Андрей Константинов - Ребус. Расшифровка

Понятно, что Ребус, в отличие от бригадира, заказал обстоятельно. Поизучав меню, Александр Сергеевич на глазок прикинул, что общая сумма его заказа составила штуки три, если не больше. Бригадир разозлился и дополнительно заказал себе еще и фисташки. Так, Нестеров с комфортом, а Паша без такового, они и докатили до Малой Вишеры.

На подъезде к станции часы, совсем как в дешевых американских ужастиках, показывали ровно полночь. За черным вагонным стеклом наливалась ярко-белым полная луна, а сидящий за спиной Ребус на весь вагон зловеще хрустел куриным крылышком – ну, совсем как вурдалак! Короче, страшно – аж жуть!

Сыщики Есаулова примчались на станцию за десять минут до прибытия поезда. За это время они успели высвистать из вокзального пикета двух слегка прибалдевших милиционериков, явно не планировавших, что в эту ночь и именно в их дежурство патриархальная маловишерская тишина будет потревожена шумным визитом нагрянувших как снег на голову столичных гостей. Милиционерики были напуганы и взъерошены, при этом от обоих отчетливо разило пивом новгородского разлива, обладающего специфическим, отличным от питерского, ароматом и выхлопом.

Назначенный старшим группы Олег Некрасов полчаса назад получил от Есаулова инсайдерскую информацию о том, что местом дислокации Ребуса является вагон-ресторан, прицепленный между восьмым и девятым вагонами. Но к тому времени у Некрасова уже имелся собственный план действий, поэтому, разделив оперов на две группы по два человека и прикрепив к каждой из них по одному местному стражу порядка, он развел их по платформе с таким условием, чтобы одна группа вошла в поезд в районе десятого, а другая – в районе шестого вагонов. Соответственно, после посадки каждая группа должна была начать движение навстречу друг другу, дабы в конечном итоге сойтись в точке «X», сиречь в ресторане. Сам Некрасов планировал остаться на платформе, чтобы «контролировать ситуацию извне», но в чем этот самый контроль должен был заключаться, до подчиненных доведено не было.

Поезд прибыл в Малую Вишеру строго по расписанию, и с этого момента начался обратный отсчет отпущенных сыщикам семи минут стоянки, в течение которых требовалось по возможности без шума и пыли задержать объекта и, ссадив его с поезда, препроводить в пикет. Там следовало дождаться, прибытия «бронетанковых» сил ГУВД, ибо тащить его в Питер на обычной легковой машине было довольно стремно – могли попытаться и отбить. («Кто отбивать-то будет?» – поинтересовался у старшего один из оперов. «Они, сподвижники», – ответил на это временно облеченный властью Некрасов, удачно спародировав героя телефильма «О бедном гусаре замолвите слово».)

Александр Сергеевич напряженно смотрел на входную дверь в нетерпеливом ожидании «группы захвата». Время тикало, оперативники все не появлялись, а Ребус продолжал остервенело вгрызаться в куру-гриль. В какой-то момент внимание Нестерова привлекла мелькнувшая за окном тень – по слабо освещенной, абсолютно безлюдной в столь поздний час платформе двигался человек. Двигался медленно, напряженно вглядываясь в окна вагона-ресторана. По каким-то неведомым, понятным лишь избранным посвященным «тайного милицейского ордена» повадкам Нестеров догадался, что человек этот – мент. «Вот они, наши! Успели!» – приободрился бригадир.

Между тем Некрасов (а это был он), дойдя до окна, за которым вкушал трапезу Ребус, остановился. Оперативник чуть согнулся, наклонившись поближе к стеклу, и быстрым жестом показал сначала на свои плечи, а потом, резко опустив руки вниз, демонстративно свел запястья вместе. Не нужно быть Аланом Пизом,[33] чтобы врубиться в сей язык жестов и понять, какую именно информацию столь бесхитростным образом опер сообщил Ребусу. Перевод напрашивался совершенно однозначный: «В поезде милиция. Будут задерживать».

Поперхнувшись пивом, Нестеров ошалело крутил головой, попеременно переводя взгляд то на объекта, то на поспешно удаляющегося от вагона мента. А вот у Ребуса времени на раздумье и анализ ситуации не оставалось – он молниеносно вскочил, бросился к противоположному окну, предварительно отшвырнув в сторону закемарившего над чашкой кофе командировочного, схватился за ручку окна и с силой рванул, буквально повиснув на ней. Немного посопротивлявшись, заколоченное на зиму стекло жалобно взвизгнуло выползающими из дерева рамы гвоздями и на рывке пошло вниз. Ребус навалился на окно всем своим весом, к тому же еще помноженным на остервенелые ярость и злость загнанного в угол зверя, так что в какой-то момент от напряжения и резкого удара стекло лопнуло и, мгновенно раскрошившись, с грохотом посыпалось на пол. Ребус запрыгнул на стол и прямо с него, чуть ли не классической ласточкой, перемахнул за окно, растворившись в темноте ночи.

