Алексей Яковлев - Колдунья-индиго

Так растекался мыслями по древу истории молодой человек в партикулярной одежде, но с пистолетом в кобуре под мышкой, мчась на «форде» в лавинно-машинном облаке бензиново-выхлопной вони по направлению к районному городу Разнесенску. В память былой дружбы с Горюновым и их совместной службы на берегах Москвы-реки легковооруженный Глеб Панов хотел найти в многострадальной российской истории смягчающие обстоятельства для ставшего в одночасье оборотнем лучшего друга. От анализа общественно-исторических явлений, подтолкнувших Горюнова к грехопадению, мысли Глеба постепенно обратились к собственной персоне… А он сам почему удержался и не ступил на прибыльный, но скользкий путь оборотничества в погонах? Ведь когда сверху подают пример, а все вокруг или, скажем осторожнее, почти все этому примеру следуют, какие такие тонкие нюансы души удержали его от рокового шага на стезю, откуда уж нет возврата? Не голубая ли аристократическая кровь, текущая в его жилах, как утверждает информационный разум ноосферы посредством Марфиного экстрасенсорного колдовства, сделала его таким коррупционноустойчивым? И тут перед мысленным взором Глеба вдруг появился импозантный мужчина в древнегреческой тунике и с очень знакомым Панову лицом.

— Где-то я этого мужика уже видел, — уверенно сказал сам себе Глеб, — только никак не вспомню где, когда и по какому случаю…

— Да, ты не ошибся, достойный юноша с серьезными благородными намерениями, мы с тобой уже встречались в сладостных грезах, навеянных на тебя прекрасной девой Юлией, — легко прочитал его мысли знакомый незнакомец. — Я бог законного брака Гименей, добрый покровитель загсов, Дворцов бракосочетания и прочих присутственных мест, где брачующимся ставят на четырнадцатую страницу паспорта штамп с печатью. Но на этот раз я предстал перед твоим мысленным взором при посредничестве другой экстрасенсорной волшебницы, поэтому прохожу не по олимпийскому ведомству, как прежде, а действую от имени и по поручению информационного поля ноосферы, которое избрало меня, Гименея, бога основной ячейки общества, а не влюбчивого Амура или безответственного стрекозла Эрота, своим доверенным лицом и полномочным представителем. Ибо только я, образцовый семьянин Гименей, пользуюсь безусловным доверием молодых людей с серьезными намерениями, таких как ты, положительно настроенный на официальное оформление основной ячейки общества Глебиус или твой также благонамеренный в матримониальном отношении друг господин Новиков. А пришел я в твой мысленный взор с радостной вестью: информационное поле ноосферы подтверждает и удостоверяет, что ты, благородный Глебиус, действительно являешься аристократом не одной, а двух голубых кровей. Ты не только потомок и наследник знаменитого виконта Уд д`Ала де Ла Панини. Твоим пращуром был и прославленный светлейший князь-воевода Глеб Удалович Панов — Куды… Впрочем, тут я сделаю лирическое отступление от своего повествования, потому что вынужден попенять тебе и твоим современникам за грех гордыни. Ведь что мы слышим нынче от любого россиянина? «Мы, россияне, самые неповторимые во всем и всегда, особенно в двадцать первом веке! Например, таких бессовестных ворюг, мерзопакостных мерзавцев и лживых подлецов, как наши новорусские, свет божий еще не видывал!» Напрасны ваши самовосхваленья! Прошедшие эпохи немногим в этом отношении уступают вашей! Вот вы похваляетесь, мол, если наши брехуны кого невзлюбят, так пакостят ему и по-большому и в самой малости. Прицепились они, например, к некоему Зеленову. И Гог, дескать, этот Зеленов, и Магог, и серой дышит, и рога у него под кепкой, и копыта в штиблетах, и хвост под джинсами — потому как наперсник он самого дьявола! И питается это рогато-хвостатое поношение человечества