Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком

«LOVE» смотрело на меня с ее футболки.

— Ну-ка не шептаться! — с напускной строгостью прикрикнула на нас Лора.

В общем, между сестрами было полное взаимопонимание. Они были настоящими подругами.

Когда они выносили на балкон пустые винные бутылки, заполонившие все углы, я быстро оделся и вышел на улицу.

До самого метро я бежал не останавливаясь, а из метро позвонил Сэшеа на работу.

— Дружище! — начал я, задыхаясь после бега. — Тебе, возможно, есть за что на меня дуться, но, прошу тебя, отодвинь на время все свои обиды, потому что сейчас мне, не шутя, нужна твоя помощь…

— Короче, — сказал Сэшеа недовольно.

— Дело очень серьезное…

— Ну, — сказал он нетерпеливо.

— После работы я буду ждать тебя около проходной, — заспешил я. — Хорошо?

— Ну, — как-то заморожено согласился он и бросил трубку. Мне было совсем не до того, чтобы задумываться над его тоном.

С замысловатыми пересадками, перескакиваниями из одного вагона метро в другой, гонками по эскалаторам я добрался до нашего учреждения как раз в тот момент, когда из дверей повалил народ. Я с нетерпением высматривал в потоке служащих Сэшеа. Вот пробежал отец двух детей Сидор; вот проплелась Оленька, понуро глядя себе под ноги; вот проследовали Фюрер и начальник отдела, солидно о чем-то беседуя… Сэшеа все не показывался… Вдруг я увидел, что Сидор торопливо возвращается и машет мне рукой.

— Еще один день жизни накрылся медным тазом! — торопливо проговорил он вместо приветствия. — Совсем вылетело из головы: вот, Сэшеа просил тебе передать!.. — И, сунув мне в руку записку, развернулся и поспешил домой к детям.

— А где он сам? — крикнул я вдогонку.

— Отпросился пораньше… — сообщил Сидор, не останавливаясь. Я в недоумении развернул записку. В записке оказался изображен большой кукиш, а рядом красиво выведено:

«Э, НЕТ! Я НА ПРОВОКАЦИИ ВАШИ ПЛЮЮ!»

«Крендель и есть!» — подумал я.

Теперь я вынужден был рассчитывать только на себя. До намеченной встречи с Валерием на вокзале оставалось два часа. Я поспешно слился с уличной толпой.

Падал снежок. Подмораживало. Ни зима, ни весна. Ни день, ни вечер… В этом неопределенном безвременье я плыл по неизвестным мне улицам, похожим на коридоры — то сужающиеся, то расширяющиеся. Полуоборванные афиши на рекламных щитах трепыхались на ветру как белье на веревках. Фасады домов с чередой разнокалиберных вывесок перелистывались как страницы книги, повествующей о материальности мира, состоящего из мяса и молока, мебели и тканей, рыбы и бакалеи, парфюмерии и посуды, хлеба и вина… И я чувствовал себя частью этого мира, одним из предметов — конечных по своей сути и так или иначе подверженных процессу исчезновения: разрушению, распаду, гниению и тлену… Я двигался по головоломному лабиринту — казалось, без плана и цели, — направляемый случайными обстоятельствами окружающей среды. Само мое движение было странно-фрагментарным: я заносил ногу, чтобы ступить на «зебру» наземного перехода и в следующий момент обнаруживал себя уже на другой стороне улицы. Я оказывался в магазинах, и в толпе покупателей мое ухо отцеживало целый рой случайных фраз, обрывков разговоров, густо облепивших подступы к моему сознанию, но не проникающих в него. Я плыл дальше. Я двигался в пространстве Броуна, потеряв индивидуальность в равноправном множестве таких же частиц… Наконец, в магазине спорттоваров я остановился у прилавка и прислушался к разговору двух неизвестных, обсуждавших зимнюю подводную охоту и рассматривающих предназначенные для этой цели ружья.

— Говорят, увлекательнейшая штука эта зимняя подводная охота, — говорил один.

— Страшно увлекательная, — соглашался другой, — я слышал.

— Может, займемся? Надо ж чем-то заняться…

— Можем заняться. Почему бы не заняться.

— Купим по ружью, маски, гидрокостюмы… Что там еще?

— Под гидрокостюмы надевают тонкое шерстяное белье. — Купим.

— Что еще?

— Капроновый шнур.

— Представь себе: обвязываешься капроновым шнуром и ныряешь в прорубь. Уходишь под лед, в толщу воды, в самую темень…

— С фонариком.

— Надо купить…

— В одной руке ружье, а в другой фонарик.

— Опускаешься на дно, подгребаешь к ближайшей яме и видишь как из нее вылезает эдакая морда.

— Сом!

— У-у, здоровенный сомище!

— А ты в него — бац!

— Загарпунил зверюгу и — тащи наверх!

— Ты его оттуда, а он тебя туда! Борьба! Донный ил клубится! У тебя, может, уже удушье, но ты терпишь, терпишь из последних сил: либо ты его, либо он тебя!

