Александра Маринина - Стилист

– Уйди, – сквозь зубы сказал он сыну. – И не смей сюда приходить. Я не хочу тебя видеть.

Сын молча пожал плечами и ушел, и это в глазах отца стало еще одним доказательством его вины.

Прошло еще несколько дней, и издатели устроили перевод Соловьева в хорошую платную клинику, где никто не знал, что его, избитого, привезли прямо с улицы, где он лежал в одноместной палате и получал еду, которая вполне могла соперничать с ресторанными блюдами…

– И теперь ты хочешь убедить меня в том, что мой сын ни в чем не виноват?

– Хочу. Потому что я знаю, кто все это устроил.

– Кто же?

– Твои друзья из «Шерхана».

– Ты с ума сошла! Как тебе такое могло в голову прийти?

– Пришло, как видишь. Сколько человек участвовали в нападении на тебя?

– Трое.

– Ты видел их лица?

– Смутно. Было темно.

– Жаль. Потому что фотографию одного из участников я могла бы тебе показать уже сейчас.

– Настя, то, что ты говоришь, нелепо.

– Ничуть. Один из нападавших смотрел твои бумаги, которые были в «дипломате». Уж не знаю, что он там искал, может быть, просто проявил любознательность, но он их вынул и положил на стол вместе со своими бумагами. Потом сложил обратно в «дипломат» и не заметил, как вместе с твоими документами в «дипломат» попали два маленьких листочка бумаги. С этого все и началось для меня. Я выяснила, что это за листочки, и нашла человека, которому они принадлежали. Знаешь, кто он такой? Двоюродный брат Вовчика Мешкова, личного телохранителя Кирилла Есипова. По совместительству – милиционер, сержант.

– Все равно это нелепость, – упрямо покачал головой Соловьев. – Зачем «Шерхану» это нужно было? Я не вижу причин. Более того, они компенсировали мне все украденные деньги, они из своего кармана давали взятки, чтобы откупиться от врачей и милиции и заставить всех молчать. Они пошли на такие огромные затраты, приложили такие усилия…

– Интересно, зачем? – осведомилась Настя. – Из любви к тебе?

– Они нормальные добрые ребята, они всегда хорошо ко мне относились, мы дружим. Что неестественного ты видишь в их бескорыстной помощи? Или ты настолько очерствела на своей милицейской работе, что всюду видишь только корысть и злой умысел? И в конце концов, зачем им нужно было ссорить меня с Игорем? Этому нет объяснения и быть не может.

– Ты хочешь меня обидеть? Не старайся. На своей милицейской работе я научилась не обижаться, даже когда ко мне бывают несправедливы. Ссорить тебя с сыном они не хотели, это было просто следствием того, что они сделали. Они не хотели, чтобы ты уехал за границу. И не хотели, чтобы нападением на тебя занималась милиция, иначе все могло вскрыться. Поэтому они решили свалить вину на Игоря и связать этим тебе руки. Как видишь, у них это получилось. С кем-нибудь другим, может быть, и не получилось бы, но тебя они хорошо знали, знали твой характер и были уверены, что в вину сына ты легко поверишь, ведь его поведение оставляло желать много лучшего. И еще одна деталь. О покойниках плохо не говорят, но ты вспомни, как твой помощник вдруг невзлюбил меня и привечал Марину. Шерхановцам не нужна чужая женщина рядом с тобой. Потому что чужая женщина может заставить тебя изменить твою жизнь. Например, уехать куда-нибудь. Или она начнет совать нос в твои дела и возьмет на себя твои отношения с издательством. Они не могли этого допустить. Кроме того, на подходе была Марина, и для нее нужно было расчистить пространство, а я мешала. Но хватит об этом. Послушай лучше историю про замечательного писателя Отори Митио, это тебя развлечет. И, может быть, после этого ты мне поверишь.

Он возненавидел Михаила Черкасова в тот самый день, когда увидел его на студенческом балу танцующим с Яной. Студенты инженерно-строительного института, где учился Якимов, устроили совместный новогодний вечер с Плехановским. Тогда Евгений впервые увидел Яну и понял, что должен чувствовать человек, сраженный наповал. Он всегда был веселым, компанейским парнем, активно ухаживал за девушками, но ничего подобного никогда не испытывал. Ноги делались ватными при одном только взгляде на нежное темноглазое лицо, дыхание останавливалось, руки тряслись. Он сделал попытку познакомиться с ней, Яна поболтала с ним несколько минут и умчалась танцевать с высоким рыхловатым длинноволосым парнем, на которого смотрела влюбленно и нежно. И таких приступов ревности у Якимова тоже никогда не было. Он просто сходил с ума.

Это было похоже на наваждение. Он не мог думать ни о чем, только о Яне. Она снилась ему, он слышал ее голос, он готов был узнать ее в каждой стройной черноволосой девушке на улице, в метро, в здании института. Он узнал, где она живет, и начал следить за ней. Вид Яны, идущей под руку с Черкасовым, обнимающейся с ним на трамвайной остановке, целующейся в темном зале кинотеатра, был болезненно невыносим.

