Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

Поскольку на вечеринку с граммофоном Маленький Феликс, кроме соучастников и жертвы, никого не ждет, самым логичным будет предположить, что представление предназначено для сообщников. Или части сообщников.

На этом главная загадка могла бы быть полностью разрешена, если бы…

…если бы не маленький столик возле окна. На этом столике тускло мерцают винные бутылки и фужеры.

Стекло фужеров темное. Это для того, чтобы жертва не могла видеть, что в фужеры уже что-то налито. Согласно плану Маленького в вино тоже должен быть подмешан яд.

Это обстоятельство все запутывает.

Яд был подмешан также и в вино.

Вино Распутин пил. Цианистый калий, добавленный в вино, прямой дорогой ведет Маленького Феликса к убийству — от вина его гость не откажется, выпьет и мгновенно умрет.

И если мы правы в своей догадке, если Маленький Феликс действительно собирается сделать из отравления Распутина комедию, то какая роль отводится в этой комедии отравленному вину?

Но не стоит забегать вперед. Ночь еще только начинается.

Раздается звонок. Он извещает Маленького Юсупова о приезде сообщников. Маленький из подвала поднимается им навстречу.

В кабинете он находит своих близких друзей — великого князя Дмитрия Павловича и поручика Сухотина.

Все они собрались минута в минуту, точно в назначенный срок.

Оставшиеся двое участников убийства запоздали.

И не по своей вине.

Как оказалось, режиссер ночной мышеловки, приготовил им неприятный сюрприз, о котором, к слову, и полусловом впоследствии не обмолвился в своих воспоминаниях.

В то самое время…

…когда Феликс Юсупов стоял на пороге подвала, любовался обстановкой и делал последние распоряжения, стараясь ничего не упустить, другой грядущий герой ночной трагедии, член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич вышел из здания Городской думы на Невский проспект.

Он постоял немного. Достал сигару. Завернул за угол и стал прогуливаться по Думскому переулку, ожидая машину со своим сообщником и подчиненным, доктором Лазавертом.

Шли минуты.

Пуришкевича кропил мокрый снег. Пуришкевич нервничал. Часы били половину двенадцатого, потом три четверти двенадцатого. Пуришкевича начинал пробирать противный, сыроватый озноб… думскому депутату и будущему убийце начинало казаться, что каждый прохожий подозрительно его оглядывает.

И ему становилось не по себе.

Пуришкевичу еще минут пять предстоит прогуливаться по ночной мостовой.

Поскольку ему вскоре предстоит стать одним из самых важных действующих лиц фантастической ночи, нелишне будет коротко обрисовать и эту фигуру, в те оставшиеся минуты, пока он нетерпеливо поджидает своего сообщника.

Пуришкевич, вышагивая сейчас по мостовой, нервничает, и правильно делает, что нервничает. Пуришкевич — фигура заметная, яркая звезда на политическом небосклоне российской политики. Даже странно, что через несколько часов темнота дремучая — городовой Власюк его не узнает.

Этот характерный, словно наполированный бархоткой череп и выхоленные усы, которые с началом войны герой думских баталий начал залихватски подкручивать вверх, были известны любому российскому обывателю. Задержав взгляд на самой приметной черте его лица — глазах, вы предположили бы в нем натуру, по меньшей мере, непростодушную. Один глаз его неизменно сохранял выражение цепкое и внимательное, другой, широко раскрытый и словно стеклянный, смотрел на вас пустым отрешенным взглядом, присущим слепым… или фанатикам.

С началом войны Пуришкевич переменился не только формой усов. Он переменился и формой одежды. Возглавив санитарный поезд, снующий между фронтом и тылом, он облачился в мундир военного образца и совсем перестал носить штатское. А жаль! Его платье добрых мирных времен так удачно дополняло портрет!

Мало изобразить принадлежности его штатского туалета, тут надо изобразить, сколь много в нем чувствовалось притязания бессарабского помещика, обретшего неописуемую популярность в столицах, на добротность и франтовство! Огромная цепь червонного золота перепоясывала его поперек изящнейшего жилета, другая, еще толще, звенела и бряцала на запястье руки, в которую шестым пальцем вросла неизменная отличнейшая сигара. А многочисленные костюмы, словно секунду назад отутюженные и выпорхнувшие из рук портного, излучали самолюбивое добротное довольство. Вот и сейчас, собираясь стать убийцей, он положил в карман своей щегольской шинели купленный специально к случаю сверкающий никелированный кастет, карман же форменных брюк его оттянула замечательнейшая вещь — шестизарядный револьвер фирмы «Соваж».

