Виктор Пронин - Банда

— А к ним как попал?

— Один из них предложил в мастерской поработать... Подгайцев. Зарплата приличная... Я согласился. Потом то, се... Мелкие поручения, должок... И так далее.

— Тяжелый случай... Пахомов, Заварзин... Теперь еще трое... Что-то ты разошелся... Многовато все-таки, а?

— С этими вы бы иначе поступили?

Ответить Пафнутьев не успел. Со стороны дома вдруг четко прозвучал выстрел. Андрей диковато взглянул на Пафнутьева, вскочил. Он бежал и уже на бегу лицо его кривилось от рыданий. Он понял, он все понял мгновенно, еще когда в ушах стоял звук выстрела. Вбежав в сарай, Андрей увидел, что Света еще жива. И только теперь, вот только теперь в глазах ее он увидел ясный свет понимания. Пистолет лежал рядом, а левой рукой она закрывала рану на груди.

— Вот и все, Андрюша, — прошептала она. — Вот и все... Так лучше, мне так лучше... И тебе...

Не обращая внимания на выросшего в дверях Пафнутьева, Андрей рыдал, не выпуская Свету из рук. А почувствовав, что жизнь уходит из нее, он потерял самообладание — бился головой о стены сарая, выл, как смертельно раненый зверь, и в какой-то момент рванулся к тому месту, где лежал пистолет, выроненный Светой, но Пафнутьев предусмотрительно сунул его в карман.

— Отдай! — кричал Андрей. — Отдай, ради Бога! Прошу, прошу тебя! Отдай! — и бросился на Пафнутьева. — Я не хочу больше жить! Я не хочу...

Вместе с вбежавшим шофером, они скрутили Андрея и уложили на сено. Обессилевший, он широко открытыми глазами смотрел в потолок сарая.

— Отдай пистолет... Это мой... Я тебя не трону... Я никого больше не трону... Отдай, прошу...

— Иди, Володя, — сказал Пафнутьев водителю. — Мы еще с парнишкой поговорим немного, он уже в порядке, он крепкий парень.

Не поднимаясь, Андрей подполз к Свете и лег рядом, уткнувшись лицом в ее рыжие волосы.

— И все, — бормотал он. — И ничего больше не хочу... Ничего не хочу... И уйдите от меня... Я один...

Пафнутьев молча сидел в углу на копне сена. Когда Андрей, вскочив, бросился было из сарая, он взял его за слабые руки и снова уложил на сено. Прошло какое-то время и Андрей забылся, потом у него начался бред, он, видимо, снова стрелял, поджигал дом, несся на мотоцикле между громадами грузовиков... Пафнутьев поднял с пола куртку Андрея и всмотрелся в левый рукав, удовлетворенно кивнул. Обойдя дом, он нашел мотоцикл и прясел у заднего колеса. Убедившись в чем-то, оставил куртку на мотоцикле и вернулся в сарай. Андрей лежал без сознания. Отпущенные ему природой силы кончились. Вместе с водителем Пафнутьев отнес его в дом, уложил в кровать. Послал водителя пройтись по деревне и найти понятых. Пришла тетя Нюра, еще какая-то старушка. Пафнутьев показал им Свету, пистолет, составил протокол, сделал все, что положено в таких случаях. Погрузив Свету на заднее сиденье газика, отправил водителя в город.

Убедившись, что остался один с Андреем, Пафнутьев начал неторопливые поиски. Он переворошил сено, забираясь во все углы, и, добравшись, наконец, до самого верха, в щели между бревнами нащупал холодный ствол винтовки. Спрыгнув вниз, внимательно осмотрел ее. Винтовка действительно оказалась не заряжена. Пафнутьев внес ее в дом и поставил в угол.

Еще раз проверил — Андрей спал. Тогда Пафнутьев с неторопливой основательностью осмотрел карманы куртки Андрея и, не найдя там ничего, вынес в сад. Наклонив мотоцикл, плеснул на нее бензин и, отбросив в сторону, поджег. Он не отошел, пока не убедился, что куртка превратилась в пепел. Разбросав его подвернувшейся палкой, вернулся в дом.

Андрей стонал во сне, вздрагивал всем телом, всхлипывал.

И Пафнутьев все с той же скорбной неторопливостью, словно выполняя последний долг, занялся мотоциклом. Найдя в ящике ключи, завернутые в промасленную тряпку, свинтил оба колеса, а корпус мотоцикла затащил в сарай, забросал досками, присыпал сеном. После этого, прихватив колеса и канистру, сволок их в овраг, облил бензином и бросил сверху зажженную спичку. Колеса вспыхнули, задымили. Убедившись, что уже ничто не помешает им сгореть до железного каркаса, Пафнутьев вернулся в дом.

Андрей сидел на кровати, свесив ноги.

— Где Света? — спросил он.

— Увезли.

— Она умерла?

— Да.

— Вы за мной?

— Да. Отвезу тебя к маме. Мама волнуется, это ей вредно.

— А меня не заберете? Почему?

— Нет оснований. Не можем же мы хватать каждого встречного.

— Объясните...

