Нина Васина - Удавка для бессмертных

– А масло сливочное есть? – спрашивает Ева.

– В холодильнике. Там еще есть коробка конфет, если вы действительно мне доверяете и завариваете чай только потому, что женщина.

– Ладно. Давайте к делу, – Ева села. – Игрушку я видела у вашей кровати, а как насчет клише?

– Пожалуйста, – Корневич достает из кармана тяжелый золотой кубик и кладет его на стол. – Отдайте ей ее клише. Сами понимаете, подарить вам как доказательство настоящее клише я не мог, поэтому пластины переплавлены.

Ева берет в руки куб, придирчиво осматривает, словно ищет в совершенно гладких гранях залетевшие на огонек золота заблудившиеся судьбы. Идет в коридор, опускает кубик в карман куртки, достает из сумки на полу бумаги и коробочку.

– Анализы в виде результатов исследований, но кровь я уговорила ее сдать сегодня. Пробирка в специальной упаковке. Чтобы вы не сомневались, что это ее кровь, можете сравнить с записями анализа двухдневной давности в медицинском центре. Не знаю, что вы ищете, но мой знакомый фактурщик-гематолог сказал, что это совершенно обычная кровь. Никаких отклонений от нормы, ничего странного.

– Она беременна? – шепотом спрашивает Корневич, прочитав заключение.

– Так написано, – пожимает плечами Ева.

– Вы понимаете, что это значит? – спрашивает Корневич, и Ева замечает огонь безумия в его округлившихся глазах.

– Конечно, понимаю. Трудные роды, пеленки, кормления, и все это на шею мне и моему сыну, которого она… или он сам? Не знаю как, но они нашли друг друга!

– Перестаньте молоть ерунду! – приказным тоном выговаривает Корневич. – Вам сказать, кого вы собираетесь пеленать? Вы что, хотите остаток жизни прожить в кошмаре? Вашу внученьку назовут Верой, к шестнадцати годам она забеременеет и родит правнучку Сусанну, и это, заметьте, при том, что сама Сусанна начнет в какой-то момент уменьшаться! Она будет бегать у ваших ног и читать Бодлера на французском! – Корневич встал, поднял руки вверх, призывая в свидетели небо, если только небо слышало его через несколько перегородок верхних этажей.

– Я съем еще один бутерброд с рыбой, можно? – Ева спокойно прошла мимо него и села за стол. Медленно жуя, она смотрела, как Корневич выдохнул и сел напротив. – Я понимаю ваш азарт, но принять тот вариант жизни, который хотите устроить вы, не могу.

– Да поймите же! Наука сейчас настолько шагнула вперед, что это даже нельзя рекламировать! Если по каким-то причинам эти две дамочки обладают необычайными возможностями регенерирования, это можно использовать при воссоздании определенных особей!

– Определенных – это как-то отобранных? – Ева спокойна, Корневича трясет. – И как вы намереваетесь этих особей воссоздавать?

– Элементарно! После соответствующих исследований мы добьемся, чтобы рождался запрограммированный человек! Либо же, не улыбайтесь, либо сумеем путем проникновения в яйцеклетку воссоздавать определенного, уже живущего человека, продлевая тем самым срок его жизни! Человечество перестанет употреблять слово «смерть»! Он будет говорить: я второй раз родился, третий раз родился! Потому что смерти не будет, будут только новые рождения!

– Как странно это слышать от вас, – улыбнулась Ева, – уж вам-то не знать, что смерти нет! Что касается меня, я просто хочу прожить мне назначенное, не больше и не меньше. Опять переживать детство, помня то, что было со мной двадцать, тридцать, сто лет назад, ну уж нет!

– А я хочу назначать себе сроки сам! – стучит по столу ухоженная ладонь. Ева смотрит на удлиненные ногти и красивые пальцы породистой руки.

– Спасибо за чай, очень вкусная рыба. Мне пора.

– Ничего больше не спросите? Не хотите узнать, зачем я все это сделал?

– Я и так приблизительно знаю, – Ева снимает с вешалки куртку. – Воспитание, тщеславие, образование дали вам возможность мечтать. О чем мечтает мужчина? О господстве. Кому-то хватает господства над женой и детьми, кому-то нужен еще трон, автомобиль, самолет, лошадь или собака с кошкой. Но это ведь убогенькие, да? Без воображения и размаха. Вам нужен был весь мир. Вы решили, что сможете его выстроить сами, ведь вам жить должно вечно, убить вас нельзя, кому еще быть властителем мира? Не скажу, что ваши фантазии несовершенны, и в предвидении вам не откажешь: вы начали перестройку с разрушения границ путем объединения валют. Столетия через три мир, вероятно, приобретет означенные вами очертания, но мне это уже будет не интересно. Уважьте мое любопытство, скажите убогенькой, как вы вышли из положения сегодня? Судя по переплавленным клише, вы больше не печатаете, но как собирается Америка справиться с завалом уже напечатанных русских долларов?

