Фридрих Незнанский - Воронежские страдания

Он, правда, как-то не хотел уразуметь, зачем все эти «манипуляции» понадобились, ведь и просьба его и действия агентства — дело сугубо частное. И тогда Александр Борисович, что называется, на пальцах объяснил ему, что сыщики действуют строго в рамках закона, и если в процессе работы у них появятся факты, указывающие на то, что совершается уголовное преступление, дело будет немедленно передано в правоохранительные органы в соответствии с законом о частной розыскной деятельности. Так что о какой-то «самодеятельности» говорить, конечно, можно, но исключительно в рамках законности. Убедил.

После этого Щербатенко был выдан миниатюрный диктофон, и Алевтина Григорьевна показала, как пользоваться этой техникой. Клиент только головой качал: далеко ушли, однако, за полтора десятка лет! Что он имел в виду — японскую техническую новинку или вызывающе короткую одежду офис-менеджера, — осталось загадкой. Наверное, поразило его и то и другое.

Выдали ему и мобильный телефон — для связи с агентством, и вообще. Такую штуковину он только видел у Кума на зоне, но в руках ни разу не держал. И Аля, обладавшая всеми необходимыми современной девушке техническими познаниями, так же легко объяснила ему, как пользоваться и этой «хреновиной». Словом, через короткое время уехал он к себе в гостиницу, настроенный на активные, наступательные действия, а уж никак не на безвольное ожидание того момента, когда будет исполнен чужой приговор.

Пока длились технические объяснения, Турецкий зашел в директорский кабинет и оттуда созвонился с Головановым и Авдеевым. Филя в настоящий момент был фактически свободен, и Александр Борисович попросил его сегодня «попасти» клиента. Возражений не было. Заодно он предложил — интуиция подсказывала — проверить, кто там проживает в соседних номерах. На всякий случай, мало ли какие казусы случаются! Филя пообещал.

Когда клиент наконец ушел, Турецкий взялся за том обвинительного заключения. Он хотел сам понять, насколько серьезной и долгопамятной могла оказаться ненависть Корженецкого к Щербатенко. Это ж надо, ждать пятнадцать лет, чтобы затем убить его на выходе из колонии! Когда все это можно было проделать гораздо раньше и проще. И деньги ведь предложил немалые, что-то в районе полумиллиона долларов. Невероятно! По нынешним-то временам. Да там, на зоне, за сотую часть этой суммы его бы давно уже убрали. Ну тысяч десять — на худой конец. Фальшь какая-то в этом.

Заодно он заглянул и в закрытое помещение, где со своими компьютерами «колдовал» Максим, главный информационный центр «Глории», и попросил того собрать по своим каналам максимально, насколько это возможно, сведения об алкогольном бизнесе господина Корженецкого Георгия Витальевича, проживавшего в Воронеже, а также о нем самом, его семье и прочем. Все-таки истина непреложна: сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого.

В кабинете появилась Аля, принесла бессчетную за сегодняшние полдня чашку кофе. Обошла стол, поставила чашку, нагнулась, чтобы взглянуть на материалы, которые лежали перед Александром Борисовичем на столе. Обычно он поручал ей всякие бумажные проблемы.

Невольно или нарочно — это неважно, прижалась бедром к его плечу, замысловато изогнувшись телом, сбоку, посмотрела на него с шутливо-серьезно сдвинутыми прелестными бровками и не выдержала, засмеялась.

— Ты так уставился, когда я ему объясняла, — она только наедине позволяла себе такой интимный тон с Турецким, — что у меня, я прямо всем телом почувствовала, до неприличия покраснели кончики ушей. Зачем ты меня постоянно провоцируешь, а?

Словно бы воркующее ее ворчание было прекрасным. И Турецкий, тоже усмехнувшись, подумал, что Иркино нарочитое отчуждение в конце концов приведет к тому, что у Альки покраснеют не только уши. То есть, «покраснение» станет явлением постоянным и повсеместным. А как она умеет здорово краснеть, это Александру Борисовичу было уже известно. Правда, как можно почувствовать всем телом, что ушки краснеют, это большой вопрос. И его можно будет задать ей потом, в минутку отдыха или раздумья: стоит ли продолжать начатое или правильнее будет остановиться, чтобы не набить оскомину…

Нечего темнить, Турецкий был старым бабником — не в смысле возраста, а исключительно в плане нажитого, многолетнего, в общем-то, положительного опыта в этом деле. И бабником веселым и добрым. Но не знали этого только немногие. А еще меньшее, ничтожно малое количество людей по-прежнему верило тому, что все рассказы о его «подвигах» — это байки, дружеские шутки, розыгрыши и анекдоты. Либо сплетни — от зависти. И он сам всячески поддерживал именно эту красивую и оправдывающую его, но и весьма, тем не менее, шаткую версию.

