Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Господин президент, — запротестовал Эван, — это все искусственно…

— Как, черт побери, представлял себе Сэм Уинтерс то, что он делал? — решительно перебил Кендрика Дженнингс. — Мне наплевать на их высокие побуждения; он позабыл об уроках истории, о которых должен был бы помнить больше, чем все остальные. Как только какая-то группа избранных, пусть с самыми благородными целями, начинает считать себя стоящей выше воли народа и втайне начинает манипулировать этой волей, ни перед кем при этом не отчитываясь и не неся никакой ответственности, она приводит в движение адски опасную машину. Потому что стоит только одному или двум из этих высших существ убедить остальных, или заменить остальных, или пережить остальных, и республика окажется на краю гибели. Эта высокородная Инвер Брасс Уинтерса на самом деле ничуть не лучше, чем болингеровский клан головорезов. В том и в другом случае они хотели, чтобы все шло только одним путем — тем, который устраивал их.

Эван рванулся вперед.

— Именно по этой причине…

У входа в президентские апартаменты зазвонил звонок, вернее, прозвучали четыре коротких звонка подряд, каждый не дольше полсекунды. Дженнингс поднял руку и посмотрел на Калехлу.

— Это по вашей части, мисс Рашад. То, что вы только что слышали, — код.

— Что-что?

— Ну, конечно, он не Бог весть какой сложный, но работает. Он говорит мне о том, кто стоит за дверью. И этот «кто» в данном случае — один из самых ценных моих помощников в Белом Доме… Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге появился Джеральд Брайс. Он вошел в комнату и плотно затворил за собой дверь.

— Извините за вторжение, господин президент, но я только что получил сообщение от Бейджинга и узнал то, что вы хотели.

— С этим можно подождать, Джерри. Разрешите мне представить вас…

— Джо? — имя сорвалось у Кендрика с языка, и в памяти всплыл военный самолет, летящий в Сардинию, и красивый молодой специалист из Госдепартамента.

— Хелло, конгрессмен, — промолвил Брайс, подходя к кушетке. Он обменялся с Кендриком рукопожатием и кивнул головой Калехле.

— Мисс Рашад.

— Все правильно, — вмешался Дженнингс. — Джерри говорил мне, что он подбросил вас на самолете, когда вы летели в Оман… Не хотелось бы его захваливать, но ему нет равных, когда речь идет о компьютерной связи и ее засекречивании. Митч Пэйтон украл его у Френка Свана из Госдепартамента, а я украл его у Митча. Того, кому сейчас удается заполучить толковых секретарей, ожидает большое будущее.

— Вы необыкновенно любезны, сэр, — промолвил Брайс. — Что касается Бейджинга, то его ответ утвердительный. Должен ли я подтвердить ваше предложение?

— Еще один код, — пояснил Дженнингс, ухмыляясь. — Я настоятельно предлагаю нашим ведущим банкирам быть пощедрее в Гонконге и посуровее с китайскими банками, в которых сейчас сосредоточено девяносто семь процентов перемещенного капитала. Разумеется, в обмен на…

— Господин президент, — прервал его Брайс со всей возможной учтивостью, но с предостерегающими нотками в голосе.

— Ох, прости, Джерри. Я знаю, что это большой секрет и все такое прочее. Но я надеюсь, что в скором времени для конгрессмена не будет существовать никаких секретов.

— Кстати, сэр, — продолжал эксперт Белого Дома по связи, взглянув на Кендрика и чуть заметно улыбнувшись, — в отсутствие вашего политического штаба здесь, в Лос-Анджелесе, я сегодня вечером одобрил заявление вице-президента Болингера об отставке. Это соответствует вашим намерениям.

— Он собирается сниматься на телевидении?

— Не совсем так, господин президент. На он действительно заявил, что намеревается посвятить жизнь борьбе с голодом на планете.

— Если я обнаружу, что хоть одна мать украла шоколадку для ребенка, остаток своей жизни он проведет в Ливенворте.

— Бейджинг, сэр. Следует ли мне подтвердить?

— Ну, разумеется, и прибавьте мою благодарность этим ворам.

Брайс кивнул Кендрику и Калехле и вышел, плотно затворив за собой дверь.

— Так на чем мы остановились?

— На Инвер Брассе, — ответил Кендрик. — Они меня создали и специально выставили перед публикой таким, каким я не являюсь. В этих обстоятельствах мое назначение вряд ли можно назвать волей народа. Это скорее шарада.

— Это вы — шарада? — спросил Дженнингс.

— Вы знаете, о чем я говорю. Я никогда об этом не думал и не хотел этого. Как вы сами только что прекрасно изложили, мною манипулировали в предвыборной гонке и просто запихивали меня каждому в глотку. Я не одержал победы и не пришел к ней нормальным политическим путем.

Лэнгфорд Дженнингс в раздумье пристально, изучающе глядел на Кендрика; воцарилась напряженная тишина.

— Вы неправы, Эван, — произнес наконец президент. — Вы одержали победу, и вы ее заслужили. Я не говорю об Омане и Бахрейне или даже об этом все еще не завершенном деле в Южном Йемене. Эти события просто свидетельствуют о личном мужестве и самоотверженности, которые с самого начала были использованы, чтобы привлечь к вам внимание. Нет никакой разницы между героем войны и астронавтом, и вы совершенно закономерно оказались на авансцене, Я только, как и вы, возражаю против способа, каким это было сделано, потому что это совершалось втайне, людьми, которые нарушали законы и, хотя и ненамеренно, губили чужие жизни, скрываясь при этом за надежной завесой. Но они — это не вы, вас среди них не было… Вы завоевали этот город, потому что сказали то, что следовало сказать, и страна вас услышала. Никто не смонтировал эти телевизионные кадры, и никто не вкладывал слова в ваши уста. Вы задали вопросы, на которые не последовало надлежащих ответов, и против вас ополчилось множество бюрократов, привыкших делать все так, как они считают нужным, и не предполагавших, что кто-то может вывести их на чистую воду, раз они спаяны круговой порукой. И, наконец, это говорю вам я, Лэнг Дженнингс из Айдахо. Вы спасли нацию от моих наиболее рьяных приверженцев, вернее сказать — фанатиков. Они столкнули бы нас на дорогу, о которой даже подумать страшно.

— Вы бы неизбежно сами их разоблачили. Когда-то где-то кто-то из них обязательно зашел бы слишком далеко, пытаясь завлечь вас туда же, и вы раскрыли бы их всех. Я видел в Овальном кабинете человека, который пытался на вас опираться, и он почувствовал, что дерево вот-вот упадет, придавив его собой.

— О, Герб Дэнисон, и эта медаль… — Знаменитая во всем мире президентская ухмылка тотчас же вернулась к нему, и он рассмеялся. — Герб был упрям, но безвреден, и он делал множество вещей, которыми я терпеть не