— Повторяю — нет оснований задерживать тебя по каким бы то ни было подозрениям. Запомни — в Пахомова ты не стрелял. И вообще ни в кого не стрелял. Даже в меня. Понимаешь о чем я говорю?

— Кажется, понимаю.

— Слушай и запоминай. Вдруг придется на чей-нибудь глупый вопрос отвечать... Ты сейчас не в форме, встретимся через несколько дней и спокойно обо всем поговорим.

— Ну что ж, — Андрей почти не слушал Пафнутьева.

— У тебя была черная куртка?

— Была.

— Так вот — у тебя ее никогда не было.

— Пусть так...

— Только так, — поправил Пафнутьев. — И еще... Неделю назад с твоего мотоцикла свинтили колеса. Похитили. Неделю назад. Помнишь?

— Помню. Но я ездил на нем...

— Это были уже другие колеса. Ты сможешь срочно достать колеса? Старые, подержанные, лысые... Какие угодно, сможешь?

— Смогу...

— Вот и хорошо. Кажется, все... У тебя есть где-нибудь родня?

— Тетка на Украине.

— Мой тебе совет — немедленно дуй к тетке. Чтоб через неделю был у нее. Учитывая тяжесть содеянного... После той мясорубки, которую ты устроил, тебе год в себя приходить надо. Тетка примет на год?

— Она будет счастлива.

— Я тоже. Выучишь украинский язык, он уже становится, вроде как, иностранным. Кажется, подъехал мой водитель... Пошли. Отвезу тебя домой.

— Так что... получается, отпускаете?

— А за что мне тебя задерживать? Не вижу причин, — Пафнутьев хотел поторопить Андрея, встряхнуть его, но видя, что тот попросту еле ворочает языком, что каждое слово дается ему с трудом, присел рядом, положил руку на плечо. — Ну? Как? Легче?

— Нет, — и Андрей, уткнувшись в тяжеловатое плечо Пафнутьева, разрыдался. Слезы лились у него из глаз, как у ребенка. Увидев появившегося в дверях водителя, Пафнутьев махнул рукой, подожди, дескать. Водитель сочувственно покачал головой и осторожно попятился из сарая. — Ведь все могло быть иначе, все могло быть иначе, — сквозь рыдания проговорил Андрей. — Как они узнали, куда я ее отвез, как?

— Твой телефон прослушивался, — бесстрастно произнес Пафнутьев.

— Кем?! — Андрей отшатнулся, чтобы лучше видеть лицо следователя.

— "Прокурор дал команду.

— Я убью его, — прошептал Андрей, глядя мокрыми глазами в стену сарая.

— Не надо, — спокойно произнес Пафнутьев. — Ты и так славно поработал. Отдохни малость... Сделай передышку. Я сам с ним разберусь.

— Точно?

— Доверься мне в этом деле.

— Подождите, — сказал Андрей, — посидите здесь, я сейчас, — и, прежде чем Пафнутьев успел сообразить, в чем дело, Андрей выскочил из сарая и метнулся за угол дома. Пафнутьев бросился за ним, но споткнулся, упал, а когда поднялся, Андрей уже вылез из погреба, держа в руках черный чемоданчик. — Вот, — сказал он. — Там полно бумаг, может, пригодятся...

Пафнутьев взял чемоданчик, с опасливостью положил его на стопку дров, потрогал пальцем замочки.

— Я уже открывал, — сказал Андрей. — Нет там никакой взрывчатки.

Открыв крышку, Пафнутьев внимательно просмотрел несколько листочков.

— Боже, — прошептал он потрясение. — Боже... Андрей, где ты все это взял?

— У Заварзина.

— Ты знаешь, что это такое?

— Документы какие-то... Но фамилии там мелькают забавные... Сысцов, Колов, Анцыферов...

— Андрей! — торжественно произнес Пафнутьев, — ты страшный человек. Это же приговор. Голдобов всю жизнь собирал эти документы, надеясь, что когда-нибудь они спасут его, отведут удар... Они бы спасли его, если бы он успел кому-нибудь о них сказать... Но они у него пропали. И это все ускорило... В чемоданчике больше ничего не было?

— Нет, — ответил Андрей, помолчав.

— Да? Ну ладно. Ты со всеми расквитался... Не только с теми недоумками, но и с этой публикой, — Пафнутьев похлопал тяжелой ладонью по крышке чемоданчика.

— Я уже открывал, — сказал Андрей. — Нет там никакой взрывчатки.

Открыв крышку, Пафнутьев внимательно просмотрел несколько листочков.

— Боже, — прошептал он потрясение. — Боже... Андрей, где ты, все это взял?

— У Заварзина.

— Ты знаешь, что это такое?

— Документы какие-то... Но фамилии там мелькают забавные... Сысцов, Колов, Анцыферов...

— Андрей! — торжественно произнес Пафнутьев, — ты страшный человек. Это же приговор. Голдобов всю жизнь собирал эти документы, надеясь, что когда-нибудь они спасут его, отведут удар... Они бы спасли его, если бы он успел кому-нибудь о них сказать... Но они у него пропали. И это все ускорило... В чемоданчике больше ничего не было?