Аркадий Адамов - Идет розыск

— Вы что… что со мной делаете?.. — захлебываясь, проговорил он. — Вы что, садисты, палачи, убийцы?.. Вы что, не понимаете…

— Спокойно, Глинский, — прервал его Лосев. — Ничего мы с вами не делаем. Просто ваша распрекрасная жизнь, которой вы так гордились, поворачивается к вам другой своей стороной. Только и всего.

— А я протестую! Ясно вам? И требую… — он секунду помедлил. — Одиночку! У меня сил больше нет там находиться, с этими подонками!

— Вам, конечно, другие подонки больше по вкусу? — усмехнулся Лосев. — Что поделаешь. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы мне это, помнится, очень хорошо все обосновали.

— Ладно, ладно, — нервно махнул рукой Глинский. — Мне, знаете ли, сейчас не до шуток. Я понимаю, ничего даром не делается. Даже здесь.

— Что вы хотите сказать? Вам не нравится роль главаря?

— Да никакой я не главарь, можете вы это понять или нет?! Ну, скажите, похож я на главаря?

— Вы сейчас вообще мало на что похожи, — поморщился Лосев. — Но раньше…

— И раньше не был похож! Долго я вам буду это объяснять?!

— Вы пока вообще еще ничего не объяснили. Крик, знаете, не объяснение, — спокойно возразил Лосев. — И что значит «ничего даром не делается»? Пока это, хоть, объясните.

— Очень просто… Очень просто… — лихорадочно заспешил Глинский. — Я вам кое-что сообщу. Вы понимаете? А вы мне устройте одиночку. Обязательно! Иначе я сойду с ума, предупреждаю! Будете тогда отвечать. Сойду, сойду, вот увидите…

На глазах у Глинского выступили слезы. Вид у него был жалкий и мерзкий. Громко всхлипнув, он полез за платком.

— Ну, ну, Глинский, нельзя же так распускаться, — сказал Лосев. — Ваши бы дамы на вас посмотрели. Что вы хотели мне сообщить, говорите?

— Будет… — Глинский трубно высморкался и вытер глаза. — Будет… одиночка?..

— Постараюсь.

— Я вам почему-то верю, — Глинский спрятал грязный платок в карман и немного успокоился. — Так вот. У меня дома, признаюсь вам, лежит готовая доверенность. В левом ящике стола, на дне, под бумагами.

— Мы ее не нашли.

— Ах, так? Значит, я ее уже передал. Все в голове перепуталось, все!

— Вы не передали. Ее забрали. Кто-то забрал. До обыска. Кто это мог быть?

— Лев послал, конечно.

— Кого он мог послать? Ваша мать его не узнала.

— Она уже никого не узнает. Она и меня не узнает. Выжила из ума совсем. Кто же это мог быть? Или Валерий. Или Димка.

— Шанин арестован.

— Ах, да! Уже забыл. О, господи!.. Ну, тогда… Кто тогда?.. Валерий, наверное. Не Лев же сам пришел?

— А почему не сам?

— Не в его манере. Вы же видите, он все чужими руками норовит. А в результате, вот, не ухватишь теперь. Нет, Валерий приходил, ручаюсь.

— Ваша мать говорит, это был усатый человек.

— Ха! Ну и что? Наклеил какие-нибудь дурацкие усы, вот и все.

— Наклеил? — переспросил Виталий. — А что, это с ним бывало?

— Ну, я не знаю, — раздраженно ответил Глинский. — При мне не бывало. Но… но какой-то разговор на эту тему я слышал. Не помню уж какой.

— Какой-то разговор слышали, — задумчиво повторил Виталий. — Может, припомните?

— Клянусь, не помню…

— Ну, ладно. Оставим это пока. Что за доверенность вы изготовили?

— От кондитерской фабрики. Она под Москвой находится.

— Это та, где работает Рая?

— Вот, вот. Она фондодержатель лимонной кислоты.

— А где следует ее получать?

— На заводе. В Борске.

— Когда?

— Ну, это надо делать быстро. По крайней мере Лев так делает.

— Кто же поедет, как, по-вашему?

— Не знаю, не знаю. Это не моя область. Я все сказал. И я… Вы… — Глинский снова заволновался. — Я больше туда не вернусь… Вы обещали… Ну… Ну, я вас умоляю, — у него снова выступили слезы. — Я… Я не знаю!.. Я из окна выброшусь!..

— Ну, ну, Глинский. Опять слезы, — брезгливо сказал Виталий. — Я постараюсь вас перевести. Как же все-таки ухватить Льва Константиновича, если главарь он, как вы говорите. И вы, кажется, не хотите быть христосиком, так ведь?

— А кто хочет? Я не хочу! Ну, и что?

— На мой взгляд, вполне естественно. Но, повторяю, как его ухватить? Ведь тут факты нужны. А у него такая манера, вы говорите.

