то дома, красно-зеленую неоновую вывеску над ними, слышу доносящуюся оттуда музыку и догадываюсь, что это и есть та самая «точка».

Неширокие каменные ступеньки ведут с тротуара вниз, к дверям бара. Но Лева ныряет в соседние ворота, проходит через темный двор и толкает какую-то незаметную дверь. Я как тень следую за ним.

Мы оказываемся в узком коридорчике. Следующая дверь выводит нас в большое помещение. На полу бочки, мешки, вдоль стен протянулись полки, они завалены какими-то ящиками, пакетами, коробками. В нос бьет специфический запах продуктового склада.

— Главное подсобное помещение, — говорит Лева.

Он ловко лавирует среди бочек и мешков, и мы оказываемся около другой двери. Снова небольшой коридорчик, и вот мы уже в другой комнате, поменьше. Здесь довольно чисто, на окне занавеска, она плотно задернута, стоит стол, несколько стульев и застекленный старенький буфет.

— Для коротких производственных совещаний, — усмехается Лева. — И для ожидания тоже.

Мы выходим в коридор, и Лева показывает мне дверь, ведущую в зал, и напротив другую, в кухню.

— Там сейчас аврал, — говорит Лева. — Слышишь?

Да, я прекрасно слышу за этой дверью громкие возгласы, какое-то шипенье, грохот кастрюль и сковородок.

— А мы пойдем туда, — Лева указывает в другой конец коридора. — Запоминай.

Там я вижу еще одну дверь. Толкнув ее, мы снова оказываемся в темном дворе.

— Отсюда можно попасть и на площадь, и на другую улицу, — говорит Лева.

— Двор проходной. Так вот. Я возвращаюсь, а ты выходи на площадь и, как все смертные, заходи в бар. Там меня увидишь. Пока.

Лева исчезает. Некоторое время я стою в темноте, чтобы привыкли глаза. Надо исследовать на всякий случай этот двор и все его выходы. И, только поплутав по нему и запомнив каждый закоулок, я осторожно выхожу на площадь.

Медленно спускаюсь по щербатым ступенькам и толкаю широкую застекленную дверь бара. В гардеробе мое пальто принимает какой-то худенький вихрастый паренек в тужурке с золотыми галунами. Остренькие его глазки внимательно ощупывают меня. Все понятно, ведь я здесь впервые.

Я прохожу в зал. Он довольно большой, с низким, потемневшим уже потолком, беспорядочно заставлен красными и серыми пластиковыми столиками на тонких металлических ножках. Народу здесь много, и свободных мест почти не видно. Шумно, накурено, жарко. В глубине на маленькой эстраде расположился оркестрик, азартно наяривает что-то залихватское.

Наконец замечаю свободное место у окна и пробираюсь между столиками туда. Переступаю через чьи-то ноги, кто-то толкает меня, пьяно хохочет. Я спотыкаюсь, невольно хватаю кого-то за плечи. Извиняться тут не принято. Окружающих все это лишь веселит.

А я уже разваливаюсь на свободном стуле, словно пришел к себе домой и стесняться мне тут некого.

За моим столиком сидит еще какая-то парочка. Он норовит ее поцеловать, обнимает за шею, притягивает к себе, она, оглядываясь на меня, шумно отбивается и заливается смехом. На столике перед ними пустые пивные кружки, на дне которых скопилась пена. Края обеих кружек почему-то испачканы помадой. Тут же растерзанная пачка дешевых сигарет.

Ко мне подходит молоденькая официантка в помятом белом переднике и кокетливой белой шапочке на пышных волосах. Подведенные глаза ее бойко стреляют по сторонам. Меня она окидывает быстрым и цепким взглядом. Да, тут с новыми людьми знакомятся внимательно и запоминают, конечно, тоже.

Я небрежно заказываю две кружки пива, бутерброды с сыром и закуриваю. Длинные мои ноги не умещаются под столиком и вылезают в проход. Вся поза выражает благодушие.

Но внутренне я очень напряжен и весь словно собран в комок. Я внимательнейшим образом изучаю всех вокруг и вхожу в обстановку. Интересные типы окружают меня, молодые и пожилые, бородатые и совсем безусые, девчонки и парни, пьяные и трезвые, веселые и чем-то обозленные, развязные и скромные, они беседуют, спорят, ссорятся и обнимаются, смеются и визжат. Шум и гам вокруг порой даже заглушают звуки оркестра.