На все про все у него ушло секунд пять, не больше. Вот он, только что был человек и – нет человека!

Только теперь Нестеров резко подорвался со своего места, намереваясь броситься в погоню, но сердце вдруг нестерпимо кольнуло раскаленной иглой. Боль была жутчайшая – такой он не испытывал еще никогда! Ноги сразу же сделались ватными, голова поплыла, а руки, моментально лишившиеся жизни и силы, повисли словно плети. Поняв, что волной окатившая боль сделала тело неуправляемым и сейчас не позволит ему ступить даже шага, последним усилием бригадир заставил себя откинуться назад и в буквальном смысле слова рухнул обратно в кресло. «Хорошо еще, что не на пол!» – успел он подумать, после чего голова закружилась, и на какое-то время Нестеров выключился из окружающей действительности.

Влетевший в ресторан на грохот разбитого стекла Паша Козырев мгновенно оценил обстановку. Он сделал было движение в сторону Нестерова, однако немного пришедший в себя бригадир взглядом показал на разбитое окно. Козырев «все понял» и проторенным Ребусом маршрутом бесстрашно сиганул в ночь. Еще через пару секунд вслед за Пашей в вагон вбежал Олег Некрасов с пээмом в руке. На его деланно-мужественном лице читалась печать озабоченности, не оставляющая у напуганных пассажиров сомнений в том, что Олег крайне раздосадован непристойным поведением сбежавшего негодяя. Он подошел к разбитому окну, покачал головой, осторожно выглянул наружу и, немного поразмышляв, отправился тем же путем.

В течение следующей минуты через вагон-ресторан проскакала вся ватага оперативников с не поспевающими за сыщиками (потому как не шибко горящими желанием) «железнодорожными» милиционерами. Выпрыгивать в окно им уже не пришлось – раньше других очухавшаяся буфетчица успела открыть дверь в тамбуре и даже предусмотрительно спустила подножку.

Словно почувствовав, что пролетевший по вагону смерч исчез, переместившись на открытое пространство, электровоз дал гудок, и состав мягко тронулся. Следующей остановкой и лишь через полтора часа должна была стать станция со странным названием Акуловка через «О». «Там хорошо, но мне туда не надо», – подумалось бригадиру. Он с трудом поднялся, довольно комично смотревшейся со стороны трусцой добежал до тамбура и на ходу выскочил на платформу.

Ноги у него все еще были слабыми, к тому же дрожали, так что прыжок получился неудачным: по инерции пробежав несколько метров, Александр Сергеевич не устоял на ногах и упал на грязный бетон, больно ударившись коленом. Он поднялся, прихрамывая, доковылял до ближайшей скамейки и с наслаждением сел, подогнув под себя ушибленную ногу. В груди до сих пор пылало жаром, а сердце нестерпимо ныло и, как поет знаменитый певец-матершинник, «колотило в большой барабан». Вокруг, за исключением полной луны, не было ни души, а все участники погони за Ребусом были надежно скрыты от глаз ночной тьмой. Такой же черной, как душонка старшего оперуполномоченного отдела УР Олега Некрасова.

Минут через пятнадцать, поодиночке и парами, участники поисковой экспедиции стали собираться на платформе. Судя по выражениям лиц возвращавшихся оперативников, успехом ночная погоня за Ребусом не увенчалась. Народ вполголоса матерился, беспрерывно куда-то звонил и нервно курил одну за одной.

Последними подтянулись Некрасов с Козыревым. Джинсы и куртка у Паши были перепачканы до полной неузнаваемости исходной цветовой гаммы, а на лице и на руках кровоточили глубокие, здоровенные царапины – неосторожно порезался, выскакивая из окна.

– Как вы, Александр Сергеевич? – спросил Козырев, подсаживаясь.

– Нормально, – соврал бригадир, которому на самом деле было очень хреново. Причем с ходу было даже не определить, где болит больше – на сердце или на душе? – Я так понимаю, маханули?

– Ушел, сволочь. Темень – глаз выколи. А главное, трасса совсем рядом. Запросто мог попутку тормознуть. Деньги у него наверняка есть – может целую фуру вместе со всеми потрохами, включая водителя, купить.