Роберт Ладлэм - Заговор «Аквитания»

– Не преувеличивай мою безопасность, – все так же искренно и спокойно продолжал Холлидей – Независимо от того, трушу я или нет, я здорово рискую, и кроме того, у меня жена и пятеро детей, которых я люблю

– Значит, ты обратился ко мне, потому что меня, как ты выразился, “не связывают никакие обязательства”?

– Я обратился к тебе потому, что ты оставался в тени, не примкнув ни к одному из лагерей, а главное – потому, что ты лучший из известных мне юристов, а сам я не могу заняться этим! Не могу по юридическим соображениям, а с юридической стороны здесь все должно быть безукоризненно.

– Либо ты открыто излагаешь суть дела, либо я ухожу и мы встречаемся на конференции, – потребовал Конверс.

– Я в свое время представлял интересы Делавейна и, следовательно, не могу теперь выступать против него, – торопливо пояснил Холлидей. – Клянусь Богом, я не представлял тогда, во что впутываюсь, очень не многие одобряли меня, но я, как обычно, стоял на том, что неприятные люди и не особенно выигрышные дела тоже должны получать квалифицированную юридическую помощь.

– Это бесспорно.

– Но ты не знаешь, в чем суть дела. А я знаю Я сам раскопал это.

– И в чем же суть?

Холлидей наклонился к самому столу.

– В генералах, – едва слышно произнес он. – Они возвращаются.

– Откуда возвращаются? – Джоэл пристально поглядел на калифорнийца – Что-то я не замечал, чтобы они куда-нибудь исчезали.

– Они возвращаются из прошлого, – сказал Холлидей. – Из давно прошедших дней.

Конверс благодушно откинулся на спинку стула, лицо его приняло ироническое выражение.

– Господи, а я уж считал, что такие, как ты, давно перевелись. Ты по-прежнему толкуешь об угрозе, которая исходит из Пентагона, не так ли. Пресс? Ты ведь сейчас Пресс, верно? Это что – сокращение, принятое в Сан-Франциско, или что-то другое, из времен Хейта Ашбери [2] и Беверли-Хиллз? Ей-богу, ты несколько приотстал – дворец “Президио” [3] уже давно взят штурмом.

– Не шути, пожалуйста Мне не до шуток

– Да какие уж тут шутки! Это что – “Семь дней в мае” или “Пять дней в августе”? Сейчас август, поэтому давай назовем эту историю “Ржавые пушки августа”. Хорошенькая перекличка, я полагаю.

– Перестань, – прошептал Холлидей. – Будь здесь что-нибудь смешное, я бы заметил это и без тебя

– Думаю, это только предположение, – заметил Джоэл

– Да, черт тебя побери, это – мое предположение, и я не побывал в том аду, через который пришлось пройти тебе Я оставался в стороне, я не был обманут, а значит, мог бы спокойно посмеиваться над маньяками. Кстати, я до сих пор считаю, что смех – лучшее оружие против них. Но только не сейчас. Сейчас нет поводов для смеха.

– Разреши мне хоть немного хихикнуть, – сказал Конверс без тени улыбки – Даже в самые жуткие моменты своей жизни я никогда не считал, будто военные правят Вашингтоном. У нас в стране это просто невозможно.

– У нас это было бы менее заметно, чем в других странах, вот за это я готов поручиться. Больше ни за что

– Как прикажешь понимать тебя?

– Без сомнения, это приняло бы более явные формы в Израиле, конечно же – в Йоханнесбурге, очень может быть – во Франции или Бонне, даже в Великобритании. Однако в какой-то степени ты прав. Вашингтон наверняка будет рядиться в конституционную мантию до тех пор, пока она окончательно не истлеет и не спадет с его плеч… обнажив скрытый под ней военный мундир.

Джоэл не сводил глаз с лица сидящего перед ним человека, вслушивался в его голос, тихий, настойчивый, убеждающий…

– Ты и в самом деле не шутишь? Не пытаешься заговорить, загипнотизировать меня?

– Или загнать в новую западню? – добавил Холлидей. – Нет, нет, особенно учитывая тот ярлык, который висит на мне: я ведь в пижаме наблюдал за тем, что творилось с тобой по другую сторону света. На такое я не способен.

– Мне кажется, что я тебе верю… Ты назвал несколько стран, особых стран. Одни из них громко заявляют о себе, другие предпочитают помалкивать; кое у кого подпорчена кровь или накопилось слишком много тяжелых воспоминаний. Ты назвал их намеренно?

– Намеренно, – подтвердил калифорниец. – Различия не играют роли, потому что группа, о которой я веду речь, считает, что сумела наметить цель, которая полностью объединит эти страны. И позволит управлять ими… по-своему.