А по правде-то говоря, ну как можно обидеть красивую женщину, когда ты ей нравишься? Да такой поступок в высшей степени непрофессионален, неграмотен и, вообще, — сплошная безнравственность!..

Алевтина еще недавно работала в Главной военной прокуратуре в должности мелкого клерка, если так можно назвать младшего юриста, ниже которого ничего нет, разве только абитуриент на юридическом факультете. Турецкий познакомился с ней, когда вместе с ее шефом расследовал общее дело об убийстве рядового военнослужащего. Дело выглядело скандальным, и хотя истина была доказана и виновные найдены и названы, Алькиному шефу, пошедшему против течения, — такого армия не прощает — пришлось выйти на пенсию. Вернее сказать, перейти в адвокатуру, чему поспособствовал и Александр Борисович.

А вот Алевтина лишилась в одночасье и своего учителя, и покровителя. Нет, этих последних немедленно нашлось столько, что девушка могла бы устроить даже конкурс среди них. Но — не захотела. А тут Турецкий и предложил ей частную сыскную контору, которая девушке сразу пришлась по душе. И дела, и рабочая атмосфера, и люди, главным образом. Были некоторые трудности по служебной линии — увольнение там, прочее, но этот вопрос легко решил ее папаша — всего-навсего помощник министра обороны.

И вот Алька — в «Глории». Ей нравится решительно все, и она всем нравится. Красивая, умная, серьезная и деловая, когда требуется. И еще кое-что знал про нее Александр Борисович. Знал и молчал. Потому что стеснялся: связался, мол, черт с ребенком. Хотя ребенку тому уже четвертак исполнился, и в некоторых аналогичных случаях даже говорили в старину, что, мол, невеста наша уже на последнем издыхании, залеживается в девках-то…

Алевтине судьба старорежимных «залежалых» невест не грозила: она превосходно выглядела, твердо знала, что ей надо и когда ей надо, и не стеснялась экспериментировать. Отличная, современная девушка.

А экзерсис насчет мочек ее ушей — он тоже имел свою подоплеку. Немного хулиганскую по смыслу. Все-таки прав был старый классик, утверждая: «Из песни слово выкинешь, так песня вся нарушится…» Обычно цитирующие поэта Некрасова на этом и останавливаются, потому что следующая и завершающая строфу короткая фраза: «Легла я…» — требует долгих дополнительных объяснений, что это совсем не то, о чем ты только что подумал, и так далее. Долго, одним словом.

Так вот, как-то Александр Борисович остался в офисе после окончания рабочего дня — с неотложными бумажками. Все давно разошлись. И вдруг возникла Алька, которая уже должна была оказаться дома. Словно примчалась, вернувшись с полдороги, забыв о чем-то важном и неотложном. Турецкий, не врубаясь, посмотрел вопросительно, а она, подойдя вплотную, вдруг резко отодвинула его вместе с креслом на колесиках к стене и, акробатически перекинув шикарную свою ногу, «впечаталась» в его колени верхом, как наездница — в седло. Ну поцелуй там, это уж в порядке вещей в подобной ситуации. Но девушка пошла на более решительный шаг, с видимым удовольствием отомстив ему наконец сразу за все свои моральные и физические мучения.

Как обосновывают женщины свои поступки в таких случаях? Обещал? Ах, только мысленно? Ладно, жене будешь врать!

Короче говоря, уже миг спустя, их, возможно, и нелепые с эстетической точки зрения, зато весьма целенаправленные движения стремительно повели к близкому обвалу сознания. Неудержимая скачка длилась до полного теперь не только солнечного, но и лунного затмения…

Придя потом в чувство и возвратив туда же свою «разобранную» до полной невозможности всадницу, Турецкий то ли просто подумал, то ли в изумленном раздумье пробормотал, что, пожалуй, давно уже не держал в своих руках ничего изумительнее такой фантастической ж… Скорее всего, нечаянно вырвалось, да и то исключительно от избытка чувств. Нет, определенно, вслух произнес, потому что обессиленная Алька едва не подавилась от хохота…

Ну было и было… мало ли что случается иногда у взрослых людей!

А сегодня, во время беседы с Щербатенко, — уж и не помнились сейчас частности, — у него вырвалось то самое слово. Которое, по детскому анекдоту, так и звучит присказкой: «Слова нет, а ж… есть». Но он, очевидно, слишком откровенно, или многозначительно, взглянул при этом на Алевтину, которая что-то объясняла клиенту, чем смутил ее и что явилось его ошибкой, ибо только они двое знали, в какой ситуации было употреблено это, не совсем печатное, слово. Так зачем же при постороннем? Бог знает, о чем может подумать!