Он стал худеть, таял на глазах, терял сон. Он ничего не мог с этим поделать. Многие его сокурсники на том новогоднем балу познакомились с девушками из Плехановского и стали с ними встречаться. От них-то и узнал Женя Якимов, как опозорил Яну отвратительный педераст Черкасов. И Женя кинулся на помощь.

Яна узнала его с трудом, она совсем не помнила студента-строителя, который пытался завязать с ней знакомство несколько месяцев назад. Она была мало похожа на ту девушку, которую он видел еще две недели назад с Черкасовым в Сокольниках, где они, взявшись за руки, прогуливали лекции. Она стала бледной, под глазами залегли огромные темные круги, речь стала замедленной, будто заторможенной. Женя повел ее в кафе, и, когда она, съев два кусочка шашлыка, бросилась в туалет, зажимая рот рукой, он все понял.

– Выходи за меня замуж, – сказал он ей на другой день. – Как бы там ни было, ребенку нужен отец. Если ты не захочешь со мной жить – разведемся, когда маленькому исполнится год. Но пусть он родится в браке.

– Зачем тебе это? – медленно спросила Яна. – Ты берешь на себя такую обузу. Женщина с ребенком, отец которого – отвратительное, порочное чудовище. Зачем?

– Я люблю тебя. Можешь смеяться надо мной. Но я тебя люблю. Мне все равно, кто отец твоего ребенка. Важно, что ты – его мать. И тебе надо уйти из Плехановского, они же тебя затравят.

Это было разумно. Яна к этому времени уже хорошо прочувствовала, что такое быть всеобщим посмешищем. С трудом дотянув до сессии, она подала документы на перевод в экономико-статистический институт, отучилась в нем один семестр и взяла академический отпуск на год в связи с рождением ребенка. Мальчик родился в законном браке.

Но Якимов себя переоценил. Когда он предлагал Яне руку и сердце, он искренне верил в то, что ему безразлично, кто отец ребенка. После рождения мальчика все изменилось. Он смотрел на малыша, а видел Черкасова. Наваждение вернулось, но это было уже наваждение не любви, а ненависти. И каждый раз, ложась в постель с женой, Евгений мысленно представлял себе, как она занималась любовью с гомосексуалистом. Интересно, какую позу он предпочитал? Наверное, сзади, чтобы можно было убедить себя, что ласкаешь мальчика.

После академического отпуска Яна вернулась в институт и благополучно окончила его. Якимов сразу же стал настаивать на рождении их общего ребенка, и Яна с радостью согласилась. Первая беременность прибавила ей десять килограммов лишнего веса, но теперь она нравилась мужу еще больше. Казалось, он был влюблен даже сильнее, чем тогда, когда исподтишка следил за ней, умирая от ревности и любви.

Второй ребенок – девочка – принес Яне еще десяток килограммов и огромное счастье в их семью. Они с самого начала жили дружно, их характеры оказались удивительно подходящими друг к другу, а общий ребенок сделал их еще ближе. Когда Яна забеременела в третий раз, встал вопрос об аборте.

– Рожай, – решительно заявил Якимов. – Чем больше детей – тем лучше.

– Но у меня только-только пошли дела, – неуверенно возразила Янина, которая как раз занялась собственным бизнесом, и весьма успешно. – Если я выпаду из обоймы хотя бы на год, все потом придется начинать сначала.

– Я уйду с работы и буду сидеть с детьми, а ты сможешь спокойно продолжать свое дело. Ну пожалуйста, Яночка, пусть у нас будет еще один ребенок.

– А если я еще больше растолстею? – смеялась Яна. – Ты же меня бросишь.

– Не смей даже шутить так, – сердился Якимов. – Я никогда тебя не брошу, даже если ты будешь весить тонну, облысеешь и станешь носить вставную челюсть.

Ее не пришлось долго уговаривать, она тоже любила детей и готова была рожать их столько, сколько в состоянии прокормить.

Все было хорошо. Но сын Янины и Черкасова подрастал и с каждым днем делался все больше и больше похожим на своего отца. Рядом с Якимовым целыми днями ходил маленький Миша Черкасов. Жизнь снова сделалась невыносимой. Мальчик проявлял недюжинные способности к математике, блестяще играл в шахматы, одним словом, был живым воплощением этого негодяя, этой падали, для которой на земле не должно быть места. Сын гомосексуалиста! А вдруг это передается по наследству? Якимов не перенесет такого позора, если мальчик, носящий его фамилию и считающийся его родным сыном, будет пойман со спущенными штанами рядом с голой задницей какого-нибудь другого парня. Никогда. Ни за что. Это он виноват, Черкасов, это он превратил жизнь Жени Якимова в ад, ежедневный, постоянный, непрекращающийся. Он опозорил Яну, заставил ее страдать. Он отравил жизнь самому Якимову. Нет ему места на земле. Нет и быть не может.