исключительно новорожденными младенцами, а юными девами закусывает! В общем, завалили человека дерьмом, уж больше, кажется, некуда. Но этим брехунам все мало! Нужно еще птичкой прилететь и сверху на эту огромную кучу вранья какнуть… «Не Зеленов он вовсе, а Плотькин! У его дедушки или бабушки была такая фамилия! Так и станем теперь всегда писать через черточку: Зеленов-Плотькин. С большим намеком на маленькую пакость». Только о наличии личности судят не по фамилии и даже не по физиономии, хотя, правду сказать, бывают среди них и преотвратные, а по поведению этой самой личности. Будь ты хоть четырежды Плотькин, а ведешь себя как Сидоров — значит, ты Сидоров и есть. И наоборот. Таким же пакостным манером постаралось нагадить твоему славному пращуру знаменитому воеводе князю Глебу Удаловичу Панову тогдашнее крапивное семя! А совершал свои бранные подвиги храбрый Глеб Удалович в эпоху не того знаменитого Грозного царя, что попал в номинацию «Имя России». Знаменитый номинант к тому времени помре, а царствовал уже другой Государь, Незнаменитый. Знаменитый-то повелитель угроблял подданных тысячами! На собственные города ходил бранными походами! Но народ дал ему почтительное прозвище «Грозный», а не «Кровавый» или, допустим, «Психопатический». Хотя по делам его, может, и следовало. Однако наряду с упомянутыми деяниями Грозный царь пропалывал и истреблял ядовитый крапивный сорняк нещадно! Пускай и простые люди от него тоже довольно претерпели, в память об этой благодетельной прополке незлобивый народ ему все простил. И позднее даже включил его грозное имя в номинацию «Имя России». Незнаменитого же царя, которому служил храбрый воевода Глеб Удалович, в номинацию «Имя России» не включали, потому как не за что было… На свои города он в карательные похода не ходил, подданных, можно сказать, не истреблял, особенно если сравнивать с его грозным предшественником. Но окончательно подорвал свой авторитет Незнаменитый царь, когда во время голода открыл царские амбары и раздал хлеб голодающим. «Разве это царь?! — возмущались бояре. — Настоящий, всамделишный царь перебил бы всех этих голодных голодранцев и тем раз и навсегда разрешил проблему нехватки продовольствия! А этот что?! Не зря говорят, что у него мальчики кровавые в глазах!» То есть кроме тяжкого обвинения в мягкотелости, на него навешивали еще и убийство несовершеннолетнего сына Грозного царя. С этим убийством вообще-то история темная… Наследственность у мальца была та еще. Ведь его папаша предавался всем мыслимым и немыслимым порокам, которые незлобивый народ ему все простил за одно уже упоминавшееся доброе дело. Но от подпорченной генетики никуда не денешься: малолетний царевич в числе прочих недугов страдал еще и падучей. Играл с мальчишками в ножички, а тут приключился припадок, упал на нож — и кранты! Но люди в версию несчастного случая не поверили, ведь в конце-то концов, если ты царь, пусть и Незнаменитый, кого-то ты истреблять и убивать должен?! Так что убивал Незнаменитый неноминант болезненного царевича или не убивал, но этим кровавым мальчиком ему постоянно тыкали в глаза. Ну и, понятное дело, при такой вольнице крапивное семя разрослось буйным чертополохом. Вообще-то крапивное семя элитного и подэлитного жулья во все времена, кроме упомянутых экстремальных периодов, цветет одним и тем же ядовитым цветом и во все эпохи пахнет одинаково плохо. Но каждое поколение крапивного семени имеет и свои отличительные отвратительные особенности. Поэтому те же погоды, но с особыми эксклюзивными невзгодами, пришлись и на годы жизни и деятельности твоего славного пращура. Заканчивая свое лирическое отступление, — сладкоречивый Гименей перевел дух и прокашлялся, — возвращаюсь теперь непосредственно к истории твоего славного предка.