Глинский злобно взглянул на Лосева.

— Нинку берите. Стерву эту толстозадую.

…Когда Глинского увели, Виталий собрал со стола бумаги, запер сейф и отправился к Цветкову.

Подробно доложив о состоявшемся разговоре, он сказал:

— Нам надо тоже быстро действовать, Федор Кузьмич. Пока что они опережают нас на два дня.

— Да, — кивнул Цветков. — Немедленно надо действовать. Поэтому сегодня лети в Борск. Надо их там непременно перехватить.

— Вообще-то, кислота — не наше дело, а коллег.

— Будем считаться? Дело общее, — нахмурился Цветков. — Твоя же группа занимается. Албанян в командировке. Остаешься ты. Кто пока что лучше тебя дело это знает? Так что летишь первым же рейсом, — он повернулся к расписанию, висевшему у него за спиной, и начал вести сверху вниз карандашом. — Б… Борск. Вот. Через два часа семнадцать минут, — он взглянул на часы. — Успеваешь. Домой позвони.

— Все понятно, Федор Кузьмич. Только…

— Чемоданчик твой Света соберет, и мы его следующим рейсом пришлем. К ночи получишь. Двигай, двигай. Счастливо. Машину вызываю.

Федор Кузьмич был не по годам динамичен, когда того требовала обстановка. И молодые его сотрудники еле успевали за его стремительными решениями.

— Жди теперь их там, неизвестно когда, — недовольно пробурчал Виталий.

— Дождешься. Чует мое сердце, чего-то ты там дождешься.

Под вечер Откаленко решил еще раз побывать в санатории. Прямой необходимости в этом не было, но какое-то сосущее чувство тревоги и надвигающейся опасности не давало ему весь день покоя. Все время казалось, что-то не сделано, не предусмотрено, что-то может завтра случиться непредвиденное. Да и сегодняшний вечер тоже вселял тревогу.

Накануне встречи Смоляков может, ведь, и передумать, может скрыться, попытаться исчезнуть из города, или придумать новую уловку, или, наконец, просто выпить лишнего и обнаружить себя где-то. И вообще, все-таки не уследили, проник Смоляков в город. Как же он проник так незаметно? И где прячется сейчас, что делает? Может быть, у него здесь имеются какие-то связи? И самое главное: какие у него планы?

Все эти вопросы преследовали Игоря, и в то же время он готовился к встрече со Смоляковым завтра в двенадцать часов в кафе «Золотой маяк». Вместе с Рощиным он уже побывал в парке. Они внимательно изучили само кафе, все подходы к нему, пригляделись к работавшим там официанткам. Под нехитрым предлогом заглянули даже на кухню и в подсобки. Все исходив и излазив, осмотрев и оценив, Игорь и Рощин вернулись в управление и уже вместе с Савчуком принялись обсуждать план предстоящей операции, решали, где расставить людей, какие выбрать сигналы, как маскироваться, в какой момент брать Смолякова, кому это поручить, как вывести из операции Зарубина. Следовало также иметь в виду, что Смоляков, видимо, хорошо знает город, что он опытен, озлоблен и наверняка вооружен, что ему терять нечего и он, не раздумывая, пустит в ход любое оружие, в том числе и пистолет, если он у него окажется. А, ведь, встреча произойдет днем, в людном месте. Поэтому следовало как можно дальше увести Смолякова от кафе, очевидно, уже после встречи с Зарубиным. И сама схватка должна произойти мгновенно, и тут же следовало исчезнуть с места происшествия, чтобы не потревожить, не испугать окружающих людей, не породить в городе лишние разговоры и слухи. Словом, задач и забот здесь оказалось немало, и обсуждение, как и следовало ожидать, отняло немало времени.

К вечеру все уже было подготовлено и, как будто бы предусмотрено. Тревога, однако, не покидала Откаленко, надвигающийся вечер таил, казалось, какие-то неведомые и опасные сюрпризы. Игорь не находил себе места.

Вот тогда-то он и решил еще раз побывать в санатории и повидать Зарубина.

Однако Ивана в обычном месте не оказалось. И Откаленко направился к нему домой. Зарубины жили в длинном, белом, трехэтажном доме обслуживающего персонала по другую сторону обширного и красивого парка.

Шагая по широкой, живописной аллее, Игорь вдруг обратил внимание, что не видит всей этой необыкновенной красоты — гор, моря, неба, солнца, веселых, оживленных улиц этого ласкового южного города. Вокруг него только места, где должна развернуться планируемая им операция, и все окружающее интересует его только как бы с оперативной стороны, своими особенностями, облегчающими или усложняющими проведение задуманной операции.

А ведь, аллея, по которой он сейчас шел, была удивительно красива. Темные сигары кипарисов выстроились по сторонам, заходящее солнце золотило их вершины. А далеко внизу видна была морская даль до самого горизонта.