Вдали, за одним из столиков, я замечаю Леву, он с кем-то чокается пивной кружкой.

В зал заходят все новые люди, шумно присоединяются к компаниям за столиками. Один из вошедших мне вдруг кажется знакомым. Где-то я его, по-моему, видел. Коренастый, невысокий, с вытянутым бледным лицом, в очках, с короткими усиками и лысым яйцевидным черепом. Но вот где именно я его встречал, почему-то вспомнить не удается. Странно. Ведь память у меня на такие вещи хорошая. Я вижу, как этот человек внимательно оглядывается по сторонам и вдруг исчезает на миг за портьерой у гардероба, словно его кто-то резко и неожиданно утянул туда. Потом он снова появляется, пробирается между столиками и усаживается недалеко от меня.

Человек этот сидит скромно, потягивает пиво из кружки и беседует с кем-то из соседей. Но я время от времени ловлю на себе его мутноватый и равнодушный, пожалуй, даже слишком равнодушный взгляд. Почему мне знаком этот человек?

А он между тем рассказывает, видимо, что-то интересное. К его столику подсаживается еще трое или четверо парней, в том числе и Лева. Оттуда доносится смех и чьи-то запальчивые выкрики. Потом компания постепенно рассасывается. Уходит и тот человек, лениво уходит, не спеша.

Больше за весь вечер ничего особенно интересного не происходит. Я медленно допиваю третью кружку пива.

Наконец Лева подает мне знак уходить. Я подзываю официантку и расплачиваюсь. Девица за моим столиком провожает меня любопытным, нагловатым взглядом.

В гардеробе Лева шепчется о чем-то с пареньком-швейцаром, когда тот подает ему пальто.

Я выхожу первым. Лева догоняет меня, когда я успеваю уже пересечь площадь и углубиться в темный переулок, откуда мы с ним вышли часа три назад.

— Ну как? — спрашивает он. — Море удовольствий?

— Пожалуй.

— Скоро мы изведем всю эту шушеру, увидишь, — зло и убежденно говорит Лева. — Кто сам на правильный путь не встанет, того заставим. А кого и… отправим подлечиться. Чтобы людям дышать легче было.

— Не скоро еще.

— Ого! Учти, Одесса очень терпелива, но когда она рассердится… И не таких бандитов она душила. Это я тебе говорю.

Лева возбужден и на время теряет свою обычную молчаливость.

— Между прочим, мне тут шепнули, — говорит он. — Слушай внимательно. Пришли двое. Один сунулся было в зал и сразу назад. Говорит другому: «Старый кореш сидит. Я его, гада, сразу срисовал, хоть он и перетырился. Иди и открой моргалы! С ним надо посчитаться. А мне сюда путь закрыт». И тот, второй, пошел и, по-моему, смотрел на тебя.

— Это такой в очках, с усиками и голой головой?

— Он самый.

— Знакомая какая-то личность.

— Именно…

— А второй какой?

— Второго срисовать не успели. Пальто, кепка, здоровый такой. Завтрашний твой визит сюда с Галей надо подготовить, — обеспокоенно говорит Лева. — Этого-то мы возьмем на крючок сразу, как появится. И второго постараемся. А вообще чтоб ты знал. Это тебе не парк культуры и отдыха. Тут можно потерять здоровье, понятно?

На следующий день я звоню домой Богдану Теляшу.

Голос его ласков и вкрадчив.

— Все сговорено в лучшем виде, — сообщает он. — Интересуюсь за ваше предложение. Увидимся или что?

И мы уславливаемся о встрече. Через час, в кафе на Дерибасовской. Теляш берется заказать столик.

Я вешаю трубку. И тут же снова звоню. На этот раз Стасю. Мы с ним приходим к выводу, что Зурих вряд ли будет присутствовать на этой встрече, хотя сама она, конечно, произойдет с его ведома и даже согласия.

Я забыл вам сказать, что мы еще в Москве проверили Зуриха по всем нашим учетам и очень удивились, обнаружив его предыдущую крупную судимость. Удивились не потому, естественно, что считали Зуриха непорочной и светлой личностью, а потому, что наше открытие свидетельствовало об удивительной самоуверенности этого травленого волка, о его наглости даже. Видимо, Зурих решил, что на этот раз он уже неуловим, и потому можно действовать под прежней фамилией. Словом, тут он зарвался.