— Итак, благородный Глебиус, твой знаменитый прародитель Глеб Удалович Панов совершил много бранных подвигов. Сначала он штурмом взял Кудыкину гору, проявив при этом чудеса храбрости. Затем отбросил супостатов за озеро Великое, гениальным стратегическим маневром обошел его и в генеральном сражении у горы Крутой наголову разгромил противника, захватив при этом богатейшие трофеи. Одного золота было взято сорок бочек! Можно даже не упоминать, что во всех этих битвах храбрый воевода сражался впереди своего войска и совершил бессчетное количество героических подвигов. Когда весть о блистательной победе российского оружия дошла до Незнаменитого государя, тот воскликнул: «Наконец-то! Наконец о времени моего правления можно будет говорить не только как об эпохе безвременной кончины несчастного мальчика, страдавшего эпилепсией! И под моим мудрым общим руководством наш славный воевода Глеб Удалович Панов смог одержать блистательную викторию над супостатами! Гром победы раздавайся! Мы не посрамили наших прославленных предков: князя Александра, победившего шведов на Неве и потому названного Невским, и князя Дмитрия, в пух и прах разгромившего разноплеменных ворогов вблизи Дона и с тех пор провозглашенного Донским! Так пусть же и князь Глеб Удалович Панов получит почетное добавление к фамилии по наименованию места одержанной им виктории, подобно тому как через столетия наши славные потомки станут именоваться Румянцевым-Задунайским и Суворовым-Рымникским!» Царь сказал, бояре скривились, но согласно кивнули бородами, а более мелкое крапивное семя — приказные дьяки — и скривиться не посмели, а сразу отрапортовали: «Бу сделано и делается уже!» И тут же деликатно напомнили новому герою о захваченных им богатейших трофеях; мол, делиться нужно, ваше княжеское сиятельство! Глеб Удалович всегда рад был поделиться со страждущими даже последним куском хлеба. Такое благотворное влияние оказал на него пример Незнаменитого царя, открывшего свои хлебные амбары для голодающих. Правду говорят: каков сам, таков и зам. Но в данном случае воевода ничем не мог помочь ни придворному, ни приказному крапивному семени, так как все трофеи до последней золотинки он сдал в казну государеву. «Чтобы должностное или частное, партикулярное или военное лицо могло вдоволь накрасть и ничего не украло, — такого не может быть, потому что не может быть никогда!» — хором воскликнуло все крапивное семя от Москвы до Камчатки. И решили мздоимцы сурово покарать князя Глеба Удаловича за жадность и некорпоративное поведение. Разделаться с кем угодно для крапивного семени не составляло труда, а уж с боевым-то воеводой тем паче! Этого в любое время можно было упечь в каталажку, обвинив в негуманном отношении к противнику. Потомственные белобилетники для того и составляют такие обязательные правила ведения боевых действий, которые никак нельзя не нарушить всем уцелевшим в боях ветеранам. А кто эти правила не нарушал, а соблюдал, те в обязательном порядке возвращались с театра боевых действий в виде груза двести. Так что воеводу Панова было в чем обвинить. Должен он был, прежде чем рубиться с врагом, предупредительно помахать мечом, а перед тем осведомиться: «Стой, кто идет? Уж не гражданские ли неприкосновенные лица с копьями и саблями на нас движутся?» А затем предостеречь: «Гражданские неприкосновенные лица с копьями и саблями, отойдите в сторонку! С вами биться я не имею права!» Должен был, а не осведомился и не предостерег! Пока супостаты кололи, рубили и резали его дружину, обязан он был зачитывать ворогам их права? Обязан! А не зачитывал! И еще найдутся всякие нарушения, стоит только поискать. Так что десять лет в колонии строгого режима с лишением всех орденов, чинов и званий любому скупому воеводе всегда обеспечены. И много их, горемычных, уже сидят и еще будут сидеть по узилищам, потому что белобилетники — люди донельзя воинственные! Их черной икрой не корми, только дай лишний раз с кем-нибудь повоевать. Но, разумеется, с соблюдением всех гуманных правил и чужими руками.