— Здорово!

— Ну, в конце концов выволакиваешь его на лед, а в нем эдак полцентнера живого веса!.. Увлекательнейшая штука!

— Значит, займемся?

— Почему бы не заняться? Надо ж чем-то заняться…

— Ну пошли?

— Пошли…

Неизвестные мечтатели удалились от прилавка и растворились в толпе, а я подозвал продавщицу и попросил показать мне ружье для подводной охоты. Я осмотрел ружье со всех сторон и испробовал, как оно заряжается. Гарпун нужно было вставить в ствол, а затем, упершись гарпуном в пол, налечь всем своим весом на казенную часть, чтобы сжать чрезвычайно тугую пружину до щелчка, означавшего, что гарпун зафиксирован в стволе специальным захватом, снимавшимся нажатием на спусковой крючок. Мое любопытство было не праздным. Было очевидно, что ружье для подводной охоты весьма мощное, наподобие арбалета, оружие и в настоящий момент может мне весьма пригодиться… Отсчитав из отпускных нужную сумму, я заплатил за ружье и вышел из магазина с покупкой. Ружье было упаковано в картонную коробку, а коробка перевязана шпагатом. Однако такая упаковка меня не устраивала. Мне был нужен более простой и надежный в обращении вариант… После недолгого размышления я разыскал магазин канцелярских принадлежностей и приобрел там чертежный тубус. В студенчестве мы часто использовали тубус не по его прямому назначению: например, в нем прекрасно умещались «три с половиной» бутылки пива. Я зашел в подъезд какого-то дома и поднялся на самую верхнюю площадку, где уже не было квартирных дверей, а только квадратный лаз на чердак и узкое оконце на улицу. Здесь я без помех распаковал ружье, отвинтил от него пистолетную ручку, зарядил одним из двух прилагавшихся стальных гарпунов, попробовал, как оно в руке (оказалось, вполне удобно), и в таком виде вложил его в тубус. Туда же я вложил и запасной гарпун. Затем я несколько раз потренировался в извлечении ружья из тубуса. Я без труда достиг того, что приноровился в секунду отбрасывать крышку тубуса и четко выхватывать ружье — так, что указательный палец ложится точно на спусковой крючок.

В семь часов вечера с тубусом под мышкой, в котором было спрятано заряженное ружье, я приехал на вокзал. Валерий со своей всегдашней спортивной сумкой (конечно, нагруженной) уже поджидал меня. Заметив его удивленный взгляд, направленный на тубус, я объяснил, что нужно было кое-что забрать с работы. Валерий удовлетворенно кивнул, и мы пошли к пригородным электричкам. В вагоне, усевшись на скамью и зажав тубус между коленей, я почти не сомневался, что — раз уж появилось ружье — дело ни за что не кончится добром…

Еще через пару часов я и Валерий сидели на даче, опустошив содержимое его спортивной сумки примерно наполовину.

Клеенка, бутылки, посуда, наши лица были залиты тяжелым, маслянисто-ржавым светом керосиновой лампы, стоявшей на краю стола на алюминиевом блюдце. Па улице уже совсем стемнело, и окна на веранде до того почернели, словно снаружи их густо замазали сажей… Кроме слабого, чуть слышного посвистывания ветра — никаких звуков извне…

Я не спешил. Тубус с ружьем стоял около стены, и в случае чего я легко мог дотянуться до него рукой. Наш разговор разматывался постепенно, словно рулон туалетной бумаги. Валерий пил больше меня и скоро сделался основательно пьян. Настал момент пьяных откровений.

— Так ты, значит, так и не спал с ней? — сказал Валерий.

Я ничего не ответил, только положил ладонь на тубус.

— Напрасно, напрасно, — вздыхал он, лениво покуривая, — напрасно…

«Ну вот, хорошо, — подумал я, разжигая в себе ненависть, — очень хорошо, это к лучшему…»

Я снял с тубуса крышку, достал ружье и направил его прямо Валерию в физиономию.

— Посмотри, — сказал я, — что у меня есть. Валерий тупо свел лаза на гарпунном острие.

— А что, — сказал я, — может быть, тебя в самом деле лучше пристрелить?

— Пристрелить? — пробормотал он, соображая.

— Ну да, — кивнул я. — А потом вместе с твоим трупом поджечь дом. Здесь тушить некому. Никто и концов не найдет. Очень просто: никаких улик, никаких следов. Ведь это твоя идея, нет? Знаешь, на днях соседи по даче не выдержали, заявились в Сокольники выяснять отношения. Жаловались на тебя, убедительно просили унять. Совсем ты их, сволочь, затерроризировал. Рассказывали, намекал, что если они будут несговорчивыми, то, дескать, их жалкая халупка загорится невзначай, дескать, бывают же, и довольно часто, такие случаи: забирается на дачу какая-нибудь шпана, пьет, веселится, а потом еще и красного петуха бедным садоводам подпускает…