– Генералы?

– Генералы, адмиралы, полковники, фельдмаршалы… словом, старые солдаты, которые разбили свои палатки в правом лагере. В самом правом со времен рейха.

– Брось, Эвери. – Конверс пренебрежительно покачал головой. – Кучка давно списанных боевых коней…

– …Которые подбирают и тщательно натаскивают молодых, решительных, способных новых командиров, – прервал его Холлидей.

– …выкрикивающих последние команды… – Джоэл приостановился. – А доказательства? – спросил он с нажимом.

– Маловато… но если хорошенько покопаться, то можно набрать и побольше.

– Да прекрати ты ходить вокруг да около.

– В списке их возможных рекрутов имен двадцать – из госдепартамента и Пентагона, – сказал Холлидей. – Это те, кто дает разрешение на экспорт лицензий и может швыряться миллионами просто потому, что им разрешено ими швыряться. А это весьма расширяет круг друзей.

– И сферы влияния, – добавил Конверс. – А как с Лондоном, Парижем, Бонном?… Что Йоханнесбург и Тель-Авив? – Опять-таки – есть имена.

– Насколько это достоверно?

– Есть списки, которые я сам видел. По чистой случайности. Кто из них принес присягу, я не знаю, но их звания и должности вполне соответствуют философской схеме их главарей.

– Новый рейх?

– Пока им недостает только Гитлера.

– А какова в этом роль Делавейна?

– Он может кого угодно возвести в ранг фюрера.

– Полная нелепица! Кто станет принимать его всерьез?

– В свое время его воспринимали достаточно серьезно. А результаты тебе известны.

– То было тогда, а не сейчас. Ты не ответил на мой вопрос.

– Те, кто уже тогда считал, что он прав, и не обманывай себя – таких тысячи. Самое опасное то, что есть несколько дюжин человек, у которых достаточно денег, чтобы оплатить и его, и их собственные безумства. Конечно же с их точки зрения это не безумие, а нормальное развитие истории, поскольку все остальные идеологические построения претерпели банкротство.

Джоэл хотел было что-то возразить, но сдержался – мысли его приняли иное направление.

– А почему ты не обратился к кому-нибудь, кто смог бы их остановить? Или хотя бы его?

– К кому?

– Неужели тебе нужно это объяснять? Наберется сколько угодно людей в правительстве – избранных или назначенных – и не менее дюжины различных департаментов. Взять хотя бы Верховный суд.

– В Вашингтоне надо мной просто посмеялись бы, – сказал Холлидей. – Помимо того, что у нас, кроме имен и предположений, нет никаких доказательств, не забывай, что на мне ярлык хиппи. Они тут же вспомнят о нем и пошлют меня подальше.

– И тем не менее Делавейн доверял тебе защиту своих интересов.

– Это только усложнит правовые аспекты. Стоит ли мне объяснять тебе это?

– Да, да, отношения адвоката и клиента, – заметил Конверс. – Ты автоматически попадаешь в невыгодное положение, еще не успев сделать и шага. Если только у тебя нет бесспорных доказательств того, что готовится новое преступление и что, продолжая молчать, ты становишься его пособником.

– Таких доказательств у меня нет, – вставил калифорниец.

– Значит, тебя будут сторониться как прокаженного, – продолжал Джоэл. – Особенно честолюбивые юристы из Верховного суда, они ни за что не поставят под удар свою будущую карьеру, путь к которой им открывает государственная служба. Ты прав, у делавейнов в нашем мире немало сторонников.

– Вот именно, – согласился Холлидей. – Когда я начал задавать вопросы и попытался приблизиться к Делавейну, он и разговаривать со мной не стал. Просто я получил письмецо, в котором было сказано, что могу отправляться на все четыре стороны… Дескать, если бы он знал, кто я такой, то ни за что не воспользовался бы моими услугами. “Накурившись марихуаны, вы оскорбляли и осыпали проклятиями все самое святое, в то время как отважные молодые люди совершали подвиги во имя отчизны”.

Конверс тихо присвистнул.

– А еще твердишь, что не попал в западню! Ты оказывал юридическую помощь ему и его структуре, которую он использовал для своих целей, хотя и в рамках закона, но, как только запахло жареным, ты оказался самым последним человеком, из тех, кто может поднять шум. Он тут же начал размахивать одним из своих старых знамен и объявил тебя зловредным недоумком.

Холлидей кивнул:

– В письмице было кое-что еще, но ничего такого, что могло бы навредить мне, если я не буду касаться его дел. Просто очень грубое письмо.

– Представляю. – Конверс вытащил пачку сигарет и про тянул Холлидею. Тот покачал головой. – В каком деле ты консультировал его?