– Ну, это-то вообще просто, – Корневич грустно и снисходительно улыбнулся. – Год назад мы провели совещание по этому поводу. Их обменяют. Их уже обменивают на купюры нового образца. Правда, американцам придется попотеть, в момент обмена старых на новые уничтожить все залетные, номера и серии которых не выпускались, либо просто сжечь то количество, которое так и не было обеспечено. Услуга за услугу. Отдайте мне расписку, которую я написал Вере Царевой.

– Я думала, вы забудете, – улыбается Ева, протягивая ему лист из тетрадки в косую линейку.

– Отдайте мне Сусанну Ли, не устраивайте из своей жизни кошмар.

– Это уж как она захочет. Пока еще она хочет играть в прятки.

– И вы будете закрывать ее собой? Смешно, Ева Николаевна.

– Я не отдам вам беременную женщину, если она просит у меня защиты.

Ева провожала Илию и Сусанну. На вокзале горели фонари, людей было мало, слежка не пряталась, у киоска с газетами в открытую курила парочка в штатском. Но Илия сказал, что он берет все на себя. Ева смотрела на мальчика и заметила, что ей приходится задирать голову вверх. Он подрос! Несколько курчавых волосков – пухом на вздернутом подбородке, миндалевидный разрез глаз в густых ресницах, точеный нос и изящно очерченный рот, лихорадочный румянец на скулах, черные непокрытые волосы.

– Ты у меня красавец, – шепчет Ева, припав щекой к груди, где толчками бьется его загадочное сердце.

– Ты тоже у меня красавица, мамочка, – Илия целует ее висок и отстраняет. – Только глупая.

Она поворачиваются на шум. На перроне танцует Сусанна Ли, размахивая руками.

– Бу-у-удут! – то ли поет, то ли кричит она. – Меня искать в погонах! Даже-э-э-э друзья забудут имя! Двери-и-и! Приличные закроют!

– Почему я глупая? Чего я не знаю, что знаешь про нее ты, скажи!

– Ты знаешь и видишь все, что знаю и вижу я. Только ты не так анализируешь. Все же очевидно!

– Когда я тебя увижу? – Ева нервничает: подали поезд.

– Когда захочешь, – Илия надевает рюкзак.

– Ты позовешь меня на помощь?!

– Конечно. Я позову тебя на помощь сразу.

– Как ты позовешь? Как мне узнать, что ты зовешь? В этих твоих горах нет почты, нет телефона!

– Я пришлю тебе голубя.

– Прекрати, – Ева не пускает Илию в вагон, – ну какого еще голубя?!

– Белого. Белого-белого…

– Перестань нервничать, – успокаивала ее Далила в июне. – Ничего с ними не случится, взрослые дети когда-нибудь уходят из дома, это закон. Еще они не любят писать письма. Просто слушай свое сердце.

В июне Кошмар уже не сомневался, что двое его агентов, отправленные в Дардар, погибли либо, как это было принято в тех местах, стали рабами на игле.

В июле Ева согласилась стать тайным агентом Отдела внутренних расследований, оговорив время отпуска по уходу за детьми. Она пообещала официально выйти на работу не позже января. Оторопевший Кошмар, отследив, как женщина перед ним отсчитывает девять пальцев, складывая их перед его носом, поинтересовался, имел ли последствия тот самый внезапный секс, который они обсуждали в марте?

– Имел, – заявила Ева, с удовольствием наблюдая, как он достает платок и вытирает лоб. – Я точно поняла, что не люблю этого человека, поздравьте меня.

– Поздравляю. Это все?

– Все. Он ведь отпущен на свободу, да?

– Подписка о невыезде. Недостаточно улик.

– Все как по нотам.

В августе ее два раза вызывали на задания, а вообще лето прошло в странном затишье. Если бы не дети, Ева бы потерялась во времени. Она стала равнодушна ко всему. Прогуливая детей по пляжу, наблюдая, как едят они мороженое, выбивают брызги из волны, кричат или смеются, она поняла, что только рядом с ними ощущает пульс и сердцебиение, она поняла, насколько эти человечки ей нужны, чтобы выжить. Она бы и не выжила без них, потому что страшно обеспокоенная Далила про себя уже поставила диагноз, умоляла, кричала, плакала, но Ева отказывалась от таблеток.

– Не будет у меня никаких попыток суицида, не смеши, – отмахивалась Ева. Но в одиночестве задумывалась, потому что еще никогда она не была так равнодушна ко всему, что ее окружало.