Только самое лучшее, самого превосходного качества имело право служить этому восторженному себялюбцу!

В общем, Пуришкевич был самолюбивым и честолюбивым человеком, он был неизменно доволен собой… и он имел на это полное право!

Он был человеком одаренным.

В свое время он с отличием окончил историко-филологический факультет. Его сатирические стишки забавны и остры. Их с удовольствием цитируют на всех политических углах и соратники, и заклятые враги.

В Думе его считают признанным мастером ораторского искусства. Выступая с думской кафедры, он выпустил из своих красноречивых уст на вольный воздух немало крылатых фраз. Некоторые порхают в политических сферах и по наши дни.

Он начинал свою карьеру в Министерстве внутренних дел. Был завсегдатаем и желанным гостем правых политических салонов. Многие современники с восторгом отмечали его блестящие, из ряда вон, организационные способности.

Он антисемит, видный черносотенец. Первый защитник батюшки-царя и прав помещичьего дворянства.

За ним — большая партия правых, знаменитый Союз Михаила Архангела {17}. А он — его бессменный председатель, железной рукой собравший последователей под свои знамена. И здесь Пуришкевич мог бы гордиться и быть довольным собой, и тут он был в победителях, ибо свою партию он создал и выпестовал в жесткой конкурентной борьбе со своими же единомышленниками, правыми монархистами, пожирая одного правого лидера, за другим…

Придя в Думу, депутат от далекой российской провинции не растерялся, не остался безликой фигурой в безликой толпе заседающих в думских креслах народных избранников. Он быстро освоился в незнакомом фарватере народившейся демократии…

И благодаря своему экстравагантному поведению стал лоцманом-первопроходцем. Его первого удалили с заседаний за «хулиганское поведение». Потом за оскорбление, нанесенное председателю Думы. Он один из первых вспомнил о праве политической неприкосновенности, когда ему грозило следствие за наезд на прохожего. И стал общероссийской знаменитостью!

Верный признак славы — про него сочиняли анекдоты!

А в некоторых кругах российского общества его имя стало нарицательным для обозначения реакционера и мракобеса. Передавали такой анекдот — как-то во время ссоры один господин назвал другого «пуришкевичем» и был немедленно вызван на дуэль. И суд чести признал — повод для дуэли даже избыточен!

Его называли шутом, думским болтуном… политическим паяцем… трагическим клоуном. Пуришкевич же, демонстративно манкируя обидными кличками, гордо именовал себя «твердокаменным монархистом».

Так выглядела типичная картина думских заседаний с солирующим Пуришкевичем: «На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко, нахально острит и вызывает гомерический хохот аудитории».

И только очень немногие понимали, что за масочкой политического паяца и шута, за всем этим каскадом шуточек, эпиграммок, политических частушек и бесшабашного хулиганства скрывалось совершенно другое лицо — лицо холодного, очень расчетливого и безжалостного политика… кто обладал острым зрением, видел: Пуришкевич «человек опасный и вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать».

Современники были правы: счастье, что Пуришкевич бывал смешон. Не будь этого, он внушал бы ужас, настолько «твердокаменный монархист» был лишен каких бы то ни было принципов и убеждений. Этот господин, в нетерпении выхаживающий по мостовой в ожидании автомобиля, который унесет его к месту убийства, совсем не соответствует данному самому себе определению — «я человек без тормозов». Его самый проверенный и верный тормоз — политическая выгода, точно выверенный политический расчет.

Но коли так, что означают загадочные политические маневры Пуришкевича в дни, предшествующие его участию в убийстве Распутина?

Так, как действовал он, мог действовать только человек, точно и наверняка знающий, что дни правления государя сочтены. Как иначе объяснить поспешное сжигание всех мостов, соединявших «твердокаменного монархиста» с ныне правящим монархом?